Как будто я не видел русских госпиталей изнутри? Но что оставалось делать, и я сказал:
– Если честно, вчера, когда…
– Заткнись! Сейчас я разберусь с тобой!
Он схватил телефонную трубку, набрал номер и начал притворяться, будто разговаривает со старшим офицером, говоря обо мне и о том, чтобы они пришли и забрали меня.
Потом он сел и написал на меня жалобу, будто я специально повредил ноги. Но я отказался подписать бумагу. Это еще больше взбесило его. Он подскочил и заорал на меня:
– Убирайся отсюда, ленивая свинья, сегодня останешься без обеда!
Я надел носки и вышел из кабинета. Повариха находилась в соседней комнате. Когда я проходил мимо нее, она спросила, почему врач так кричал. Я рассказал ей всю историю, а также и то, что сегодня меня оставят без обеда.
– Не волнуйся, – сказала она утешительно, – я покажу тебе, где поесть.
Как мне хотелось в тот момент оказаться рядом с матерью и отцом, но никто не мог помочь мне в этой ситуации. Когда все отправились есть, я испытывал непередаваемое чувство голода. Но я видел, что доктор следит за мной, чтобы быть уверенным, что я ничего не ем. Мне пришлось ждать, пока каждый доест свой обед, и только потом доктор вышел. Тогда я спрятал пустую тарелку под пиджак и проскользнул на кухню. Повариха в этот момент ела, но, увидев меня, крикнула:
– Заходи скорее. Я оставила еды для тебя. – Она соскребла остатки из кастрюли в мою тарелку; я быстро схватил ее и выбежал. С того дня врач всегда цеплялся ко мне и использовал любую возможность, чтобы устроить мне «райскую жизнь».
Рождество
Так мы дожили до Рождества. Русские, естественно, не отмечали этот праздник. Они были настроены работать, как и в остальные дни. Но случилось настоящее чудо, и оно позволило нам отдыхать несколько дней, дольше, чем мы отдыхали дома каждый год. В первый день праздника температура опустилась ниже 50 градусов, а согласно местным порядкам нельзя работать на улице при температуре ниже 40. Такой мороз держался целых четыре дня.
Так или иначе, мы все радовались этим неожиданно выдавшимся праздникам. У нас даже была маленькая елка, хотя и без свечей, которая стояла в нашем бараке. Кто-то рассказывал рождественские истории и вспоминал о старых добрых временах, когда мы жили дома.
При таких низких температурах на улице невозможно было находиться без перчаток даже короткое время. Руки мгновенно обмораживались; достаточно было полминуты, чтобы пальцы задеревенели. Нам всем выдали повязки, чтобы не отморозить лица.
В эти рождественские дни мы часто наблюдали феномен северного сияния. Это было настоящее представление: вспышки всех цветов радуги по всему небу. Тем не менее жителей Севера совершенно не впечатляло это зрелище, предвещающее изменение погоды. А изменения эти обычно были к худшему – становилось еще холоднее и морозней.
За это время почти все заключенные похудели до неузнаваемости, так что уже не было сил таскать ноги. И как раз в этот момент пришли обнадеживающие новости: все работники, попадающие под третью категорию, отправляются в лагерный госпиталь.
10 января за нами приехал товарный поезд с прицепленным вагоном для заключенных. Это был так называемый столыпинский вагон, который предназначался для перевозки заключенных. Когда мы вошли, поезд уже был заполнен немцами. В этой поездке нас охранял старый сержант.
Юг! Мы ехали на юг! Это слово имело магическое значение для каждого пленного, который побывал на Севере. Тысячи надежд вкладывались в это слово: север и юг, как жизнь и смерть, как тюрьма и свобода. Как здорово было ехать на юг!
Новый лагерь
Через несколько дней мы приехали в лагерь. После прибытия нас сразу же отправили в баню. Пока мы отмывались, нашу одежду дезинфицировали. Эти гигиенические процедуры были абсолютно необходимы. Потом нас повели в госпиталь.
Я встретил здесь много знакомых лиц. Среди них был Ханс, мой друг из старого лагеря. Он выглядел ужасно и лежал здесь потому, что обморозил ноги. Этот молодой парень был одним из самых крепких ребят и всегда перевыполнял рабочую норму. И теперь невозможно было без боли смотреть на него, беспомощно лежащего с отмороженными ногами. Ему ампутировали пальцы, и он долгое время не шел на поправку, так как лечение было плохое.
