Перекрестясь на крест Дмитриевского собора, князь обреченно вздохнул и с каким-то ожесточением в голосе произнес:
– Я с сотней гридей пойду к Новугороду. Вы же, – обвел он взглядом бояр, – с оставшимися воями здесь останетесь. Предадите земле убиенных.
– Дозволь, князь, – из толпы ближних бояр выступил Яромир Глебович. – Здесь нам до тепла не управиться. Уже ноне дышать нет сил, а солнышко пригреет – совсем беда…
– Вижу, – оборвал боярина Ярослав. – По пути всех встречных сюда направлять буду. А приду в Новград, людишек на подмогу пришлю сколь смогу и обоз немалый налажу с едой и питьем. Да и вы сиднем не сидите! – возвысил князь голос. – Поищите в округе людишек. Не всех же татарвя увела в полон, поди, попрятались по лесам немало. И еще, коли тела сыновцев моих отыщете или их женок, детишек, повелеваю похоронить в приделе собора Дмитрия Солунского. Тебе то доручаю, – кивнул он епископу Алексию. – С собой не беру. Обойдусь.
Глядя на переминающихся с ноги на ногу воинов княжеской дружины, князь с раздражением выкрикнул:
– Чего рты раззявили? Или на Москве на мертвяков не насмотрелись? Ноне для себя порадейте. Здесь нам жить. Отсюда, с этой площади, пойдет возрождение земли Русской! – и уже чуть тише добавил: – Тяжко… Горе великое, неутешное… Жизнь в тягость… Но жить надо.
2
Новгород Великий встретил князя Ярослава запертыми воротами, ратниками на стенах и сторожевых башнях. После коротких препирательств князь и его гриди были пропущены в город с Торговой стороны. Миновав торг, князь опять был остановлен запертыми воротами княжеского двора.
– Да что с новгородцами такое содеялось? Ворог за тридевять земель, а они воротами от бела света отгородились! – сердито пробурчал в бороду боярин Михайло Евстафьевич. Он изрядно устал. В свои сорок шесть был молодцом, но длительный и трудный путь вымотал его вконец. – Доколе нас под стенами держать будут? А ну, Микола, – кивнул он широкоплечему и дородному дружиннику, – постучи в ворота, да так, чтобы и в Святой Софии слышно было.
Молодец, спешившись, затарабанил в окованные железом ворота кистенем.
Из окошка надвратной башенки показалась голова сердитого на вид мужика.
– Чего озоруете? – затряс бородой воротник. – Вот кликну дружинников, они вам зададут!
– Отворяй ворота! Великий князь Ярослав Всеволодович пожаловал.
Приглядевшись к всадникам, мужик обмяк голосом.
– Прости, князь, не признал, – и, оправдываясь, произнес: – Александр Ярославич приказал все ворота на запоре держать.
– А как же народ в кремль проходит? – поинтересовался Ярослав.
– Через другие ворота, те, что за торжищем.
– Кого бережетесь-то?
– Всех: и мунголов, и литвинов, и тевтонов… Всем вдруг землица новгородская занадобилась.
Медленно, со скрипом поползли створки ворот.
В открывшемся просвете князь увидел, как от парадного высокого резного крыльца терема наперегонки устремились его сыновья: Андрей, Константин, Ярослав, Даниил и младший Михаил. Следом, чуть отстав, спешили Александр и Ростислава с дочерьми – Ульяной и Евдокией. Александру очень хотелось догнать братьев, обнять отца, но не пристало князю бегать с малолетними братьями, и потому он повел себя сдержанно, как и следует вести хозяину, принимающему гостя.
Ярослав поднятием руки остановил сотню и, спешившись, поспешил навстречу детям. Те облепили отца, затормошили, загалдели всяк о своем. Подошедшие следом Ростислава и Александр остановились чуть поодаль в ожидании своей очереди. Угомонив детвору, князь обнял старшего сына, расцеловал жену и дочерей. Растрогавшись столь горячей встречей, князь смахнул слезу и, оглядев разом притихшее семейство – им впервой было видеть слезы на глазах отца, – произнес:
– Путь был труден, а посему воздадим Господу за труды его, что нас, грешных, от ворога оборонил.
– В Святую Софию или в Борисоглебскую церковь пойти вознамерился? – поинтересовался Александр. – Куда скажешь, там и клир соберется.
– Никого не надо. Я один… В Николо-Дворищенском соборе преклоню колени.
– Может, умоешься с дороги, отдохнешь? – предложила Ростислава, но Ярослав Всеволодович коротко бросил:
– Потом.
