Мысли метались вихрем.
И без конца возникал в памяти тот их странный, теперь казавшийся таким важным телефонный разговор с Лонгом. Его волнение, его непонятные слова об Олафссоне, о «них», об «этих людях», его тревога...
Рассказать следователю или нет? Какой теперь смысл, когда его нет в живых, а убийца все равно известен?..
Мария без конца ворочалась в постели, вздыхала, пугая соседку, другую «футбольную девушку», жившую с ней в одном номере отеля. Потому что они были в поездке, потому что игры-то продолжались...
Игры-то продолжались, но над игроками нависла новая опасность: специальная комиссия национальной федерации футбола, лично возглавляемая президентом Расселом, начала расследование.
В интервью по телевидению Рассел заявил, что судебное следствие, как обычно в стране, будет длиться бесконечно долго, а время не терпит — миллионы любителей футбола имеют право знать правду. И национальная федерация, избавившись от нечистых, тем самым смоет позорное пятно, наложенное на футбол этими бесчестными негодяями, забывшими свое высокое призвание... И па-та-ти, и па-та-та...
Закончив свою гневную речь, президент национальной федерации приложил платок к глазам, демонстрируя этим великую скорбь.
Комиссия взялась за дело с невиданной, удивившей многих энергией. Ее члены встречались с игроками, тренерами, со свидетелями, допрашивали, расспрашивали, устраивали очные ставки. Все это создавало путаницу.
Свидетели забывали, что они сказали следователям полиции, а что «следователям» футбольной федерации, кому врали и как. Полицейским, например, они обязаны были отвечать, а комиссии — нет, зато комиссии они могли о многом говорить правду, а следователям можно, а во многих случаях и следовало безбожно врать.
Да и действовали следователи по-разному. Официальные пугали целой кучей каких-то статей, объясняли права и обязанности, с ними можно было беседовать в присутствии адвоката.
Неофициальные плевали па все это. Они вызывали игроков и тренеров поодиночке иногда в здание администрации, иногда в клубы, иногда даже в задние комнаты ресторанов. Со многими беседовал лично президент национальной федерации господин Рассел. Например, с Каспи. Поскольку Каспи был суперзвездой и к тому же не относился к числу подозреваемых, беседа проходила в спокойной атмосфере.
Рассел, очень высокий, очень тощий, обладавший, как острили злые языки, лишь профилем, но не фасом и столь длинным носом, что один карикатурист, изобразив угол дома и торчавший из-за него копчик носа, подписал свое произведение — «За полчаса до появления Рассела», сидел в своем кабинете и внимательно слушал Каспи. Футболист подробно говорил о Лонге, об их дружбе, о том, как провели они тот вечер, об откровенных признаниях Лонга.
Наконец закончил и устремил на президента федерации внимательный взгляд.
Некоторое время Рассел молчал.
— А следователям из полиции вы все это рассказывали? — осторожно поинтересовался президент.
— Нет.
— Почему? — спросил он уже с улыбкой.
— Господин президент, есть вещи, которые никого не касаются, кроме нашего клуба... федерации... словом, футболистов. Я считал себя обязанным рассказать вам об этом. Полиции же это знать не обязательно.
— Что ж, вы очень правильно мыслите, молодой человек, — похвалил Рассел. — Мало ли что мог подозревать Лонг. Мы с вами можем об этом говорить, как его товарищи, а полиция с ее формалистикой... она же вас замучает. Свидетелей-то разговора не было? — небрежно спросил Рассел.
— Не было.
— Ну и прекрасно. Только мы вдвоем теперь об этом знаем. Значит, считайте, разговора не было. Не будем всуе тревожить прах покойного. Он ведь вряд ли с кем-нибудь еще говорил об этом?
— Вряд ли, — подтвердил Каспи. — Разве что с Марией, своей девушкой. Но не думаю.
— С Марией? Бог с пей. Спасибо вам. До свидания. Да, кстати, — спохватился президент, когда Каспи был уже у двери, — я смотрел, у вас хороший контракт, но насчет премий Зан вас явно обидел. Явно. Будь я президентом «Рапида», я бы их по крайней мере удвоил, а то и утроил. Обидел он вас. Ну да ладно, дай бог, все исправится.
Когда Каспи ушел, Рассел открыл ящик стола, достал оттуда мощный диктофон и, неторопливо вынув ленту-проволоку, спрятал ее в карман и перезарядил аппарат.
Не прошло и нескольких часов, как на месте, где еще недавно сидел Каспи, сидела Мария. Президент федерации так долго и внимательно разглядывал красивую девушку, что, в конце концов, Мария покраснела и заерзала в кресле, тщетно стараясь натянуть короткую юбчонку на круглые загорелые колени.
