Прежде всего, он сказал, что те пятнадцать тысяч долларов, что я обменял, я обменял открыто, и если бы я знал, что эти деньги краденые, я бы их в банк не понес. Он добавил, что я совсем не гангстер, а просто жертва обстоятельств, и несмотря на то, что обстоятельства — против меня, я просто деловой человек, хорошо известный в Канзас-Сити. Что я приехал сюда поправить плохое здоровье, и что если я ношу оружие, то это еще ничего не значит, потому что, как все это знают из газет, в США ношение оружия — самая обычная вещь. Он сказал, что несмотря на то, что у меня при себе не было разрешения на право ношения оружия, такое разрешение имеется у меня в США, и оружие мне нужно для самозащиты, так как мне угрожали много раз.
Он добавил, что ни в коем случае не против того, чтобы меня отправили в США, так как моя единственная мечта — вернуться на родину, чтобы опровергнуть обвинения, выдвинутые против меня.
Магистр продолжал тихо качать головой с суровым видом, и так как ему было известно, что это просто балаган, я должен засвидетельствовать, что он отлично играл свою роль.
Тип, который выступал в мою защиту, сказал в заключение, что на время выполнения формальностей, связанных с моим отъездом в США, меня можно было бы выпустить из тюрьмы под значительный залог при условии, что я буду каждый день являться в полицию для регистрации.
Судья обратился к Херрику с вопросом, не возражает ли он насчет освобождения меня под залог, и тот ответил, что возражений не имеет, если сумма будет достаточно велика. Судья объявил, что согласен меня освободить, если за меня будет внесен залог в десять тысяч фунтов.
Кранц вскочил и заявил, что все будет немедленно улажено.
В этот момент встал Херрик и сказал, что имеется и второй пункт обвинения, — то, что при мне находился «Люгер» и отсутствовало специальное разрешение на ношение оружия.
Это выступление Херрика придало обвинению более серьезный характер, но после длинных разговоров меня приговорили к штрафу в сорок шиллингов и конфискации моей игрушки.
После этого меня повели в канцелярию, где мне пришлось заполнить целую кучу бумаг. Потом появился Херрик и строго заявил, что я каждый вечер должен являться на Каннон Роу, в противном случае залог конфискуется, меня арестуют повторно и более уже не выпустят под залог.
Я поблагодарил и вышел. У подъезда я увидел машину, в ней сидела Конни. Она сделала мне знак и улыбнулась. Я подошел к ней.
— Ну, Лемми, — сказала она, — садись сюда. Я должна сказать тебе, что ты причинил нам немало забот и неприятностей, но не воображай, пожалуйста, что ты сможешь ускользнуть от нас.
Я засмеялся.
— Во всяком случае, вам это стоило десять купюр по тысяче фунтов, чтобы вытащить меня оттуда, моя дорогая Конни. А в настоящий момент я хочу выпить. На этот случай у меня ничего нет, так как там парни все забрали у меня и отдадут только завтра.
— Хорошо, Лемми, мы устроим это. Но нам нужно отсюда поскорее убираться.
Она отвезла меня в ресторан на Пиккадилли, где мы выпили чаю. По дороге она ничего особенного мне не говорила, но, глядя на нее, я подумал, что она необыкновенно мила и спокойна для дамы, разыскиваемой за побег и убийство, и является к тому же, женой Йонни Маласа.
Во время чаепития, когда я болтал обо всем, что мне приходило в голову, Конни, наконец, решила поставить точки над "i".
— Выслушай меня внимательно, Лемми. У меня был долгий разговор по телефону с Сигеллой насчет тебя, и несмотря на то, что ты считаешь его нечестным типом, он отлично понял твою точку зрения. То, что ты говорил, это, по существу, правда. Ты сам занимался делом похищения Миранды, и тебя вынудили работать на других. Короче, ты пытался обмануть Сигеллу, но он тебя опередил, и вовсе на тебя за это не сердится. Мы держим Миранду, и старый ван Зелден должен будет раскошелиться. Мы готовы ко всему. Ты знаешь, что стоишь того, чтобы тебя продырявили, и если бы речь шла о другом, а не о тебе, Сигелла сделал бы с тобой то, что ты заслужил, и никого на свете это не обеспокоило бы. Но он считает, что ты замечательный парень. У тебя в голове есть мозги, и действовать вы должны вместе, а после окончания дела Миранды вы двое будете вне всякой конкуренции.
— Скажи-ка, Конни, — начал я, — ты не возражаешь против того, чтобы сменить пластинку, потому что ты начинаешь усыплять меня своими колыбельными песенками. Ты хочешь заставить меня поверить, что твой дружок сделал все, чтобы вызволить меня из тюрьмы, просто так ни за что, ни про что. Так что можешь поверить мне, он не увидит больше этого залога — сорока тысяч долларов, потому что у меня намерение сбежать, как только представится такая возможность. Я уже сыт по горло их тюрьмой. Мне не очень все это нравится.