Уж за полночь уединились сын с отцом в малой трапезной после сытного и длительного застолья. Сидя за дубовым столом, князья неспешно потягивали из кубков ядреный квас, подливая его время от времени из большой серебряной ендовы. Молчали. Каждый размышлял о своем. Александр боялся, что отец приехал сесть в Новгороде Великом на княжеский стол, потому и пришел из Киева. Ярослав же не знал, с чего начать разговор о неприятном для него деле: деньгах и войске, и потому, покряхтывая, цедил сквозь зубы холодную отрезвляющую влагу.
Тем не менее первым нарушил молчание старший из князей.
– Скажи, Александр, почто Торжок без помощи оставил? Во все годы Новугород за него стеной стоял!
Александр, не ожидая подобного вопроса, даже растерялся. Он знал, что жители Торжка, имея Александра своим князем, ждали от него помощи, потому и сели в осаду. Иванко, посадник новоторжский, купцы Яким Влункович, Глеб Борисович да Михайло Моисеевич возглавили оборону. Две недели истекал кровью осажденный город. Когда же татары ворвались за его стены, то убили всех, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков, а Торжок разграбили и сожгли. Тех, кто смог покинуть город в стремлении найти спасение в Новгороде Великом, татары гнали селигерским путем до Игнатьева креста и посекли всех. Александр же и новгородские бояре, связанные по рукам и ногам Батыевой грамотой, чтобы уцелеть самим, отдали под заклание Торжок и иные малые городки земли Новгородской.
Собравшись с мыслями, Александр с некоторым вызовом ответил:
– Чтобы сохранить большее, порой нужно пожертвовать малым.
– Мудрено говоришь… – покачал головой Ярослав. – Набрался книжной мудрости, не понять тебя. Брат Константин, царствие ему небесное, что монах, в харатейной годы проводил над свитками сидючи, потому и смерть его рано прибрала. А был бы воином, доселе жив был.
– Одно другому не помеха.
– Оно-то так, – согласился Ярослав. – Но я не о том. Слышал, ты дружбу с татарами завел? Так ли?
– Так, отец, – спокойно произнес Александр.
Он смотрел прямо, не отводя взгляда и, как показалось Ярославу, даже с некоторым вызовом.
– Склоненную голову меч не сечет. Что толку запруду из глины лепить, коли поток камни ворочает…
– Ладно, – со стуком поставил кубок с квасом на стол Ярослав. – Не укорять тебя пришел. Бог тебе судья за дела твои. Ты мне лучше вот что скажи: как бояре, в твоей ли власти? – понизил он голос.
– В моей, – уверенно ответил Александр. – Страшатся за рухлядишку, за животы свои, потому норов уняли. Обозы к татарам снаряжают без понуждения…
– А серебра тебе дадут?
– Дадут. Только на что?
– Деньги нужны мне, за тем и приехал. – Помолчав, князь продолжил: – Во Владимире пусто: ни жилищ, ни людишек. Все побрал ворог. Я намерен заново стольный град отстроить. Нужны люди, нужна дружина немалая, а значит, нужны деньги. Много денег.
– А не рано ли стены возводить?.. Татары еще не ушли…
– К лету уйдут, – уверенно произнес Ярослав. – Так что с серебром?
– Серебро будет. Я поделюсь казной, бояр порастрясу, не обеднеют. Они ноне покладисты. И людишек дам. Моя дружина здесь надобна, а вот переяславцев, что со мной пришли, тебе передам – их шесть сотен, да сотни три-четыре охотников до ратного дела кликну, – обрадовавшись, что отец не претендует на Новгородский княжеский стол, горячо заверил Ярослава Александр. – Соберем и припас…
– Погоди, – остановил сына князь. – Я не один из Киева пришел. Со мной дружина. Так что обоз с припасом надо отправить как можно быстрее. Раскиснут дороги – не скоро дойдут.
– Через три-четыре дня отправлю первый, через десять дней еще, – заверил Александр. – Для своих, чай, не для чужих расстараемось.
– Хорошо, – облегченно выдохнул Ярослав Всеволодович и, отхлебнув кваса, продолжил: – Не обессудь, но у тебя не задержусь. Пойду с первым обозом. Попервой возьму с собой только переяславцев. Остальных по теплу отправишь. Да, вот еще что: мать с братьями и сестрами на тебя оставлю. Некуда им ехать и жить пока негде. Коли что не так пойдет, не дай Бог, будь им вместо отца. Уразумел?
– Не тревожься. Все сделаю, как велишь.3
Ранним утром на седьмой день своего пребывания в Великом Новгороде князь Ярослав покинул город. Пять сотен переяславцев, сопровождая обоз, ушли на два дня раньше, и теперь Ярослав с сотней гридей, налегке, намеревался их настичь через три дневных перехода.
Прощание с родными было тягостным, только старшие, Александр и Андрей, держались молодцами. Ростислава же, всегда рассудительная, спокойная, вдруг залилась слезами, по-бабьи запричитала, заохала. Ей вторили дочери, и даже младшие из сыновей не сдержали слез.
