Князь Роман понимал это и сам, но как сказать об этом Андрею, чтобы тот понял и смирился с утратой. «Главное – дети. Их нашли, но тех ли?» – тревога холодной змейкой вползла в душу.
Вечером во двор дома въехала кибитка в сопровождении двух воинов. Когда откинули полог, взору Романа Федоровича предстало зрелище, наполнившее его душу жалостью и негодованием. На камышовой дерюге, прижимаясь друг к другу, сидели двое чумазых, одетых в какую-то рваную грязную одежду, исхудавших двенадцатилетних подростков, в которых он признал Романа и Святослава. Те с криками «Деда!» бросились ему на шею.
Роман Федорович не сдерживал слез. Плакали и мальчишки.
– Матери вот только вашей не нашел, – сквозь всхлипы произнес он.
Роман-младший, отстранившись от деда, радостно воскликнул:
– Так мы знаем, где она! Видели и даже говорили.
Утерев лицо рукавом, Роман Федорович спросил:
– Давно?
– Два дня тому.
– Где?
– Так в том же селении. У сотника Хитура. Злющий, как собака. Коли увидит нас подле кибиток своих, норовит плетью… Во, – приподнял Святослав рубаху, если можно так назвать тряпку на плечах, и показал багровую полосу. – Ан ничего, пройдет.
– А ты сможешь показать дорогу в то селение? – все еще не веря в удачу, спросил Роман Федорович.
– Покажу. Дорогу запомнил, – уверенно ответил Святослав. – Пока нас везли, я в щелочку подсматривал.
Только теперь князь обратил внимание, что стоит в окружении воинов и слуг, и застыдился слез. Нахмурив брови, он распорядился:
– Мальцов помыть, одеть, накормить. Дружине собираться в дорогу. Под плащи надеть брони, проверить оружие, быть готовым к бою. Воду и еду переложить в две кибитки, остальное добро бросить.
– А лошадей обозных? – спросил кто-то из дружинников.
– И лошадей оставить. Нужны будут, купим.
Очень скоро двор опустел, и только хозяин дома, в котором останавливалось булгарское посольство, сожалел об их уходе: щедр был князь Роман, щедр и дружелюбен.
Святослав не обманул. Он запомнил путь не только через город, но и в степи.
Стоянка сотника Хитура располагалась недалеко, верстах в десяти от столицы. Видно, он был не последним человеком в тумене темника Котыя, раз ему разрешили ставить шатры и палатки вблизи города. Среди полусотни шатров и стольких же кибиток князь Роман высмотрел один – как ему показалось, самый большой и с бунчуком на шпиле.
«Сотник, не иначе», – решил Роман Федорович и уверенно направил коня к шатру. За ним последовали только два десятка воинов, остальные остались у линии сторожевых костров.
Справа от входа в шатер на плетенной из тростника подстилке сидел полуголый монгол и грелся на солнышке. Его внушительных размеров живот мерно вздымался, а лоснящееся от пота лицо выражало внеземное блаженство. Видно, сотник Хитур недавно поел и теперь предавался отдыху.
Топот копыт подъехавших всадников нарушил его сытое полусонное состояние. Он открыл глаза и, увидев перед собой всадника в богатой одежде, пренебрежительно сказал:
– Ты без разрешения пришел в мой стан и закрыл солнце. Уйди!
Спирька Хват, возмущенный наглостью сотника, рванул поводья лошади и, оказавшись рядом с Романом Федоровичем, угрожающе воскликнул:
– Ты, сын дикой собаки! Как смеешь говорить непочтительно с князем?! Головы лишиться хочешь?
Сотник хотя и поднялся с земли, но тона не изменил. Все так же выплевывая слова через губу, произнес:
– На своей земле я сам князь. А твой князь пусть выйдет за линию костров, назовет свое имя, с чем пришел. Тогда я буду с ним говорить как с князем. А пока он для меня чужеземец, вторгшийся в мои пределы.