— Дитя мое, — елейно заговорил Рассел, — я знаю, кем был для вас этот несчастный юноша, о котором все мы скорбим. Я понимаю ваши чувства. Но, поймите и меня, ради его светлой памяти я обязан провести это дознание, — и, помолчав, спросил: — Лонг ничего не говорил, что бы помогло нам в наших усилиях раскрыть всю правду? Убийцу-то нашли...
— Нет! — с неожиданной силой перебила Мария. — Этот Тринко только исполнитель.
— Да? — глаза Рассела сузились, в них затаились настороженность и беспокойство. — А кто же?..
— Там, наверное, какая-то шайка, он говорил про «эксперимент». Он боялся, что ему отомстят, боялся даже за меня. Наверное, думал, что меня похитят или убьют.
— Похитят?
— Наверное. Не знаю, — Мария всхлипнула.
— Успокойтесь, дитя мое. А что говорит на это полицейский следователь?
— Я им об этом ничего не рассказывала. Они меня не вызывали.
— Понятно, понятно, — Рассел покивал головой, так что его неимоверно длинный нос чуть не уткнулся в бювар перед ним, — будем надеяться, что вас оставят в покое.
— Я думала сама пойти в полицию, рассказать, что знаю, — Мария вопросительно взглянула на Рассела.
— Можете, конечно, но учтите: они потом будут вас мучить, без конца вызывать на допросы, перепроверять, они ведь никому не доверяют. Могут и задержать, временно конечно.
— Задержать? Как задержать? — испуганно спросила Мария.
— Они все могут, — зловеще подтвердил Рассел. — Но, думаю, — вам это не угрожает, — он расплылся в улыбке. — Дело в том, что пригласил-то я вас для другого. Три наши «футбольные девушки» из разных клубов завтра вылетают в Бразилию. За опытом, так сказать. Посмотреть, как у них, — там, говорят, «футбольные девушки» достигли в своем деле совершенства. Вот поезжайте, поглядите. Вернетесь, если потребуется, я сам свяжу вас с полицией и позабочусь, чтобы они не слишком беспокоили вас. А сейчас, дитя мое, идите собирайтесь, самолет вылетает очень рано. Мой секретарь позвонит вашим родителям. До свидания.
Не успела Мария покинуть кабинет, как Рассел, снова перезарядив диктофон и спрятав обе пленки в сейф, нажал кнопку интерфона и сказал секретарю:
— Немедленно позвоните родителям этой девчонки, да-да, той, что только что вышла, и сообщите, что она в составе нашей футбольной делегации завтра рано утром вылетает в Бразилию. Пообещайте им приличную компенсацию за труд их дочери, — он усмехнулся, но тут же, вновь став серьезным, продолжал: — Найдите еще двух девушек из других клубов и какого-нибудь нашего служащего, какого-либо лентяя и любителя поездить за нас счет. Пусть забирает их всех и направляется в Рио. Пусть изучают с каким-нибудь там клубом, как работают «футбольные девушки» у них. Я позвоню в бразильскую федерацию, предупрежу. И пусть не возвращаются, пока я не скажу. Все.
Следующую беседу Рассел вел со старшим тренером «Рапида» Корунья. Но Корунья был орешек потверже.
— Рассказывайте все, Корунья, — сурово сказал Рассел, — только это может вам помочь.
— Господин Рассел, — устало заговорил Корунья, — я уже все рассказал следователю. Можете взять материалы у него.
— Послушайте, Корунья, — Рассел изменил тактику, теперь он говорил мягче, — следователь следователем, а федерация федерацией. Если мы вас накажем в дисциплинарном порядке, то вполне возможно, что уголовное наказание будет мягче.
— Господин Рассел, — все так же устало продолжал Корунья, — в уголовном суде мне нечего бояться. Мои... мои «глупости» (он не сразу подыскал слово) уголовному наказанию не подлежат. Их еще надо доказать. А вы меня все равно из национальной федерации выгоните. Так чего мне стараться?
— Видите ли, Корунья, — начал объяснять Рассел, — ответственность одна, а людей много. Так что если один более виноват, значит, другой менее. Вот вы, вы давили на игроков и будете отвечать и за них, хотя, разумеется, с них ответственность не снимается. Тем более что получали вы больше, чем они. Но если — он сделал паузу, — если выяснится, что еще больше получал Зан, что он, скажем, давил на вас, то степень вашей вины снизится. Понимаете?
— Начинаю понимать, — усмехнулся Корунья, усталое выражение на его лице сменилось выражением сосредоточенности. Он действительно «начинал понимать».
— Начинаю понимать, — усмехнулся Корунья, усталое выражение на его лице сменилось выражением сосредоточенности. Он действительно «начинал понимать».