– Вы что воете, словно хороните? – возмутился князь Ярослав. – Расстаемся-то только до осени. Отстроимся – призову.
Но унять плачущих было не в его воле. Князь раздраженно окинул прощальным взглядом семейство, легко, несмотря на годы, взлетел в седло и ожег плетью круп лошади. Каурая вынесла его за ворота княжеского терема, где ожидали гриди охранной сотни.
Александр, поднявшись в маленькую горенку под самой крышей, еще долго наблюдал за удаляющимися от города всадниками.
Юный князь был доволен собой. Он помог отцу, дал ему все, что тот хотел, и больше того, обещал, как только позволят дороги, он сам приведет обозы и наемное войско во Владимир. Александр боялся, что приезд отца и его просьбы вызовут недовольство новгородцев, но Совет господ без особых возражений дал князю владимирскому денег, хотя в Новгороде его за крутой нрав не любили и боялись.
«Да, не единожды отец вставал на защиту земли Новгородской, но и немало горя принес он новгородцам, когда обрек их на голод в тот далекий год противостояния князей. Дядька-то Константин, что на Липице сошелся с отцом да ныне покойным князем Юрием Всеволодовичем, писал о княжеской власти и деяниях все верно, только сам не следовал писаному».
Александр вспомнил «Завет детям», написанный князем Константином в последний год жизни, слышанный им из уст отца, а впоследствии не единожды прочитанный им самим: «…у князя тягчайшая жизнь, ему не только о себе одному, но и обо всех во всякое время необходимо помышлять и печься. Да более всего о тех, кто сами о себе не помышляют, тех ему надо направлять, не дать никого обидеть и правильно судить, недужным помогать, войско обустраивать. А кто из вас более страждет и обо всех заботится, как подобает князю, который не имеет отдыха ни днем, ни ночью и все хлопочет, как бы ему все устроить, тот встанет в Судный день перед Богом и даст ему ответ и за себя, и за подвластных ему».
«Вот она, доля княжеская, – размышлял Александр над словами князя Константина ростовского, – «за себя и за подвластных ему» в ответе. А за Торжок, за убиенных новоторжан кому отвечать? Мне? Бояре решение приняли не чинить татарам помех, сидеть за стенами Новугорода… Я противился, да, видно, слабо… Не захотел услышать на Совете господ: «Ты, князь, сам по себе, а мы сами по себе». Но иные города порушены и сожжены, а Великий Новгород стоит… и стоять будет. Так велика ли моя вина? – пытался он найти оправдание своей покладистости, когда на Совете господ решалась судьба Северной Руси. – «За себя и за подвластных…» А их вон сколь в моей власти! И за каждого в ответе перед Богом».
С высоты птичьего полета, с самого высокого места Словенского холма, он медленно обвел взглядом пробуждающийся город.
Новгород лежал перед ним как на ладони. Впервые он оказался в этом славном городе в 1226 году. Ярослава Всеволодовича в очередной раз призвали на княжеский стол в Новгород Великий. Княжеская семья поселилась на Ярославовом Городище, в трех верстах от города. Сам же князь со старшими сыновьями поселился в летнем княжеском тереме на Словенском холме. Впервые Александр увидел и поразился величию города, раскинувшегося по берегам Волхова: сторона Торговая и сторона Софийская.
Сопровождаемые любопытствующими взглядами, князь Ярослав с сыновьями по Ильине улице, по Великому мосту через Волхов прошли на Софийскую сторону. Через ворота вошли в белокаменный кремль.
– Вот он, храм Святой Софии Премудрости Божией, – простер руку в сторону пятиугольного собора князь Ярослав. – В нем казна новгородская, там же похоронены владыки и князья, верой и правдой служившие городу. А это архиепископские палаты, – показал князь на примыкающее к Святой Софии вытянутое белокаменное здание. – В них заседает Совет господ, и руководит им архиепископ Антоний.
– А как же князь? – не утерпел с вопросом Александр. – Зачем новгородские бояре призвали тебя?
Положив руку на плечо сыну, Ярослав с улыбкой ответил:
– Много врагов и завистников у Новугорода. Сами-то бояре да купцы новгородские к ратному делу непривычны, им легче ополчить дружину для дел ратных. Во главе же войска поставить некого, вот и призывают князей. Твоего деда Мстислава Мстиславича призывали на княжеский стол не единожды.
– А чего же он доселе не правит Новугородом?
– Э-э, не все так просто. Князь призывается на два года, но если чем-то князь неугоден, вече решает: «Княже, ты – собе, а мы – собе».
– И что, князь уезжает? – удивился Александр. – А как же честь княжеская?