Состав нашей рабочей бригады теперь изменили, так как больший процент перевезенных с Севера заключенных положили в госпиталь. За здоровьем этих людей следили медсестры, которых, в свою очередь, контролировал лагерный доктор. По сравнению с прежним местом еда была намного лучше, но ее все равно не хватало. Теперь в наш рацион входило мясо – говядина, свинина и конина. Картофель давали мороженый и местами испорченный, но мы этого не замечали, потому что уже привыкли к некачественным продуктам.
Много неприятностей доставляли молдаване, народ, имевший румынские корни. Русские также не любили их за то, что они воровали все, что плохо лежит. Плюс ко всему они ненавидели работу, зато с огромным удовольствием торговали.
Нашим каждодневным занятием было растапливать печь по три раза в день. Нам приходилось таскать тяжелые дрова на спине, и из-за таких упражнений у нас разыгрывался аппетит. Дополнительно же кормить нас никто не собирался.
На работе я познакомился с профессором из Мюнхена по имени Герберт Фольгер. Он жил со своими родственниками в Восточной Пруссии, где его и взяли в плен русские. У него была Библия, и он часто давал мне почитать ее. Не могу сказать, что я читал ее с огромным желанием, просто больше читать было нечего.
Довольно часто мы с ним играли в шахматы. Я сам вырезал из дерева фигуры, а также смастерил шахматную доску. Играя, мы много разговаривали, обсуждая различные проблемы. Из наших бесед я понял, что стал почти антифашистом. Все разговоры велись о прошлом, так как о будущем никто не решался заговорить, потому что никто не знал, когда увидит свою родину снова. Мы уже начинали верить в пропаганду русских, что Германия сдалась.
– Почему все так? – каждый день жаловался я Фольгеру за игрой.
– Всему воля Божья, – отвечал он. – Даже если это нам не нравится.
– Но я никогда не убивал русских, – настаивал я.
– Но большинство из нас были заодно с Гитлером, – ответил он, двигая фигуру.
– Но тогда почему вы здесь? Вы же не поддерживаете Гитлера, разве не так?
– Да, я его противник, но этого недостаточно. Наша нация совершила так много жестоких преступлений, что теперь кто-то должен отвечать за это.
– Вы в самом деле верите, что немцы убили такое количество евреев, как говорят русские?
– Ну, этого я не знаю, – ответил он. – Но убитых было очень много.
– Вы думаете, коммунисты лучше, чем нацисты? Ведь они пытались украсть у вас Библию, чтобы из страниц делать самокрутки.
– Да, ты прав. Но нельзя судить весь народ по поступкам отдельных личностей. Разве ты не помнишь, что простые люди почти всегда жалели нас? Именно поэтому нам запрещено общаться с ними.
Я не мог не согласиться с ним. Охрана всегда препятствовала, если кто-то из пленных пытался заговорить с местными жителями по пути в лагерь.
Христианская служба
В лагере среди заключенных находился протестантский священник из Германии. Он был призван в армию и попал в лапы русских. Ему было очень тяжело выполнять физическую работу. Однажды, это было в конце зимы, он объявил, что хочет отслужить после ужина службу. Прочитав несколько глав из Библии, он произнес:
– Дорогие земляки, сейчас мы все находимся в ситуации, которой не позавидуешь. Мы мучаемся, испытывая чудовищные лишения и трудности, многие умерли, а жизнь многих висит на волоске. Но, что ни делается, все к лучшему. Это трудно понять. Но Всевышний страдал, так что и мы должны все выдержать. Нам всем тяжело, но, может, по большей части мы мучаемся и переживаем оттого, что оказались вдали от родного дома. Но мы должны радоваться, что избежали участи, постигшей евреев. Мы живы, а это самое главное. Мы должны быть терпеливы и любить Бога. Он никогда не забывает о своих детях. Будем просить Господа нашего не оставить нас. Аминь.
Хотя я считал молитву об избавлении хорошей идеей, все же сравнение нашей судьбы с судьбой убитых евреев не очень мне понравилось.
Я спросил у Фольгера, правда ли то, что некоторые протестантские священники умерли в нацистских лагерях? Сам я не верил в это.
– Мы много чего не знаем и о чем не подозреваем, – получил я ответ. – Немецкая пропаганда тоже велась в одном направлении, много чего скрывая. Но нужно смотреть правде в глаза.
Мы спорили и не могли согласиться друг с другом, и я считал Фольгера слишком упрямым.
