Слышно было, как по двору скачут, на крыльце топало, будто ступал конь. Олег хотел сказать, что зачем же так сразу, как будто обязательно против, а может просто гости, не все же лезут в драку, есть же на свете и мудрые, что путешествуют мирно, раздумчиво, неспешно...
В распахнутую дверь взъехал на рослом коне, пригнувшись под притолокой, крупный широкий мужчина в боевых доспехах, в шлеме. Лицо немолодое, мясистое, седые усы падают на грудь, но раздвоенный подбородок чист, если не считать узкого шрама. Налитыми кровью глазами окинул всех в корчме, заорал зычно, даже в седле привстал, глаза выкатил:
— Освободить столы!.. Быстро!..
Хозяин вбежал следом, чересчур суетливый, кланяющийся, замахал помощникам, те вовсе со страху скрылись на кухне. Хозяин указал на полупустое помещение:
— Сейчас вытрем столы, все уберем!.. Если надо, еще стол поставим.
Грузный мужчина, воевода по замашкам, выкатил глаза еще больше, мясистое лицо пугающе налилось темной кровью, а заорал так, что раздулся как петух:
— Всех убрать!.. Сейчас здесь будет княгиня с ее людьми!
— Да-да, — согласился хозяин торопливо. — Как изволите!
— Быстро!!!
За соседними с неврами столами быстро вскакивали, кто-то хватал недоеденное, кто-то спешил убраться первым, загремела перевернутая лавка. Конь воеводы рвал удила и помахивал хвостом, надменный и раздутый, как сам хозяин. Воевода озирал корчму, уперев руки в бока.
Наконец его взор упал на единственный стол, где все так же мирно ели, один кувшин лежал под столом, а ко второму не притрагивались, оставляя на потом. Трое лохматых, все в простых волчьих шкурах, лесорубы или бродяги...
Он подал коня в их сторону, заорал люто, вытаращивая глаза и раздувая ноздри:
— А вы там, трое!.. Оглохли?
Мрак и Олег ели неторопливо, обращая внимания на его крики не больше, чем на визг щенка. Таргитай, вежливый и добрый, словоохотливо объяснил, глотая мясо:
— М-м-м... мы... заплатили за еду... М-м-м-м-ы... м-м-м-м... ее едим-м-м-м-м...
Воевода гаркнул:
— Хотите, чтобы вас вышвырнули?
Мрак хмуро покосился на что-то крикливое на коне, продолжал жевать и посыпать солью каждый кус, Олег брезгливо повел бровью, а Таргитай, слегка обидевшись, предложил:
— Хочешь попробовать?
Конь под воеводой плясал, бешено раздувал ноздри, чуя гнев хозяина. Воевода сжал в руке плеть, лицо налилось дурной кровью так, что вот-вот треснет. Таргитай отложил недоглоданную кость и молча ждал, что тот подъедет ближе, но воевода был немолод, опытен. Знал, на кого можно наорать, замахнуться а то и огреть плетью, а перед кем ломать шапку. Эти же, неизвестные, держатся так, словно он для них заместо надоедливой мухи. Двое не замечают вовсе, а самый молодой готов встать ему навстречу, но небо лишь знает, что будет потом. Понятно, чего ждать от этих поселян, с виду просто мужики, но среди странников попадаются очень непростые люди. Он сам не встречал, но о таких встречах поговаривают, поговаривают...
— Ты чего такой храбрый? — спросил он на всякий случай.
— Слезай с коня, узнаешь, — предложил Таргитай.
Он продолжал есть, вставать явно не собирался, но в его глазах воевода внезапно увидел синее небо, безоблачное и грозное, словно просвечивало через череп этого золотоволосого парня, страшное синее небо, обитель богов.
Краска отхлынула от лица воеводы, по телу пробежал холодок, словно к горлу приставили холодное лезвие, но в корчму вбежали его гридни, крепкие воины, надо спасать лицо, и он заорал надменно и глупо, но тоном ниже:
— Будут приличные люди! Вы там, чтоб сидели тихо!
Мрак и Олег снова смолчали, а Таргитай, дивясь, что на него падает трудное бремя переговоров, которые всегда вел Олег, ответил еще вежливее:
— Да мы самые расприличные!.. Приличнее уж не бывает.
Воевода раздул грудь и сам весь раздулся, стараясь выглядеть большим и страшным, только железные пластины на щеках не дали роже лопнуть, прорычал:
— Я вижу, какие приличные!..
Он не успел закончить вопли, какие могли бы окончиться для него плохо, потому что отступить никак не мог, а Мрак уже начал морщиться, но через порог переступил сгорбленный старик, бледный и сухой, одетый богато, с золотой цепью, огляделся, вбежали двое отроков, быстро и ловко начали помогать хозяину убирать со столов, вытерли лужи пролитого супа, подобрали черепки, подмели, брезгливо открыли окно настежь.