Роман Федорович, с трудом сдерживаясь, чтобы не отдать своим воинам команду «Руби!», медленно подбирая монгольские слова, сказал:
– Я – князь булгарский и большой друг великого хана Сартака. Я мог бы сказать слово, и хан от твоей сотни оставит лишь конские хвосты. Но мне дорого время, и я не хочу крови. Я приехал забрать у тебя полонянку, что привел ты из Руси.
Роман Федорович поманил взглядом Святослава. Сотник Хитур не признал бывшего раба в одетом по-княжески, сидящем на тонконогом жеребце отроке. Святослав показал рукой в сторону стоявшего чуть поодаль небольшого шатра.
– Там.
Сотник посмотрел в сторону жилища, указанного отроком, и несколько забеспокоился.
– Зачем тебе моя рабыня? Я купил ее, и теперь она мой скот!
– Я пришел забрать ее, – твердо произнес князь Роман. – Выбирай: или ты отдаешь женщину сам и я в благодарность возмещаю убыток; или я возьму рабыню силой, и тогда не великий хан, а я вырежу твою сотню.
Привлеченный приездом незнакомых всадников, из ближайших шатров и кибиток высыпал народ – мужчины, женщины, и даже кое у кого в ногах мелькали любопытные детские мордочки, но как только князь Роман пригрозил, мужчины исчезли и очень скоро вернулись с луками и мечами в руках.
Обстановка накалялась.
С двумя десятками булгарских воинов сотня монголов еще потягалась бы, но когда ставку окружило несколько сотен всадников, боевой настрой у Хитура угас, и он, хитро сощурив веки, заявил:
– Для меня слово друга великого хана – закон. Рабыню я тебе отдам. Только зачем тебе порченый товар. У меня много рабынь с Руси. Бери любую. А эта строптива. Я наказал ее.
– Мне нужна она!
– Бери.
Щелкнув пальцами, сотник подозвал здоровенного слугу и выплюнул через губу:
– Притащи рабыню!
Но Роман Федорович, спрыгнув с лошади, резко бросил:
– Я сам! – и стремительно направился к шатру. За ним, опережая его, метнулись Святослав и Роман.
Роман Федорович, со свету попав в темноту шатра, поначалу ничего не увидел, но по тому, как замерли внуки, понял – беда.
Цветана лежала на куче тряпья без одежды. Спина и ягодицы были иссечены и кровоточили. Молодая женщина дышала тяжело, с надрывом.
– Доченька, Цветанушка, как же это? – растерянно шептал князь Роман, поглаживая сноху по слипшимся от пота и крови волосам. – Не убереглась, птаха малая.
Он снял с себя плащ, осторожно завернул в него безвольное тело. Вышел из шатра.
– Диво! Князь рабу на руках носит, – усмехнулся сотник. – Ты обещал возместить ущерб, – напомнил Хитур.
– Товар порченый! – сквозь зубы прорычал Роман Федорович. Передав Цветану на руки Спирьке, наказал: – Вези осторожно. Святослав! Роман! – подозвал оторопевших от увиденного внуков. – Поезжайте с ним. Проводи, – кивнул он одному из воинов охраны.
Как только четверка всадников удалилась, князь повернулся к сотнику со словами:
– Сколько я тебе должен?
В вопросе князя Романа сотник уловил угрозу и потому, осклабившись, заявил:
– Бери так. Сам сказал, товар порченый.
– А за всех рабов с Руси сколько хочешь?
Вопрос булгарского князя сбил сотника с толку и усыпил бдительность. Торговаться он любил и умел.
– У меня два раба и двенадцать рабынь. За всех цена двух лошадей.
– Дорого просишь!
– Моя добыча, я и цену назначаю.
– А сколько всего в сотне полона?
– Немного. Шесть десятков. Но самые молодые, самые красивые рабыни у меня. Только эту, – кивнул он на шатер, в котором ранее находилась Цветана, – купил. С ней два крысеныша были. Плодовита. Думал, что много мне работников нарожает, да оказалась непокорна. Укусила, – показал сотник на завязанную тряпицей руку. – Зубы я ей выбил и поучил немного.