В конце февраля Фольгера назначили начальником в дезинфекционном отделении госпиталя. Когда доктор спросил его, кого бы он хотел взять в помощники, Фольгер назвал меня.
Работать с больными было не просто, но, по крайней мере, мы были сыты каждый день.
Работать с больными было не просто, но, по крайней мере, мы были сыты каждый день.
Дополнительная работа
Основная работа оказалась не очень трудной. Единственной неприятной процедурой был процесс прожарки одежды в дезинфекционной печи, в которой температура доходила до 236 градусов. Наши уши постоянно закладывало от перепада температуры. Но только таким образом можно было избавиться от вшей. Также в наши обязанности входило собирать дрова и топить печь. Но так как у меня оставалось свободное время, я нашел дополнительную работу.
К этому времени мы, заключенные, потихоньку стали приобщаться к цивилизации, и теперь у каждого из нас имелся свой поднос на ножках, на котором мы могли нести свою еду из столовой к себе в барак. В свое свободное время однажды я нарисовал на своем столике цветы, а потом отнес его в свое дезинфекционное отделение, раскалил железный крюк и выжег рисунок на поверхности. Получилось довольно мило. Когда другие увидели мое произведение, то многие захотели, чтобы и их подносы выглядели так же. Вначале я занимался этим бесплатно, но, когда мне предложили деньги за работу, я не стал отказываться. Я получал твердую оплату в размере трех рублей или со мной расплачивались продуктами, хлебом на ту же сумму. Моими покупателями в основном становились мужчины и женщины из нашего лагеря, но в конце концов я заработал популярность и у охранников, которые заказали у меня несколько штук. Мотивы рисунков я придумывал сам: иногда рисовал пейзажи Германии или России, цветы, деревья, изображал времена года, животных и так далее.
В лагере пошла мода на такую работу. Плотники делали деревянные чемоданчики на продажу, кто умел, делал веники из прутьев, кто-то лепил горшки из глины.
Женщины, которые умели шить и вязать, переделывали одежду за небольшую плату.
Торговля
Продажа одежды получила широкое распространение. Через лагерных посредников был найден контакт между продавцами и покупателями. Многие из нас продавали свои личные вещи, потому что год назад нам выдали дополнительное лагерное обмундирование. Русские покупали только те вещи, которые находились в хорошем состоянии. Они торговались, пытаясь снизить цену, насколько это возможно; после войны в стране не было денег, а труд советских людей низко оплачивался. Способность платить обычно зависела от их дохода и положения. В обмен на одежду мы получали табак, хлеб, консервы, крупу или деньги. Причина, вынуждавшая нас продавать одежду, всегда была одна и та же: все хотели есть. Некоторые продали теплую одежду, ожидая прихода весны и надеясь, что она им больше не пригодится.
Торговля велась втайне от охранников, потому что за торговлю одеждой вещи немедленно конфисковывались. И все равно многие находили способ продать что-нибудь, чтобы спастись от голода.
Поначалу между покупателями и продавцами существовал языковой барьер, но очень скоро мы выучили необходимый минимум слов, нужный для общения.
Вообще такой вид торговли свободно существовал в России. Все покупалось и продавалось на так называемых базарах. Цены устанавливались в соответствии с запросами и требованиями. Например, стакан табака мог стоить от пяти до пятнадцати рублей, в зависимости от качества. Тому, кто покупал, разрешали попробовать табак, перед тем как его приобрести. Хлеб стоил дорого – от тридцати до сорока рублей, это около пятнадцати – двадцати долларов.
Просто доктор
Главный врач госпиталя был строг, но старался каждому уделить внимание. Пациенты, медсестры и все остальные уважали его. Он был одним из немногих докторов, который относился к немцам без ненависти. Мы привыкли к его собственным методам диагностики. Если кто-то из больных хотел продлить лечение, не желая возвращаться к работе, доктор перед тем, как решить этот вопрос, «проверял» его своим способом. Он строго смотрел ему в глаза. Если человек не выдерживал его взгляда, врач спрашивал на ломаном немецком:
– Почему ты не смотришь на меня?
Он всегда действовал по справедливости. Если кто-то действительно чувствовал себя неважно, доктор всегда оставлял больного в госпитале столько, сколько требовалось. Когда пациент выздоравливал, он снова возвращался к работе.
Из-за того, что врач сочувствовал пленным и всегда действовал справедливо, его недолюбливало вышестоящее начальство. Ему устраивали всякие проверки, но так как придраться было не к чему, начальство уходило восвояси.