Во дворе заржали новые кони. Люди переговаривались, покрикивали на челядь постоялого двора. Донесся звонкий женский голос, Таргитай сразу оживился, глаза заблестели, а грудь начала выпячиваться, как у петуха на плетне.
Через порог переступила высокая женщина. Двое гридней шли так близко, что едва не наступали на пятки. Она была в плаще с капюшоном, толстая ткань скрывала фигуру, а капюшон — лицо, но по тому как держалась и двигалась было видно, что молода, привыкла к подчинению, а десятки слуг бросаются исполнять любое ее желание.
Перед нею еще раз вытерли стол, воевода самолично смахнул невидимые хлебные крошки. Княгиня уселась царственно, откинула капюшон на плечи. Теперь стало видно, что уже не молода, но троянда и увядшая все равно красивей молодой крапивы, а эта женщина была настоящей трояндой. Взор ее крупных серых глаз пробежал по опустевшему помещению, задержался на троих, что неспешно насыщались через два стола.
— А что те люди?
Воевода наклонился к ее уху:
— Странники. Просто странники.
Она наморщила носик:
— Мне кажется, от них дурно пахнет. Почему они не ушли?
— Они ведут себя тихо, — ответил воевода виновато. — Заплатили сразу, хозяин на них не жалуется. Да и кроме того...
Он замялся, она поинтересовалась строго:
— Что-то не так?
— Да нет, — ответил воевода, — если изволите их выставить за дверь, то я выставлю...
В дверях появились еще люди, две смешливые девушки, высокий сгорбленный мужчина с горбатым носом и темными мешками под глазами. Он был стар, седые волосы падали из-под капюшона, но глаза из-под заплывших, набрякших век смотрели остро, настороженно.
Похоже, он уловил о чем шел разговор, тут же оказался рядом с женщиной, сказал, тихо, но властно вклиниваясь в разговор:
— Светлая княгиня, умоляю простить, что вмешиваюсь в разговор...
— Что случилось?
— Умоляю, только не задевайте тех троих.
Глава 27
В голосе старика были страх и волнение. Княгиня удивленно отстранилась, смерила его негодующим взором:
— Почему?
— Я чую.
— Что именно?
— Чую, что это не простые поселяне.
— Верно, они одеты слишком бедно для селян.
— Но едят богато, — заметил старик. — И как сидят, посмотрите! И как держатся. Это не простолюдины, голову даю на отрез.
Она перевела недоверчивый взор на троих. Едят неспешно, деловито, перед ними горы костей, не считая тех, что побросали под стол. Ростом почти великаны, в плечах широки, в самом деле чувствуется сила, но это не повод, чтобы говорить с таким страхом.
— Со мной две дюжины вооруженных людей, — напомнила она, — ты не забыл об этом, Темный? И самое главное — со мной на этот раз мой сын, величайший из богатырей нашего княжества?
— Да-да, конечно, — поспешил согласится мужчина, которого она назвала Темным. — Но они хороши против себе подобных.
— А эти?
— Я прожил дольше, светлая княгиня, чем ваш батюшка, я помню вашего деда совсем молодым. Я встречал разных людей. По миру ходят как нищие, так и герои. С первого взгляда их различить трудно. Даже невозможно. Я слыхивал странные рассказы. Мой учитель говаривал, что, мол, думаешь, что сметешь такого бродягу, как муху, а он в ответ сметает всю дружину, все войско, да в придачу и весь град с его домами, сараями, конюшнями... Иной раз сам не заметит, как смахнет и лес за градом на пару верст, холм развеет по ветру!..
Она закусила розовую губку. С детства слышала жутковатые рассказы о таких людях, но привыкла считать их нянькиными рассказами на ночь.
— Но они могут оказаться и простыми бродягами?
— Могут, — вздохнул старый волхв. — Я ж говорю их не различишь. Это нас вот, простых людей, видно за версту насквозь.
Она прикусила губу. В глазах был гнев, не хотелось оказаться в простых людях, которых, как и обычных селян, видят насквозь да еще за версту.
В помещение зашел красивый высокий воин, с прямой спиной и гордым взором. Он был в добротном доспехе, но руки от плеч оставил голыми, и все видели могучие мышцы, тугие жилы и толстые запястья с широкими боевыми браслетами.
Коротко и прицельно оглянув помещение, он снял остроконечный шлем и сел за стол. Волосы его, русые и длинные, были чистыми, ухоженными. В левом ухе висела золотая серьга с крупным рубином, знак княжеского достоинства, на большом и указательном пальце по кольцу, первое указывало на сотню воинов, что ходит под его рукой, а второе молча кричало о нем как о единственном наследнике.