Роман Федорович скривил лицо, словно не Цветане, а ему этот оплывший жиром, разнеженный на солнце кабан выбил зубы, спокойно сказал стоявшим в напряженном ожидании воинам:
– Сотню посечь! – И уже не сдерживаясь, крикнул: – Всех! До последнего! А этого, – показал он на сотника, – разорвать лошадьми!
От стоянки сотника Хитура отошли не более чем на десяток верст. Погони Роман Федорович не боялся. Слишком дерзко, слишком близко к столице вырезана сотня. Женщины, что не попали под горячую руку, могут сказать лишь одно – нападавшими были булгары. Но булгарских отрядов по степи было немало. Два тумена булгарских улан постоянно находились вблизи ханской ставки. Сартак, боясь измены, доверял больше булгарам, чем монголам, и держал тумены под рукой.
Княжеский лекарь грек Симеон, которого Роман Федорович купил на невольничьем базаре в Каракоруме, обмыл раны, перевязал молодую женщину, дал питье.
– Женщина пришла в себя, но я дал ей настой мака. Она спит, – и чуть тише, чтобы не слышали Роман и Святослав, сидящие у постели матери, добавил: – Я осмотрел ее. У женщины сломаны два ребра. Если кости не повредили внутренние органы, то будет жить, а если… то только Бог знает, сколько ей отмерено.
– И ничем нельзя ей помочь? – с надеждой спросил Роман Федорович.
– Все, что мог, я сделал. Ей сейчас хорошо. Она спит и не чувствует боли, – и с сочувствием глядя на князя, сказал: – Не терзай себя понапрасну. Теперь все в руках Божиих. А спать она будет долго.
Наступило утро.
Прошел день.
Только поздним вечером Цветана открыла глаза. Она ничего не говорила. Не могла, лишь взглядом ласкала сыновей, благодарила за избавление Романа Федоровича. Слезы собирались в уголках ее глаз и сбегали струйками по щекам.
Наступило утро.
Прошел день.
Только поздним вечером Цветана открыла глаза. Она ничего не говорила. Не могла, лишь взглядом ласкала сыновей, благодарила за избавление Романа Федоровича. Слезы собирались в уголках ее глаз и сбегали струйками по щекам.
Лекарь, отведя князя чуть в сторону, тихо сообщил:
– Беда, господин! Ее чрево заполняет кровь. Жизненная сила уходит. Господь скоро призовет ее.
– Когда?
– Скоро, князь. У нее щеки зарозовели, а значит, смерть уже стоит рядом, – скорбно проронил Симеон.
– Может, ты ошибаешься? – все еще не веря в предстоящее, выдохнул князь Роман.
– Зови священника. Самое время.Но лекарь ошибся. Цветана умерла рано утром, с первыми лучами солнца. Последние часы ее жизни омрачала боль, страшная боль. Как ни старалась она ее скрыть, боль вырывалась стонами. Грек неоднократно предлагал облегчить страдания маковым отваром, но Цветана отрицательно покачивала головой. Всю свою жизнь, последние мгновения она отдала детям и ушла в мир иной со счастливой улыбкой.
Оставив внуков оплакивать мать, а войско – на воеводу Рудака, Роман Федорович с десятком улан и Спирькой Хватом вернулся в Сарай. Чтобы довезти тело Цветаны до Городца, нужен был мед, много меда. Найти его в таком огромном городе оказалось непросто. Хмельного меда Роман Федорович нашел быстро, медовой браги – тоже, а вот меда в чистом виде у торговцев на базаре не оказалось. Поиски затягивались, и тогда князь Роман вернулся в дом, где до того временно размещался. Хозяин был несказанно рад возвращению булгар. Выслушав просьбу Романа Федоровича, он заверил, что к утру мед будет.
– Мой брат торгует медом. Он возит его от вас, из Булгарии.