— Так вот идите и подумайте, — уже совсем ласково сказал Рассел. — Подумайте. Вы великолепный тренер. Такими нельзя швыряться. Разумеется, вы понесете наказание. Но если к уголовной ответственности вас не привлекут, то придет время, и новый президент «Рапида» (он подчеркнул слово «новый») наверняка снова привлечет вас к работе. Но,— Рассел сделал паузу, — конечно, если там будет новый президент. Это в том случае, если нынешний, доктор Зан, которого я очень уважаю, — поспешил он добавить, вдруг не сможет остаться на своем посту. Если против него, увы, будут слишком серьезные обвинения. Вот так. Идите, подумайте. Мы с вами еще потолкуем. До свидания.
Корунья вышел на улицу бодро насвистывая. Оказывается, его дела не так уж плохи. Главное, чтоб не посадили. Ну, дисквалифицируют на какой-то срок, потом дело забудут и снова вернут в команду. Надо только, чтобы убрали Зана. Чем ему будет хуже, тем Корунья будет лучше. Просто как дважды два. Молодец все-таки этот Рассел — такой с носом не останется. Он внутренне посмеялся своему нехитрому каламбуру. Только вот в чем его интерес. Непонятно.
Наконец, еще один разговор произошел у Рассела — с Заном. Не в кабинете — в гольфклубе, за завтраком.
Доктор Зан выглядел неважно. Впервые его дорогой костюм не был безупречно выглажен, а седые волосы безупречно причесаны. Казалось, даже золотая оправа очков слегка потускнела. Он сидел за угловым столиком, вяло ковыряя вилкой в тарелке.
Рассел подсел к нему, завел непринужденную беседу. Но беседа эта скорее напоминала монолог. В ответ на все попытки Рассела Зан только хмыкал или качал головой. Наконец, Расселу это надоело и он заговорил прямо:
— Вы знаете, коллега, что бы я сейчас сделал на вашем месте? — И, не дождавшись ответа, продолжал: — Подал бы в отставку! Да-да, не ожидая суда. Потому что, во-первых, все равно, как мне ни больно, национальная федерация вряд ли оставит вас на вашем посту; во-вторых и главных, надо спасать «Рапид»! Его престиж, его интегральность, его положение. Можно потерять нескольких игроков, тренеров, даже, простите, президента клуба, но нельзя терять славного сине-белого флага «Рапида», под которым он добился стольких замечательных побед! — с пафосом закончил Рассел.
Зан молчал, уткнувшись в тарелку. Он давно все понял и просто обдумывал сделку: что запросить за заявление об отставке? Это ведь бизнес, все тот же бизнес. Куда ни кинь, какую область жизни ни возьми — политику, спорт, преступность, — все равно всюду бизнес. Вот они сидят здесь в этом фешенебельном гольфклубе — два холеных немолодых господина — президент национальной футбольной федерации и президент прославленного клуба «Рапид». Суетятся официанты в белых смокингах с золотыми вышитыми погончиками, звенит баккара на столе, сверкает серебро столовых приборов. Все роскошно, изысканно, красиво.
А в действительности? В действительности кругом грязь, настоящая грязь И даже кровь. Он, Зан, в общем-то преступник, пусть пока не перед лицом закона и даже комиссии федерации, но сам-то он ведь хорошо это знает. А Рассел, президент национальной федерации? Он что, лучше, выше, чище? Да полно! Такой же взяточник и жулик. Только в отличие от него, Зана, пока не попавшийся. Вот и вся разница.
— Я подумаю над вашим советом, коллега, — сказал он усмехнувшись и посмотрел на своего собеседника спокойным взглядом.
Извинился и ушел, сославшись на дела.
А Рассел еще долго сидел за столиком, попивая коньяк и кофе, куря дорогие сигары и наблюдая сквозь огромное окно за зеленым полем и кучками ярко одетых игроков, неторопливо передвигавшихся по нему вслед за маленьким белым шариком.
Он испытывал чувство удовлетворения.
Конечно, весь этот скандал малоприятен для национальной федерации. Но его твердая, высокопринципиальная позиция, его бескомпромиссное суровое отношение к провинившимся игрокам, энергичные меры, предпринятые для оздоровления национального футбола, вызывали к нему уважение и возвышали в глазах миллионов болельщиков.
Ну и, судя по последним беседам, близка к осуществлению давняя заветная мечта— прибрать к рукам «Рапид» с его многомиллионной кассой, с его перспективами. Доселе главным препятствием служил доктор Зан, прочно сидевший в своем кресле и правивший клубом железной рукой. Но теперь представился случай, который не повторится, и его ни в коем случае нельзя упускать. Ни в коем!