Взгляд его холодных серых глаз тут же зацепился за стол, где пировали трое в звериных шкурах. Лицо вспыхнуло благородным гневом, но с двух сторон к нему склонились воевода и княжеский волхв, торопливо нашептывали, даже уши покраснели. Княжеский сынок некоторое время оставался недвижим, потом с шумом выдохнул воздух, потянулся за ножом, дальше разделывал дичь, резал хлеб и наполнял собственноручно кубки княгине, уже не глядя на стол с дикими людьми, но Мрак постоянно ощущал на себе его пристальный взгляд.
Княгиня посматривала то на молодого богатыря, то на троих в звериных шкурах, наконец сказала с ревнивым пренебрежением:
— Если эти люди что-то могут... то почему одеты так просто? Почему не окружены слугами, что ловят на лету каждое их желание?
Воевода молчал, а колдун сказал с заминкой:
— Нам трудно понять этих людей. Не сердись, если тебе что-то не по нраву в этом мире. Но он таков...
— Говори, что ты хотел сказать!
— Люди могут быть настолько могущественны, что им все равно что за одежда на них. Они не нуждаются, чтобы все смотрели и говорили: вот идут очень сильные и богатые люди! А куча слуг... Что им делать с кучей слуг? Постоянно заботиться о них? Кормить и укрывать от ветра?..
Она закусила губку. Колдун снова дал понять, что слуги нужны тем, кто сам не слишком отличается от слуг, как по силе, так и своим нуждам.
— Но если это герои, — проговорил воевода, — то они и должны ездить без слуг.
— Почему?
— Слуга не пройдет там, где проходят герои. Ни через горные перевалы, ни через огонь, ни через сечи, когда один против ста... Темный прав, они должны будут постоянно нянчиться со слугами, спасать их и оберегать. Но герои, кроме всего прочего, не изнежены.
Слуги поставили перед княгиней золотое блюдо, и когда на кухне поспело, именно в это блюдо сперва наливали суп, потом клали кашу, а когда княгиня насытилась, то, не споласкивая, налили сладкий овсяный кисель.
Олег первым отвалился от стола, зеленые глаза от сытости стали почти серыми. Мрак и Таргитай еще жевали, но без охоты. Хозяин улучил миг, подбежал, глаза смотрели уважительно, не всяк устоит перед натиском такого воеводы, да и сам явно чувствовал себя настоящим мужчиной, не позволил выгнать гостей, которые платят таким же золотом, что и княгиня с ее людьми.
— На одну ночь, — сообщил Олег. — Может быть, уйдем и раньше... но за ночь вперед, держи!
Хозяин подхватил монеты, даже не стал пробовать на зуб, за годы в одно прикосновение наловчился определять чистоту злата, вес и даже гору, откуда это золото добыли.
— Княгиня займет весь второй поверх, — сообщил он виновато, — хоть вы и раньше прибыли, но... не поспоришь. Но на первом две свободные комнаты. Чистые, клопов нет, четыре лавки, два стола.
Мрак благодушно отмахнулся, сытый и довольный, как большой бык на выгоне:
— Да нам и одной... Впрочем, могу и отдельно, а то один во сне поет, другой — бормочет... Веди!
Комнатка оказалась в самом деле комнаткой, а не комнатой. Два стола и три лавки поместились едва-едва, но все три — широкие, из струганного и отполированного дуба.
Мрак осмотрел критически, кивнул:
— Терпимо.
— Ляжем? — предложил Таргитай. — Я весь такой устатый, такой устатый!
Мрак покосился в крохотное окошко. Солнце опускалось на верхушки далекого леса нехотя, оттягивало миг, когда придется уступить власть бледной сопернице. Облака начали окрашиваться в розовый цвет, но до настоящего заката еще как до вирия равликом.
— Успеете отоспаться, — решил он. — Когда заставят жаб пасти или игру метать... Ладно, не метать, но чтобы другие метали, вам потрудиться придется, придется!.. После тех трудов и отоспитесь. А сейчас пройдитесь по городку. Я зайду поглядеть коней, вдруг да понадобятся, ты, Олег, походи и подумай, вдруг что умное и нужное отыщешь...
Таргитай спросил с надеждой:
— А я? Может быть, и я... умное и нужное?
Мрак оглядел его с головы до ног:
— Ты?.. Конечно же, ты ж у нас вообще самое умное и нужное. Раз ты жрун известный, то сходи в хлебный ряд. Купи три каравая хлеба, купи соли и лука. Да, еще моток веревки. В прошлый раз, когда тебя вытаскивали из ямы, ты мне пояс порвал.
Городок оказался еще меньше, чем казался с лодки. Мрак побывал у троих, которых назвали торговцами лошадьми, посмотрел маленьких смирных лошадок, не стал даже спрашивать цену.