Оставаться до утра было опасно. Уже весь город гудел о нападении на сотню Хитура. Слухи обрастали подробностями, домыслами: и нападавших было несколько тысяч, и сотня дралась отчаянно и многих положила, но одно было неизменным – нападавшие были булгарами.
Известие это долетело и до ушей хана Сартака. Он был возмущен и приказал найти дерзкий отряд. Тумены легковооруженных быстрых всадников, разделенные на тысячи, ринулись на перехват к Волге, Ахтубе, на запад в сторону Дона. И никто не мог представить, что отряд искомых булгар находится под боком, недалеко от столицы.
Хан Сартак, вспомнив булгарского князя со странной просьбой, поинтересовался у визиря:
– А что, князь булгарский, который ищет родственников, еще в столице? Или ушел в Булгарию?
Через какое-то время визирь доложил:
– Булгарский князь Роман в Сарае, стоит на дворе купца Бамота. С гонцом, что я послал, передал просьбу.
– Еще одну? – сурово сдвинул брови хан. – Не много ли?
– Просьба малая: дать грамоту на Русь, чтобы со стороны разъездов и застав не чинить ему препятствий.
– А на Русь-то ему зачем? Он из Булгарии, князь булгарский.
– Говорит, что подарки от тебя, великий хан, везет князю Александру Невскому.
– Ах, да, – вспомнил хан. – Выдай князю грамоту на Русь. Пусть едет!4
Отпевали Цветану в церкви Спаса Преображения. Хоронили всем миром.
Андрей ходил по терему словно больной, никого не видел, ничего не слышал. Даже обращение к нему сыновей оставалось без ответа. Утрата была настолько тяжела для него, а переживания столь глубоки, что Роман Федорович встревожился: не свихнулся бы названый сын от горя.
Прошли недели, и Андрей понемногу стал приходить в себя, во взоре появилась осмысленность, он начал вникать в дела городские. Городец возрождался, все больше людей выходило из лесов на прежние места жительства. Князь Роман решил, что уже может оставить сына и внуков одних, и засобирался в путь-дорогу.
Вечером накануне отъезда состоялся разговор отца с сыном, в ходе которого Андрей неожиданно попросил:
– Забери Ромку и Святослава с собой в Булгарию. На Руси опасно. Я лишился жены, не хочу потерять и сыновей.
– Ты хорошо подумал об этом? – еще не веря в просьбу, спросил Роман Федорович.
– Да. Не одну ночь провел в бессоннице. Знаю, что тяжело мне без них будет, но зато у тебя в Ошеле их татарам не достать.
– Хорошо. Я заберу их, но не сейчас, а ближе к осени. Ноне же я еду во Владимир. Надо подарок ханский передать, повидать Александра Ярославича. Хочешь, внуков возьму с собой в стольный град? Тебя не зову, опасаюсь за твою жизнь.
– Что моя жизнь, если в ней нет Цветаны! Я часто оставлял ее одну. О чем сожалею, но былого не вернуть. Только когда ее не стало, я понял, что Цветана для меня значила. И сыновья… Отдаю тебе, словно куски тела от себя отрываю. Больно, но я так решил.
– Никак надумал что? – встревожился Роман Федорович.
– Надумал. Соберу ватажку конную в сотни две-три. И татарам житья спокойного не дам. С твоими молодцами, что ты мне оставил, поговорил, они готовы постоять за Русь. У меня сотня отчаянных, ловких и умелых воинов. Всех обучил метать стрелы: и на скаку, и из засады.
– Как бы хуже не было. Татары мстительны… а скоро их будет много на Руси.
– Прости, отец, но не могу смотреть, как гибнет Русь под татарами, – твердо произнес Андрей. – Потому и отдаю тебе сыновей, потому и прошу быть им вместо отца.
Голос дрогнул, и Андрей, стыдясь слабости, вышел из горницы, где шел разговор.
Ранним утром, когда солнечные лучи лишь коснулись верхушек сосен, обступавших Городец, из городских ворот выехал конный отряд. Во главе всадников следовал князь Роман Федорович с внуками Романом и Святославом. Мальчишки еще долго оборачивались в сторону Городца, в воротах которого стоял их отец Андрей Романович – воевода городецкий.