Один заключенный, находясь на приеме, услышал вопрос:
– Ваше имя?
– Пауль Гадомски, – ответил пожилой человек.
– Кто по профессии?
– Фермер.
– Завтра на кухню.
Таковым было лечение, назначенное доктором старому изможденному человеку, потому что в русском лагере эта работа была наиболее щадящей.
Глава 11
Переезд
24 мая 1946 года меня выписали из госпиталя и направили в двенадцатую рабочую бригаду. Я был счастлив, что снова поправился и набрал вес, а также заработал немного денег. Первое время мы работали на заготовке дров, а также сена для коров. Потом нас перевели на 145-й километр, называемый так из-за удаленности от ближайшей станции железной дороги. Наш новый барак построили совсем недавно, зимой. Запах дерева, из которого он был построен, до сих пор чувствовался в его стенах.
С того дня мы стали полностью независимыми. Каждый получал хлеб, еду и продуктовые карточки, так же как и некоторые деньги за выполняемую работу. На эту сумму мы могли покупать необходимое. Одежда была нужна в первую очередь, но стоила она очень дорого. Но мы все равно были счастливы, потому что получили возможность покупать, что хотим сами. Самой большой радостью было то, что нам позволили покупать продукты и готовить еду.
В новую бригаду входили молдаване, немецкие девушки, женщины и мужчины. У нас было три основных занятия: заготавливать сено, пилить дрова и ломать известняк. С ломом, киркой и лопатой мы ходили на ближайшую каменоломню. Работа шла медленно, что не устраивало нашего бригадира. Хотя он, наблюдая за нами, постоянно кричал: «Крупные камни!» – работа все равно не спорилась. Мы долбили, как сумасшедшие, но результат был неудовлетворительный. Эти камни потом обрабатывали в печах для обжига.
История бригадира
Наш бригадир был один из тех русских, кто отдавал должное каждому, честно выполнявшему свою работу. В его обязанности входило повышать рабочую норму, но он, по крайней мере, не забывал о достойных тружениках. Мы же хотели работать, потому что знали, что без дела будем страдать больше, чем от голода. Неспособный работать, будь то русский или немец, не имел денег, а соответственно, не мог купить еду по продуктовым карточкам. А без еды наступала смерть. Чтобы запастись впрок, мы старались закупать как можно больше крупы, овощей и других продуктов. Обычно рабочий день тянулся бесконечно, и у каждого человека была одна и та же мысль: «Когда же наступит вечер и я смогу наесться до отвала?»
Вначале комары не беспокоили нас. Но когда мы разжигали печи и отходили пилить дрова, тут они налетали тысячами. Даже москитные сетки, которые нам выдавали, не всегда уберегали от их укусов. Кроме того, наши руки и ноги были незащищены и попадали под постоянные атаки чудовищных насекомых.
Мы пилили дрова для печей. Моим напарником был шестнадцатилетний Хорст Шремер из Эльбинга, попавший в плен вместе со своей матерью. Их разделили во время нашего последнего переезда, а до этого они оставались вместе. Мы хорошо работали в паре, выполняя норму, чем удивляли нашего бригадира.
Одним летним днем мы, не зная точного времени, пришли на обед немного раньше. Когда бригадир обнаружил наше отсутствие, он принялся страшно ругаться, но мы объяснили, что уже перевыполнили сегодняшнюю норму. Он просто не мог поверить, что за столь короткий срок можно выполнить дневной план. После обеда он пошел с нами и, присев на кучу дров, подозвал нас и пожал каждому руку, показывая таким образом свое уважение.
Глядя на него исподтишка, мы заметили странное выражение его лица. Казалось, он в самом деле сочувствует нам. Наступила пауза, после чего он первым нарушил тишину. Сначала его речь была сбивчивой, но потом он заговорил яснее и рассказал историю своей жизни.
Его предками были греки, когда-то поселившиеся на юге России. Перед войной его забрали в армию, где он получил звание сержанта. Во время войны его часть воевала под Ленинградом и была окружена немцами. Ожидая, что попадут в плен, они все побросали свои документы, удостоверяющие личность. Но немецкое окружение удалось прорвать и выйти к своим. Когда русские увидели, что эти бойцы готовились сдаться немцам, им велели сложить оружие и отправили в лагерь на севере России. Таким образом он и оказался на территории Коми.
После этой беседы мы прониклись уважением к бригадиру, потому что и сами имели в чем-то схожую участь. К тому же у нас была общая цель: выжить в жесточайших климатических условиях.