— Чего стоишь, иди приглашай кого-нибудь, а я болельщиком буду.
Ислам обреченно вздохнул и направился к девушке, огибая танцующих, издалека поймав ее удивленно-настороженный взгляд, но когда приблизился, перед ней возник какой-то подвыпивший лейтенант и пригласил ее на танец. Обескураженный Ислам, не останавливаясь, сделал зигзаг и вернулся на исходную позицию.
— Осечка, — сказал он Гара, который ухмыляясь наблюдал эту сцену.
— Быстрее ходить надо, — посоветовал Гара и добавил: — Ты зря вернулся, надо было там остаться — пока к ней подойдешь, опять уведут.
— Плевать, — гордо ответил Ислам, — баба с возу, кобыле легче.
Гара оставил вопрос открытым. «Будем посмотреть», — сказал он.
Следующий танец был быстрым, его в Ленкорани танцевали каким-то общинно-племенным способом: образовывалось несколько кругов, в которых люди дергались кто как мог, некоторые исполняли твист, некоторые шейк, кто буги-вуги, а кто и просто приседал, возможно, разминаясь после долгого и нудного медленного танца. Лейтенант девушку из рук выпустил, но никуда не убрался, приседал рядом, умудряясь при этом продолжать с ней беседу.
— Хочешь, я пойду наступлю ему на ногу, — предложил Гара. Он не шутил.
— Не надо, пойдем лучше покурим, — сказал Ислам.
Они вышли на улицу, где на ступенях, в поисках ссоры, околачивалось десятка два всякого рода шпаны, своего рода «вольные стрелки», и задымили. Шантрапа заглядывала в окна, всякий раз, когда открывалась дверь, подскакивала к ней в надежде проскочить внутрь без билета, потому что их даже с билетом на танцы не пускали. У ворот стояли вахтер вместе с танкистом-прапорщиком и контролировали ситуацию. Тут же крутилась мелюзга, торгующая семечками и сигаретами, мальчишки не старше десяти лет. Один из таких гаврошей подошел к ним стрельнуть сигаретку.
— Пошел отсюда, — цыкнул на него Гара.
— Сам пошел, — огрызнулся малец и едва увернулся от пинка. Отбежал на безопасное расстояние и принялся сыпать ругательствами. Гара сделал вид, что собирается догнать его, тогда мальчишка бросился наутек.
Из зала на свежий воздух вывалились двое подвыпивших офицеров, они весело обменивались шутками, среди них был тот лейтенант, с которым танцевала девушка.
— Пошли обратно, — сказал Гара, — девушка освободилась.
Но Ислам не думал возвращаться, ему вдруг расхотелось танцевать с девушкой. Тем более что лейтенант был рядом, и можно было наступить ему на ногу. Во всяком случае, настроение было подходящее. Словно почувствовав его настроение, Гара спросил: «Может быть, заварушку устроим?» — «Может быть», — уклончиво ответил Ислам, хотя уже чувствовал некоторое возбуждение. Он медленно, словно в задумчивости, двинулся к группе офицеров, Гара, ухмыляясь, следил за ним. Сделав несколько шагов, Ислам поравнялся с лейтенантом и, обходя, сильно задел, толкнул его плечом. Не останавливаясь, сделал еще шаг и услышал:
— Эй, парень, смотри под ноги, слепой, что ли. Ислам вернулся.
— Это вы мне сейчас что-то сказали?
— Гляди-ка, он еще и глухой, — весело сказал лейтенант своему товарищу, — смотри под ноги, мальчик, — повторил он.
— Ты меня мальчиком назвал, — оскорбился Ислам, — ты че, сапог, оборзел, что ли.
Подошел ближе Гара и громко поинтересовался:
— В чем дело, брат?
— Этот сапог обозвал меня слепым и глухим мальчиком.
— Слушайте, ребятки, идите своей дорогой подобру-поздорову, — великодушно сказал лейтенант (он был розовощек, на голову выше наших героев и значительно шире в плечах). Между тем, чуя ссору, стали подтягиваться и «вольные стрелки». Почувствовав неладное, лейтенант оглянулся на товарища, но тот оказался уже оттеснен к дверям. Ислам взял лейтенанта за пуговицу рубашки и предложил отойти в сквер и там поговорить, но побледневшего лейтенанта никакая сила не могла сдвинуть со ступеней. Ислам уже примерялся для удара, но кто-то бросил: «Псы здесь, расходитесь». Неподалеку в самом деле стояли трое милиционеров в ожидании начала драки, как стервятники, почуяв наживу. Гара взял друга за локоть и силой повлек в сторону. «После поговорим», — бросил лейтенанту Ислам. Толпа быстро поредела, и лейтенант, облегченно вздохнув, скрылся за массивными дверями Дома офицеров.