— Не жалуйся, ведь ты сам посадил себя туда, — сказала она. — И сначала мы хотели тебя там оставить, но ты прав в одном: Сигелла в тебе нуждается. И то, что он хочет, чтобы ты сделал, я советую тебе исполнить не столько для него, сколько для себя самого.
Потом она рассказала мне историю этих документов. Судя по ее словам, когда Лотти проникла в комнату через окно, там находился Сигелла, который спорил с Маласом и некоторыми другими членами свой банды по поводу того, что следует делать, а бумаги лежали перед ним на столе.
Окончив разговор, он сложил документы в бумажник, и все направились к двери. Малас, Конни и Сигелла выходили последними и, выходя, оглянулись. Лотти в этот момент влезла в окно. Она сразу же начала стрелять, но целилась плохо, и все пули прошли мимо цели. Ей удалось схватить бумажник и выбросить его в окно. Йонни, у которого быстрая реакция и верный глаз, бросился плашмя на пол и всадил в Лотти две пули. Она пыталась сопротивляться и сделала несколько выстрелов, но была в таком плохом состоянии, что все выстрелы пропали даром, в то время как Йонни несколькими выстрелами покончил с ней. Пытались искать Боско, но тот был уже далеко.
— Вот и вся история. Что касается бумаг, то они довольно компрометирующего свойства… И другое, Лемми, — продолжала она, — твое имя есть также в этих бумагах, и тебе будет горячо, если их найдут.
— Дальше? — спросил я, соглашаясь с ней кивком головы.
— Лемми, не прикидывайся ребенком. Где бы ни прятался Боско, он прочтет в газетах, что тебя выпустили из тюрьмы, и придет тебя повидать, потому что не имеет ни денег, ни крова. Передав тебе бумаги, он мог бы надеяться, что ты договоришься с Сигеллой в интересах вас обоих. Он знает, что Сигелла дорого заплатит за эти бумаги.
— Это звучит убедительно, — кивнул я, — а затем?
Она взяла сигарету из моего портсигара, который лежал на столе, закурила и посмотрела на меня сквозь дым.
— Послушай, нам всем надо убираться отсюда. Все устроено, все предусмотрено и все выверено до минуты. Но прежде чем уехать, мы должны забрать эти бумаги. Они необходимы нам, как необходим и Вилли. Послушай меня: ты вернешься на Джермин-стрит, совершенно очевидно, что в течение дня Боско тебе позвонит. Ты пригласишь его к себе вечером. Он принесет бумаги. А потом — детская игра. Как только ты узнаешь время, когда он придет к тебе, позвонишь мне по телефону, уберешь его, заберешь бумаги, а я поблизости от твоего дома жду тебя в машине. А завтра утром ты, я, Миранда и все остальные будем в укромном уголке Корсики. И если ты проделаешь всю работу аккуратно и тихо, если будешь вести себя как следует, отхватишь миллион. Так сказал Сигелла.
Я посмотрел на чашку чая, отпил глоток, потом взял за руку Конни.
— Да, — сказал я ей.
Вскоре я попрощался и отправился к себе, на Джермин-стрит. Конни дала мне номер своего телефона, чтобы я мог позвонить ей, когда объявится Боско.
Дома меня ждал небольшой пакет. Внутри мой револьвер и записка от Херрика. Предусмотрительный этот парень! Он говорил мало, но когда говорил, то всегда дело. Он писал, что в ванной я найду телефон, соединяющий меня прямо со Скотланд-Ярдом. Это я называю быстрой работой, которая может очень помочь в моем положении.
Я немедленно известил его по этому телефону о моем разговоре с Конни. Мы условились о дальнейших действиях.
Вилли Боско будет выпущен из тюрьмы. Бумаги ему отдадут, и он, как только выйдет, сразу позвонит мне. Я приглашу его к себе, но поздно вечером. Когда он придет ко мне, то получит соответствующие инструкции. Я поделился с Херриком своими мыслями о том, что для меня и Миранды все это может плохо кончиться. Он заверил меня, что не надо расстраиваться, все предусмотрено, люди и машины с радиостанциями наготове, специальные бригады тоже. Все будет нормально.
Шидрот, Ларри Мак-Фи и он будут участвовать в деле.
После разговора с ним я принял душ, прикончил флягу Шидрота с виски, которое было очень приятным, и в этот момент на конце провода объявился Вилли Боско.
Он начал с того, что забросал меня целой кучей вопросов, но я сказал ему, что он должен поменьше говорить и делать то, что ему поручат, иначе у него много шансов оказаться в морге и очень скоро. Я сказал, что он должен прибыть ко мне к одиннадцати часам вечера, пешком по Шафтсбери-авеню и Пикадилли так, чтобы было видно, что он идет ко мне.