Олег пришел следом, на вопросительный взгляд оборотня отрицательно покачал головой. Мешок за плечами был таким же пустым, как и когда уходил. Лишь когда порог переступил Таргитай, по комнатке пошли волны запахов горячего ржаного хлеба, хорошо пропеченного, с корочкой, что обязательно растрескивается, выпуская наружу сдобные ароматы.
— Молодец, — похвалил Мрак. — А соль?.. Лук?.. Молодец. Даже чеснока две головки?.. Да ты просто умница!.. А веревка? Где веревка?.. Не купил?
Таргитай виновато захлопал глазами:
— Купил! Своей дудкой клянусь, купил...
— Давай сюда.
Он запустил руку в мешок, шарил по углам. Таргитай заторопился, заспешил, глотая слова:
— Мрак, я шел через мостик, торопился даже, а там в реке человек плещется и кричит: «Кинь веревку, кинь веревку скорее!»
Мрак скривился:
— И ты, конечно, кинул?
— Ну да! Ты же знаешь, я добрый.
Олег поинтересовался:
— А он что, утонул?
— Не знаю, — ответил Таргитай озадаченно. — Как ушел под воду, так я его больше не видел. А я всю дорогу думал, зачем ему веревка?
Мрак ругнулся, но не слишком, чего страшился Таргитай. Напротив, сказал одобрительно:
— В этом городишке хоть плавают, как моя секира, зато люди добрые.
— Ну? — сказал Олег с сомнением.
— Точно, — сказал Мрак. — Когда я возвращался, из темного угла вышли трое. Говорят: сымай сапоги.
Таргитай раскрыл рот:
— Добрые?
— А то нет? Видать, видели, как вы шлепали босые... Я не стал спорить, снял. Хорошие сапоги, все три пары. Одна, правда, совсем маловата, я ему сразу вернул, а двое других были мужики крупные. Примерьте.
Он взял свой мешок за углы, тряхнул. На пол вывалились две пары сапог. Пока Олег таращил глаза, Таргитай ухватил те, что покрасивше, напялил, поморщился. Мрак прикрикнул:
— Неча рожу кривить! Разносишь.
А Таргитай, одна нога обута, другой сапог в руках, застыл, нижняя челюсть отвисла, брови взлетели, а в глазах вспыхнул восторг. Мрак поспешно повернулся в ту сторону, одной рукой хватая секиру, одновременно пригибаясь, потому что дурак может с восторгом смотреть и на красиво летящий ему в голову топор, если тот сверкает и блестит.
Там, далеко на западе, яркокрасный, насыщенный край раскаленного слитка небесного металла медленно опускался за виднокрай. Весь мир уже сер, а этот горит, пурпурный, вишневый, настольно вызывающий, необычный, что даже Мрак ощутил, как глаза прикипели к такой красоте, пьют ее жадно, как вердлюд хледет воду в оазисе.
Уже небо серое, с примесью окалины, земля темносерая с грязными коричневыми пятнами, но полукруглый край горит победно, ярко, только он еще живет, не поддается серости,
Наконец краешек исчез за деревьями, темными, как деготь, облака из розовых стали багровыми, постепенно обретали цвет давно пролитой крови. Таргитай тяжко вздохнул, красота ушла, улегся на лавку, долго мостился, подтягивал колени к подбородку, совал ладошку под щеку, копошился, словно лежал на жестких камнях, а не на лавке из мягкого дерева.
Олег уже спал, утро вечера мудренее, а Мрак еще посидел, глядя на спящих. Сейчас, когда не обязательно выглядеть могучим и насмешливым, можно и плечи опустить, и даже голову повесить. То, что его ниточка оборвется еще до снега, беспокоило меньше всего. Он привык заглядывать не дальше, чем на день-два, от силы — на неделю, да и то получалось не так, как рассчитывал. Так что до снега — это вечность, а вот странное нетерпение, что торопит его оставить эту ерунду, спасение человечества, что то и дело выскакивает из-за кустов с топорами, и пойти искать ту, Единственную, которую вырвал из рук жрецов Перуна...
Когда западная часть неба стала темно-красной, а облака изломались, что предвещало опасную ночь и еще более опасный день, за стеной послышались шаги, появился Мизгирько, средний сын хозяина. Коротко улыбнулся Мраку, умело и деловито без лишних движений закрыл ставни, толстые, из плотного дуба, в каждой ставне по выпавшему сучку, можно глазеть на мир, а когда створки сомкнулись, а сверху легла толстая железная полоса, осталась щель в палец, тоже нарочито, изнутри можно смотреть, но снаружи сюда не пролезет никакой вражина.
Потом из-за черного леса поднялась луна, сразу заглянула в окно. Мертвенный лунный свет, что порождает дурные сны и пьет жизнь людей, пал в комнату, осветил часть лавки, где спал Таргитай. Мрак с тревогой подумал, что Таргитай и так беззащитен, как муха на морозе, а луна если не съест, то песню испортит, что тоже не пряник.