— Пойдем в чайхану, — предложил Гара, — танцы до одиннадцати, как раз к окончанию вернемся и поймаем его.
Ислам согласился, и они двинулись на вокзал. Вокзальная чайхана закрывалась последней в городе, потому что на вокзале вечером всегда было многолюдно. Весь праздношатающийся по городу люд подтягивался туда к одиннадцати, чтобы проводить поезд до Баку и уже после этого со спокойной душой отправиться спать. Чайхана была переполнена, они с трудом отыскали два свободных места. Сразу же подлетел подавальщик с маленьким чайником и двумя стаканчиками. Треснувший чайник был затянут в проволочный корсет. Гара наполнил стаканы и огляделся.
— Интересно, — сказал он, — у этих людей забот-хлопот нету, что они здесь торчат в такое позднее время.
— Ну ты же торчишь здесь, — заметил Ислам, — а чем они хуже тебя…
— Я через неделю в армию ухожу, я — другое дело, — сказал Гара, — а так бы я уже спал давно дома.
Из-за близости моря на вокзале было довольно прохладно, порывами налетал ветер, унося запах мазута, идущего от железнодорожных путей. Столики были вынесены прямо на улицу, так как в это время года в помещении сидеть было нельзя из-за близости огромного самовара, который сейчас в компании чайханщика, бьющего полотенцем по трубе для лучшей тяги, тускло отсвечивал медными боками.
— Посмотри на эту парочку, — сказал Гара.
Ислам повернул голову. По перрону, демонстративно обнявшись, шли парень с девушкой, в рубахах навыпуск, стянутых под грудью. Видимо, они бросали вызов обществу; главным элементом вызова был голый живот девушки — смелый поступок, поскольку на дворе стоял 1975 год. Парня Ислам не знал, девушка показалась ему знакомой, правда, он не сразу взглянул на ее лицо, так как сначала посмотрел на обнаженный живот. У парня, кстати, живот тоже был открыт, но его живот никто не разглядывал.
— Слушай, а ведь это та девица, которая твоей задницей интересовалась, — произнес Ислам.
— В самом деле, — оживился Гара и приподнялся, — пойду поприветствую.
— Сиди, — остановил его Ислам, — нам сегодня еще лейтенанта надо приветствовать, не будем размениваться по мелочам. А живот хороший, загорелый, даже в темноте медью отсвечивает. Когда она успела так загореть, я вон до сих пор бледный, как селедка.
— Подумаешь, медью отсвечивает, — воскликнул задетый за живое Гара, — я, к примеру, чугуном отсвечиваю и то молчу.
Но Ислам не принял его довода.
— Ты другое дело, ты от рождения такой, — безапелляционно заявил он и в этот момент увидел среди прогуливающихся по перрону людей знакомую фигуру. Ислам поднялся и замахал рукой, привлекая к себе внимание. Его действия не остались не замеченными. Человек направился к ним.
Подойдя, он обнял Ислама.
— Садись, — предложил Ислам, — знакомься, это Гара.
Виталик Маленький, а это был он, обменялся рукопожатием с Гара и на чистейшем азербайджанском языке произнес:
— Привет. Как поживаешь? Меня зовут Виталик, мы с этим мужчиной в Баку вместе учились.
Гара ограничился кивком. Виталик обратился к Исламу:
— Как дела, брат? Сто лет тебя не видел.
— Нормально, — ответил Ислам, — днем работаю, сварщиком на заводе, вечером, как видишь, отдыхаю. Ты как? Откуда взялся?
После сдачи экзаменов Виталика определили на стройку, в Ахмедлах, в один из микрорайонов Баку, где он и должен был сейчас трудиться.
— С прорабом договорился, взял несколько дней за свой счет, вчера приехал. Покупаюсь на море немножко, разве можно в такую погоду работать.
С лица Виталика не сходила жизнерадостная улыбка, он был рад встрече, весел и вообще похож на ангелочка — светлые кудрявые волосы, синие глаза, ямочки на щеках.
— Как там твоя пассия? — осторожно спросил Ислам.
— Какая пассия?
— Ну, армянка, — пояснил Ислам, собственно, он уже жалел, что не удержался от любопытства, предвидя болезненную реакцию.
Но Виталик был не из тех, кто живет прошлым. Он беззаботно махнул рукой.
А-а, армянка уехала в Армению, в Ленинакан, на все лето. Да ну ее, я с другой девчонкой встречаюсь, на Форштате[23] живет. Вчера уже целовался с ней.
— Когда же ты успел, — завистливо спросил Ислам, — только вчера приехал, врешь, наверное?
— Ну, я же утром приехал, на поезде, а целовался вечером.
— Ну ты ходок, — только и сказал Ислам.
— Мы можем опоздать, — произнес Гара, внимательно слушавший их разговор.