После разговора с ним я принял душ, прикончил флягу Шидрота с виски, которое было очень приятным, и в этот момент на конце провода объявился Вилли Боско.
Он начал с того, что забросал меня целой кучей вопросов, но я сказал ему, что он должен поменьше говорить и делать то, что ему поручат, иначе у него много шансов оказаться в морге и очень скоро. Я сказал, что он должен прибыть ко мне к одиннадцати часам вечера, пешком по Шафтсбери-авеню и Пикадилли так, чтобы было видно, что он идет ко мне.
Он согласился, и я отправился немного вздремнуть, так как чувствовал, что мне предстоит очень напряженная ночь.
В восемь часов я позвонил Конни и передал ей наш разговор с Боско. Сказал также, что Вилли, располагая бумагами, намерен позвонить в Нью-Йорк приятелю Сигеллы и потребовать приличный выкуп, в противном случае с этими бумагами можно прогуляться к американскому посольству.
— Я ответил Вилли, — продолжал я, — что это хорошая мысль, и что мы держим Сигеллу на крючке, и он остался очень доволен собой. Я займусь им, как только он появится, и надо устроить так, чтобы я мог быстро улетучиться.
— Не беспокойся насчет этого, Лемми, — ответила она. — Приходи с бумагами. В котором часу ты закончишь дело?
Я ответил, что это не займет много времени, и думаю, что буду в ее распоряжении в одиннадцать часов пятнадцать минут. Она ответила, что в это время будет находиться на Реджент-стрит, ехать будет медленно и рассчитает так, что на угол Джермин-стрит прибудет в одиннадцать часов пятнадцать минут. Если меня там не окажется, она сделает круг и появится там снова через несколько минут. Она отлично все изучила. На углу Реджент-стрит и Пикадилли есть светофор, и она устроит так, что машина остановится перед красным светом, что позволит мне сесть в машину в этом месте. Ее машина — темно-зеленый «Форд Y-9» с черными крыльями.
Я ответил, что все понял и что в одиннадцать пятнадцать буду на углу Джермин-стрит. Как только она повесила трубку, я пошел в ванную, позвонил Херрику и дал описание машины Конни. Потом вернулся в постель, так как, кажется, имел уже честь доложить вам, что кровать — замечательное изобретение.
Я встал немного позже десяти и распорядился, чтобы мне принесли бифштекс огромной величины. Уничтожив его, я стал одеваться, под мышкой подвесил футляр с «Люгером», хотя и думал, что револьвер мне вряд ли понадобится.
В одиннадцать часов пять минут появился Вилли Боско. У него с собой был портфель, внутри которого лежали бумаги, которые были уже сфотографированы.
Я угостил его виски и сказал, чтобы он отсюда не двигался до тех пор, пока за ним не придут полицейские. Я сказал ему еще, что говорил о нем с Шидротом на тот случай, если со мной произойдет маленькая неприятность. Шидрот устроит так, что им займутся, когда он вернется в США, и он отделается двумя или тремя годами.
Вилли поблагодарил меня. Я оставался у себя до одиннадцати часов шестнадцати минут, после чего достал лезвие бритвы и поранил палец Боско. Потом его кровью вымазал себе левую манжету. В заключение, я попрощался с ним, посоветовал не заснуть над виски, взял бумажник и ушел.
Я направился по Джермин-стрит в сторону Реджент-стрит, не спеша, раздумывая на ходу. Все это кажется мне очень рискованным, но я не вижу другого способа провести это дело. Если бы кто-нибудь предложил мне другой способ, я воспользовался бы им с удовольствием.
На углу Джермин-стрит я остановился и стал ждать у края тротуара. Через две или три минуты ко мне подъехала темно-зеленая «Y-8». Я узнал Конни, сидящую за рулем. Кроме нее в машине никого не было. Она ехала впереди какого-то автобуса, замедлила ход, и машина пошла со скоростью пешехода. Открылась дверца, и я сел в машину рядом с Конни. Зажегся зеленый свет, она нажала на педаль, и мы повернули в сторону Пикадилли.
— Итак, Лемми, — сказала она, и я заметил, как она посмотрела на край моей манжеты, а у Конни глаза острые. — Я… вижу, что бумаги у тебя. Тебе трудно пришлось?
— Подумаешь! — ответил я. — Я отлично все устроил. Когда я его ликвидировал, то сложил пополам и засунул в один шкаф-чемодан. Я уверен, что его не скоро найдут. Вот так! А теперь скажи, куда мы направляемся? — спросил я, так как мне показалось, что мы едем в направлении Найтсбридж.