А уж сев в кресло президента клуба, он сумеет наладить все как надо. Он вспомнил о пленках, лежавших в его сейфе, и улыбнулся. Есть и еще кое-что. Он понимает, конечно, что придется делиться. Никто не возражает. А вот о доле он еще поспорит. Есть у него кое-какие козыри...
Шло время. Шло расследование. Но убийцу Тринко пока не обнаружили. Старший инспектор Бафир между тем не сидел сложа руки.
Он тоже вызывал на допрос десятки свидетелей, игроков...
Однако, в отличие от своего неофициального коллеги Рассела, добился немногого.
Каспи готов был все рассказать правосудию, помочь всем, что в его силах. Он все и рассказал. Забыл только поведать о своем последнем разговоре с Лонгом, о признаниях убитого футболиста.
В конце концов, всего не упомнишь...
Марию, на которую вышел Бафир, не удалось пригласить на допрос. Она находилась где-то у черта на куличках — в Бразилии, и никто не знал сроков ее возвращения.
Удачнее обстояло дело с Корунья. Упорствуя, сопротивляясь, по постепенно сдаваясь, он все же давал показания в отношении и игроков, и себя самого, и, что было очень важным, в отношении доктора Зана. В результате этих допросов стало выясняться, что роль президента «Рапида» в преступных махинациях значительно больше, чем предполагал инспектор.
Короче говоря, следствие двигалось, хотя и не так быстро, как хотелось бы того комиссару Фабиану. А уж он времени не жалеет.
К примеру, сейчас за окном ночь, а он сидит в своем рабочем кабинете в комиссариате и в какой раз изучает сводки, протоколы допросов, донесения.
Комиссар отхлебнул остывший кофе, намочил платок водой из графина, вытер вспотевший лоб — ну и жарища, даже ночью не освежишься — и вновь углубился в документы...
В этот момент ночную тишину нарушил громкий телефонный звонок. Фабиан даже вздрогнул.
Он торопливо снял трубку.
— Комиссар слушает.
— Комиссар полиции Фабиан? — услышал он вкрадчивый незнакомый голос.
— Да, это я. Кто говорит?
— Господин комиссар, это пресс-атташе клуба «Рапид». Извините, что беспокою вас в неурочный час. Но я знаю, что вы не спите в связи с прискорбными событиями. И я подумал...
— Нельзя ли покороче? — не выдержал комиссар.
Но пресс-атташе не смутился.
— И я подумал, — продолжал он своим вкрадчивым голосом, — что могу позвонить. Видите ли, мы еще не знаем, есть ли основания для беспокойства, но решили, что в наше тревожное время лучше перегнуть палку, чем недогнуть. Хе-хе, — он хихикнул, будто дверью скрипнул.
Комиссар весь кипел от нетерпения. Он хотел было поторопить своего собеседника, но тот наконец приступил, видимо, к сути звонка.
— Дело в том, что я уполномочен официально поставить вас в известность еще об одном несчастье, постигшем наш клуб, — исчез Каспи...
Пресс-атташе замолчал. Молчал и комиссар.
— Вы меня слушаете, господин комиссар? Алло, алло,— услышав невнятное мычание, пресс-атташе продолжал: — Он должен был после товарищеского матча с местной командой «Аза», тренировочного матча, вы же понимаете, что «Аза» нам не соперник; так вот, он должен был встретиться с женой. Часов в девять вечера. На свидание он не явился. Сейчас уже два часа ночи. Жена в отчаянии, у президента Зана плохо с сердцем. Вы сами понимаете, такие удары один за другим. Короче говоря, я официально ставлю вас в известность. Алло, алло! Вы меня слушаете?
— Слушаю, слушаю, — сдавленным голосом прошептал комиссар. И после паузы добавил: — А он не мог задержаться в каком-нибудь баре, клубе?
— Господин комиссар, — ледяным тоном произнес пресс-атташе. — Каспи не пил, не курил, не играл в азартные игры.
— Да, да, понимаю, а девушки...
— Господин комиссар, — на этот раз в голосе пресс-атташе затаился гренландский айсберг, — Каспи обожал жену и своих двух малюток.
— Конечно, конечно. Сейчас к вам приедет мой инспектор. Адрес, пожалуйста.
— Не надо ко мне. Пусть едет к госпоже Каспи. Улица Роз, двенадцать. Несчастная женщина не спит.
Еще минуту комиссар стоял нажав на рычаг, но продолжая держать трубку в руке. Затем набрал домашний номер старшего инспектора Вискайта.
Вискайт был его лучшим работником, но в настоящее время пребывал в отпуске на своей маленькой вилле и в двадцати километрах от города. Он уже трижды пытался уйти в отпуск, и дважды его отзывали. Теперь придется отозвать в третий раз. Сам виноват, нечего торчать поблизости. Надо было уехать в Калифорнию, в Австралию, в Исландию, наконец, черт возьми!