— А вы куда? — спросил Виталик?
— На танцы, — ответил Ислам.
Но Виталик был не из тех, кто живет прошлым. Он беззаботно махнул рукой.
А-а, армянка уехала в Армению, в Ленинакан, на все лето. Да ну ее, я с другой девчонкой встречаюсь, на Форштате[23] живет. Вчера уже целовался с ней.
— Когда же ты успел, — завистливо спросил Ислам, — только вчера приехал, врешь, наверное?
— Ну, я же утром приехал, на поезде, а целовался вечером.
— Ну ты ходок, — только и сказал Ислам.
— Мы можем опоздать, — произнес Гара, внимательно слушавший их разговор.
— А вы куда? — спросил Виталик?
— На танцы, — ответил Ислам.
— Какие сейчас танцы, скоро одиннадцать, — удивился Виталик.
— Сапогу одному мозги надо вправить.
— Так я с вами, — горячо сказал Виталик.
Ислам насыпал в блюдце пятьдесят копеек мелочью, и компания покинула чайхану. На площади перед Домом офицеров продолжали тусоваться редеющие группы молодых людей. Однако в окнах танцзала горел лишь дежурный свет.
— Опоздали, — сказал Гара, — долго сидели.
— Эх, черт, а я-то думал, разомнусь сейчас, — сказал Виталик и выстрелил в воздух серией быстрых ударов.
Гара насмешливо смотрел на него.
— Главное, ему под свинг не попасть, — заметил Ислам Гара, — сразу нокаут.
Гара хмыкнул.
— Да-а, — протянул Ислам, — с танцами у нас сегодня незадача.
Со стороны вокзала донесся гудок паровоза, и площадь стала пустеть. После отправления поезда жизнь в городе быстро замирала. Постояли еще немного, выкурили по сигарете, договорились о встрече и разошлись. Пройдя несколько шагов, Ислам обернулся и вдруг заметил стоящую за колонной девичью фигурку.
— По-моему, это она, — сказал Ислам.
— Как это ты с такого расстояния разглядел? — спросил Гара.
— Спинным мозгом чувствую, пойду подойду к ней, подожди пять минут. Если я сразу не вернусь, иди домой.
— Давай двигай, а то я уже спать хочу, мне в шесть вставать.
Если бы автор писал любовный роман, то сейчас следовало бы сказать — пылкое сердце не обмануло влюбленного юношу. Но поскольку он скупо излагает события, то лишь заметит, что Ислам не ошибся, это была действительно та самая девушка, которую ему не удалось пригласить на танец. Она стояла в тени античной колонны и с опаской смотрела на приближающегося парня.
— Привет, — сказал Ислам, подойдя к ней.
— Здрасьте, — ответила девушка.
— Почему ты не идешь домой? — спросил он. Русская речь, приветливые интонации успокоили девушку, и она не таясь ответила:
— Жду, когда эти вот разойдутся, — она кивнула на последнюю группу молодых людей, оставшихся на площади.
— Я могу проводить тебя, если хочешь…
Девушка колебалась недолго.
— Через площадь проведи, а дальше я добегу как-нибудь.
— Да я до дома могу проводить, — самоотверженно сказал Ислам.
— До дома не надо, — быстро ответила девушка. Мать увидит, потом из дома не выпустит.
— Ну ладно, как скажешь.
Спустились со ступеней и пошли рядышком, то есть не совсем рядом, на комсомольском расстоянии. Гара, увидев эту идиллическую картину, поднял руку и пошел домой. Он не был большим охотником до амурных дел, вот морду кому-нибудь набить — это было по его части.
— Тебя как зовут? — спросил Ислам.
— Лана, — ответила девушка.
— Очень красивое имя, а меня Ислам.
— Ничего себе, разве это имя, это же религия.
— Христианство тоже религия, а Христиан — имя, — пояснил Ислам.
— А меня вообще зовут Светлана, но мама зовет Ланой.
В этот момент они шли мимо группы молодых людей, которые замолчали при их появлении, но даже в их молчании чувствовалась агрессия. Ислам внутренне подобрался, однако все обошлось.
— Вроде ты не одна была? — спросил Ислам, когда они миновали площадь.
— Вроде, — вздохнув, ответила Лана, — с братом была и с подругой.
— Что же они тебя одну здесь бросили?
— Так вот брат-подлюка и пошел провожать подругу, змею подколодную, а я осталась горемычная, одна-одинешенька, — дурашливо запричитала Лана, — но ничего, я с ним дома поговорю, с этим козлом.
— Сколько тебе лет? — спросил Ислам.
— Четырнадцать, почти пятнадцать. А тебе?
— А мне почти восемнадцать, осенью в армию пойду. Ты в четвертой школе учишься?