Она повернулась ко мне и улыбнулась.
— Мы навестим Миранду, — ответила она. — Миранда сейчас находится недалеко от Оксфорда. Там же и Сигелла с десятком своих парней. Сегодня вечером мы вылетаем самолетом.
ГЛАВА 14
КАРТЫ РАСКРЫТЫМы проехали Кенсингтон, быстро неслись по Вестерн-авеню. Видя, как ловко ехала Конни, я понял, что она не раз уже проделала этот путь.
Я помалкивал, но все время держался начеку, только изредка бросал то или иное замечание с безразличным видом, но не мог не восхищаться, видя, как местные полицейские делали свое дело.
Пока мы ехали по Найтсбриджу за нами ехала открытая двухместная машина с двумя молодыми людьми в спортивных костюмах. Затем сзади оказался фургон цветочника. Он отстал при въезде на Вестерн-авеню, а через две мили из боковой улицы выехала машина, в которой сидели девушка и молодой человек спортивного вида. Они следовали за нами одну милю, а потом мы ехали уже без сопровождения. Полиция, я полагаю, поддерживает связь по радио и может нас перехватить в любом нужном им месте.
Я беспокоился, не получится ли какой-либо неувязки со связью, долго ехать без сопровождения не следовало. Вдруг Конни резко свернет в сторону, на боковую дорогу? Машины, идущие впереди, ничего не могли бы сделать. Должен вам признаться, что предстоящий разговор тет-а-тет с Сигеллой меня не радует совершенно, потому что, я не сомневаюсь, объяснение начнется немедленно. А когда наступит этот момент, я хочу, чтобы все мои друзья были у меня под рукой, иначе я не имею ни малейшего желания соваться туда.
Приблизительно за девять миль до Хай Уиком мы подъехали к дороге, которая пересекала основное шоссе и проходила по холму. Конни внимательно осмотрелась и, никого не заметив, свернула на эту дорогу, а затем, дальше на извилистую аллею, в конце которой находился скрытый деревянный дом.
В окрестности никого не было видно. Похоже, что мои опасения оправдались. Полицейская машина была слишком далеко впереди. Делать нечего, да и сожалеть об этом не было смысла.
Слева от дома я заметил огромное плоское пространство, которое отлично могло стать площадкой для взлета. Видимо, я не ошибся, так как со всех сторон были устроены навесы, где могли быть расположены устройства для освещения взлетной полосы во время ночных полетов.
Без сомнения, Сигелла отлично организовал дело, и если бы я был гангстером, то действовал бы с ним вместе, так как ума у него достаточно.
Конни въехала на машине в гараж, который находился позади дома. Там стояли еще три машины. Мы пешком обошли дом и подошли к главному входу, дверь которого кто-то предусмотрительно открыл.
Мы вошли. В вестибюле перед нами с веселым, довольным лицом стоял Сигелла. В одной руке он держал стакан, в другой бутылку, и как только мы показались в дверях, он налил хорошую порцию.
— Скажи, пожалуйста, Лемми, — сказал он, — ты не злопамятен, а? Скажем, мы оба хотели надуть друг друга, и теперь мы квиты.
— Это меня устраивает, — ответил я, проглотив виски, — что было, то прошло, и мы начинаем с нуля. Но меня страшно удручает то, что я оставил полицейским сорок тысяч долларов, которые они, конечно, прикарманят, если их не затребует казначейство.
Он рассмеялся.
— Ты напрасно думаешь о таких вещах. Через восемь дней мы отхватим по миллиону каждый, тогда уже, безусловно, можно начать большое дело.
Он прошел вперед, а мы с Конни следуем за ним до помещения, похожего на салон. Я держу свой портфельчик с бумагами под мышкой, но пока он у меня ничего не спрашивает. Тогда я просто кинул его на одно из кресел.
Конни села, приготовила себе питье. Сигелла подошел к окну и стал смотреть на луну. Я заметил, что большинство окон защищено специальными ставнями, запирающимися изнутри.
Я закурил сигарету.
— Как поживает Миранда?
— Очень хорошо, — ответил он. — Заметь себе, я не стану уверять, будто она в восторге от положения вещей, и она нам доставила немало хлопот, но теперь все в порядке. Два или три дня еще немного умерят ее, и это пойдет ей на пользу.
Я рассмеялся.
— Я думаю, она не плакала и не согласилась разжалобить старого ван Зелдена? Заставить написать ее письмо — тщетная мечта.
— Ты прав, Лемми, — ответил он, беря сигарету из большого ящика. — Она нас совершенно измучила. Но это не имеет значения, наоборот, я люблю таких. Во всяком случае, когда мы перевезем ее в другую страну, я чувствую, что мы будем говорить с ней на одном языке.
Он направился ко мне, обдавая меня дымом своей сигареты.