И Андрей, и Роман Федорович понимали, что это утро скорое, скупое по-мужски прощание уже разделило живых и мертвых. Хотя ни один, ни второй не знали, сколько им отпущено судьбой времени и кто уйдет из этого мира первым.
СЕВЕРНЫЙ ВИТЯЗЬ
1
Север Европы, не познавший нашествия татаро-монголов, жил прежними устремлениями и интересами. И Швецию, и Норвегию, и Ливонию манили богатые новгородские и псковские земли. В феврале 1256 года рыцарь Дитрих фон Кивелем, собрав под свои знамена шведов, датчан, суми, еми, вторгся в земли Новгородской республики и встал на реке Нарове. Он решил действовать не спеша, основательно и потому, поставив корабли в устье реки, занялся строительством крепости. Дитрих не скрывал своих намерений – овладеть Водской, Ижорской и Карельской землями. Папа Римский Александр IV, благословляя рыцарей в очередной поход на Русь, поставил задачу крестить иноверцев на завоеванных землях, закладывать города, ставить крепости, не пускать русских в Финский залив.
Новгородцы в очередной раз обратились за помощью к Александру Невскому, сами же стали собирать ополчение. Александр, понимая всю серьезность возникновения крепости на Нарове, собрал дружину и поспешил в Новгород. В этот раз с ним в поход отправился митрополит Кирилл.
Присоединив новгородское ополчение и дружину Василия, он стремительно направился к устью Наровы. Рыцари, наученные горьким опытом на Неве и Ладоге, покинули недостроенную крепость и, сев на корабли, уплыли за море. Александр, подойдя к крепости и осмотрев ее, приказал:
– Стены разрушить, бревна растащить и сбросить в реку, ров засыпать! Через год здесь все зарастет травой, а через десять – лесом.
Спустя два дня войско пошло на Копорье. Здесь митрополит Кирилл благословил воинов на поход, а Александр указал цель – земли еми и южные земли финнов. Только сейчас до воинов дошло, зачем на санях сложены снегоступы и новгородские лыжи.
Лошади остались в Копорье, а воины пошли на север через наледь, торосы Финского залива, преодолевая пургу, снежные заносы, леденящие душу ветры. Войско шло в Тавастландию, которую в 1250 году захватил шведский ярл Биргер из рода Фолькетингов. В центре завоеванных земель он заложил крепость-столицу Тавастхус. Население было обложено тяжелой непосильной данью. Через новгородцев емчане не единожды приглашали великого князя Александра Невского прийти и освободить их от шведов. Причем они заверяли, что как только князь подойдет к землям еми, то население Нюландии и Тавастландии восстанет.
Александр подошел к Тавастхусу и осадил крепость, которая, отбив несколько приступов, открыла ворота на милость победителя. Со шведскими колонистами, расселившимися на берегу озера Ваная, справились воинственные еми.
Захватив много пленных, нагрузив возы добычей, Александр вернулся в Новгород. Горожане встретили князя ликованием, криками восторга и, конечно же, колокольным звоном. Во главе новгородцев, встречающих победителей шведов, стоял митрополит Кирилл.
Перекрестив князя, он громко, чтобы слышало как можно больше народа, сказал:
– Ты, князь Александр, не только шведов побил, ты бивал их и раньше, но ересь не пустил на Русь, а это страшнее, потому что ересь губит не только тело, но и душу.
2
Роман Федорович приехал во Владимир в июле. Доложившись огнищанину, он тут же был допущен в покои великого князя. Александр находился в трапезной. Роман Федорович впервые видел княгиню Дарью Изяславну. Он отметил, что та была полной противоположностью покойной княгине Александре. Если первая жена князя была мягка, приветлива, то лицо Дарьи Изяславны дышало высокомерием и властностью. Поклонившись князю и княгине, Роман Федорович поставил на стол великолепной работы кубок.