— А где же еще, тут одна русская школа.
— В каком классе?
— В девятый перешла. А я, между прочим, тебя помню, я в пятом училась, а ты в восьмом. Ваша англичанка нашей классной была, один раз ей девать нас было некуда, и она провела совместный урок, мест всем не хватило, и некоторым пришлось сесть по трое, я с тобой села.
— Вот это да, — изумился Ислам. Он почему-то сразу вспомнил тот совместный урок и пугливую девочку, сидевшую рядом, но чтобы с ней за три года случилось такое превращение! — Слушай, так это же судьба!
Лана засмеялась. На ней была белая гипюровая блузка и черная плиссированная юбка ниже колен.
— А куда же делся этот лейтенант, с которым ты танцевала? — спросил Ислам.
Лана быстро с любопытством бросила на него взгляд.
— Да ну его, дурак пьяный, пристал как банный лист, я от него спряталась потом. А я видела, как ты шел ко мне, — лукаво сообщила Лана.
— Шел, да не дошел, — подтвердил Ислам, — зачем же ты с ним танцевала, если он пьяный дурак?
Лана пожала плечами.
— Не знаю, неудобно как-то было отказывать, взрослый дядька.
— А ты где живешь? — спросил Ислам.
— На Второй площадке, — ответила Лана, — я отсюда уже могу добежать, можешь не провожать меня.
— Я вовсе не поэтому спросил, — сказал Ислам.
Второй площадкой назывался один из четырех военных городков. Была еще Третья площадка. Два оставшихся назывались, соответственно, Танковый полк (он находился напротив вокзала, на берегу моря — именно там произошла стычка с теннисистами) и Батальон связи, где жил Ислам. Их именовали по роду войсковых частей, находящихся рядом. Тот, в котором жила Лана, располагался в центре города.
— В следующую субботу придешь на танцы? — спросил Ислам.
— Не-а, в субботу мы уезжаем в Рязань к папиным родителям, вернее, папа с братом уедут в субботу, а мы с мамой во вторник. Маму с работы не отпускают, а папа неделю отпуска торчать здесь не хочет.
На повороте, ведущем вглубь военного городка, Лана остановилась.
— Дальше провожать не надо, а то родители заругают.
— Странно, на танцы они тебя отпускают, ведь наверняка кто-то проводит девушку домой.
— Какой ты умный, — иронически протянула Лана, — они же меня с братом отпустили, не могу же я брата подводить.
— Но ты же все равно одна сейчас придешь, — упорствовал Ислам.
— Ну, совру чего-нибудь, скажу, довел до дому и куда-то с мальчишками пошел.
— Может быть, завтра встретимся, погуляем, — предложил Ислам.
Лана пожала плечами.
— Не знаю.
— А кто знает, у кого я могу спросить?
Лана улыбнулась.
— Вообще-то у меня завтра экзамен.
— Что сдаем? — поинтересовался Ислам.
— Математику.
— О, это ужасно, я тебе сочувствую.
— Почему, я к математике нормально отношусь.
В ответ Ислам продекламировал:
— Сам сочинил? — спросила Лана.
— Шекспир, — ответил Ислам, — но я присоединяюсь — у меня всегда была скрытая двойка по математике.
— Это как, скрытая?
— Тройка с минусом.
— Понятно. Ну, я пошла, спасибо, что проводил.
— Ты в каком корпусе сдаешь экзамен?
— Во втором.
— А во сколько?
— В десять начало.
— Я подтянусь, поболею за тебя.
Лана пожала плечами, сказала «пока» и пошла вперед. Ислам остался на месте. Через несколько шагов она обернулась и помахала ему рукой.
Самое чудесное время суток — это утро субботы. Просыпаешься от гомона птиц, галдящих в кронах деревьев, растущих под окнами. С кухни тянет сдобным запахом блинов. Героическая мама, несмотря на ревматическую ногу, стоит у керосинки, так как считает, что завтрак выходного дня должен отличаться от будничного. И самое главное, впереди два дня безделья. Собственно, всего этого уже было достаточно для хорошего настроения, но было еще вчерашнее знакомство. Ислам сел, свесив ноги с солдатской койки, оставшейся в память об отце, недолгое время служившим старшиной в войсковой части.
— Мам, сколько времени? — спросил он.
— Николай с рыбалки уже вернулся, — отозвалась мать, — значит, уже одиннадцать.
Мать часов не носила, в маленьком провинциальном городе значение имел только один временной рубеж — начало работы, все остальное было несущественно, пунктуальность не считалась правилом хорошего тона. Но были другие сигналы — утром мать просыпалась от звуков гимна, звучащего из радиоприемника. Происходило это в шесть часов, причем длилось довольно долго, сначала передавали гимн национальный, затем общенациональный, так что проспать не было никакой возможности.