– Приходится иногда и честью поступиться…
Князь Ярослав по характеру был несдержан, крут, скор на расправу, и потому новгородцы его побаивались и не любили. Но он был доблестным и умелым полководцем, который в трудную годину мог призвать и переяславскую дружину, и попросить помощи у своего старшего брата великого князя владимирского Юрия Всеволодовича. В первый раз новгородцы его пригласили на княжий стол в 1215 году. Князь обещал править и судить по «Правде Русской» и клялся в том на «Ярославлих грамотах», но правил по-переяславски – строго, не считаясь с новгородскими привилегиями бояр и купцов. 11 февраля 1216 года он был изгнан из Новгорода. Оскорбившись, князь занял Торжок и Волок и не пропустил ни одного обоза с товарами и хлебом в Новгород. В городе начался страшный голод. На защиту Новгорода был призван Мстислав Мстиславич Удалой. Спор между новгородцами и князем Ярославом разрешился в Липицком сражении.
Во второй раз князя Ярослава новгородцы пригласили в 1222 году, когда город покинул малолетний князь Всеволод Юрьевич и некому было оборонять город от Литвы. Ярослав со своей дружиной пошел на литовцев, но не догнал. Они ушли за Усвят. Новгородцы же, перессорившись, не могли решить: нужен ли им князь, коль угрозы со стороны Литвы нет. Ярослав разрешил этот спор – он ушел сам. Но в 1223 году его опять пригласили, и только мольбы архиепископа Антония заставили его вернуться в строптивый и неугомонный город. Ярослав пришел с войском, покорил всю Чудскую землю и, взяв большой полон, вернулся с победой. В 1226 году князь Ярослав пришел в Новгород в очередной раз.
– Отец, зачем тебе город, из которого изгоняют князей? – не унимался Александр, пытаясь сопоставить то, что рассказывал ему отец о княжеском долге и княжеской чести. Ответ же отца Александра немало удивил.
– Не городу я служу, – чуть растягивая слова, произнес князь Ярослав, – а всей земле русской. Вот ноне немцы заняли Юрьев, заволновалась корела и емь. Ходил я на них. Ходил и побеждал. А боярам новгородским все мало. Им всегда будет мало. Речь не о них. Там, – показал князь Ярослав на запад, – ворог сильный и коварный – крестоносцы. И Юрьев – это только начало. Если их сегодня не остановить, завтра они город за городом будут воевать Русь.
Почти два года княжичи прожили в Новгороде Великом. Они познали особенности управления Новгородской республикой, ее устройство и территорию, взаимоотношения с соседями. Познались с лучшими новгородскими людьми, мудрым архиепископом Антонием, который познакомил их с написанной им самим, когда он был еще боярином Добрыней Ядрейковичем, Софийской владыческой летописью.
Но княжение Ярослава окончилось неожиданно. С войском он направился в поход на Ригу, где свили свое змеиное гнездо крестоносцы. В подвластном Новгороду Пскове он хотел пополнить ряды воинов и отдохнуть, но Псков ворота не открыл, хотя с ним находились в походе новгородский посадник Иванко и тысяцкий Вячеслав. Князь вернулся в Новгород и призвал переяславскую дружину, которая расположилась военным станом на Словенском холме. С приходом полков цены на продукты в Новгороде поднялись, что горожанам не понравилось. К тому времени Псков заключил союз с Ригой. Князь Ярослав расценил это как предательство и послал боярина Мишу к псковичам с предложением прекратить всякие сношения с крестоносцами и готовиться к совместному походу на Ригу. Но Псков ответил отказом. Мало того, псковичей поддержали новгородцы. На вече они провозгласили, что не пойдут без братьев-псковичей на крестоносцев, и потребовали увода переяславских полков. Князь с княгиней и дружиной ушли в Переяславль, оставив наместниками в Новгороде княжичей Федора и Александра.
К осени положение в Новгороде осложнилось: голод, болезни… Недовольство боярами вывело народ на улицы, начался мятеж. Архиепископ Антоний был смещен, а позже сослан в Хутынский монастырь, дворы приверженцев князя Ярослава разграблены. 20 февраля 1229 года боярин Федор Данилович тайно вывез княжичей из мятежного города.
Новгородцы призвали на княжение черниговского князя Михаила. Князь Ярослав, оскорбившись, начал готовить поход на Новгород, но прибывший из Киева митрополит Кирилл помирил Ольговичей с Мономашичами. Михаил уехал в Чернигов, оставив наместником в Новгороде пятилетнего сына Ростислава.
В 1228–1230 годах разразился страшный голод. В Новгороде люди умирали тысячами, и некому их было хоронить. Ростислав покинул вымирающий город, и взгляды новгородцев уже в который раз обратились в сторону Переяславля-Залесского. Посольство увенчалось успехом, и 30 декабря 1230 года князь Ярослав с сыновьями Федором и Александром прибыли в вольный город. Прожив в городе две недели, князь Ярослав возвратился в Переяславль, оставив в Новгороде наместниками сыновей.