Видно, снаружи тоже все было кончено, и в цехе воцарилась тишина, да такая мертвая, что, казалось, пролети муха, и все услышат ее жужжание.
- Я убью тебя, падаль! За всех моих пацанов я тебя кончу! - со злостью воскликнул Ростовский, поднимая с земли свой пистолет.
- Отставить, он должен предстать перед судом! - твердо возразила Джулия, воспитанная на американском уважении к закону и суду.
- Ты еще кто такая, чтобы здесь командовать? - раздраженно спросил Ростовский.
- Андрюша! - крикнул подбежавший к нему Константин Рокотов. - Это же жена Бешеного!
- Жена Бешеного? - удивился Ростовский. - Тогда, сестренка, без базара; только ради тебя! - нехотя согласился он и опустил пистолет.
- Спасибо, Андрюша! - поблагодарила Джулия и тут же повернулась к Бешеному. - Савушка! - чуть не со слезами на глазах прокричала она и бросилась к нему, широко раскинув в стороны руки.
Они устремились навстречу друг другу, как при замедленной съемке. Господи, как медленно двигались ее ноги! Как медленно приближался к ней Савелий! Шаг... еще шаг... еще... Ну когда же они наконец сойдутся? Когда Джулия припадет к его груди? И вдруг она увидела, как ее любимый резко изменился в лице, у него в глазах появился даже испуг и он стал поднимать свой "Стечкин" в ее сторону.
"Что ты делаешь, Савушка?" - захотелось закричать Джулии, но слова почему-то застряли в ее мгновенно пересохшем горле.
В этот момент она услышала сухой щелчок пистолета Бешеного: то ли патроны кончились, то ли заклинило оружие, и в следующее мгновение Бешеный изо всех сил бросился к ней, схватил ее за плечи и закрыл своим телом.
Джулия еще ничего не поняла и подумала, что любимый просто хочет обнять ее... но уже опять слышатся выстрелы... Громкие, беспощадные выстрелы... Один, другой, третий, четвертый...
"Кто стреляет? Кто позволил? Кто?" - хотела спросить Джулия.
Но в тот же миг ее взгляд остановился на застывшей на коленях фигуре Аркана, который, оставаясь в полной неподвижности, нашел-таки силы нажимать на спуск своего керамического пистолета. Все выпущенные им пули безжалостно впились в спину Бешеного.
Джулия ощутила, как обмякло тело любимого мужа, как что-то прошептали его мгновенно побледневшие губы, видела, как бросил он на нее последний виноватый взгляд своих синих глаз, как он закрыл их...
И она сердцем, именно сердцем почувствовала, что Савелий уже мертв... Мертв! Боже, какое страшное, какое безысходное слово! Мертв! Это значит навсегда?!
Джулия беспомощно огляделась вокруг, словно ожидая, что кто-то сейчас подойдет и оживит ее любимого. Никто не посмел шевельнуться при зрелище этой трагедии, а по щеке Ростовского медленно потекла слеза и упала на залитый кровью пол... И сжал Ростовский до хруста в костях свои мощные кулаки...
В этот момент взгляд Джулии вновь упал на того, кто пытался убить ее и от чьих пуль ее заслонил своим телом Савелий.
"Тебя, падаль, именно тебя я защищала от смерти, хотела сохранить тебе жизнь, чтобы ты смог предстать перед судом... Господи! Что я наделала? Из-за меня погиб Савелий! Из-за меня!"
Эта мысль своей ужасающей правдой настолько поразила Джулию, что сильно защемило сердце, перехватило дыхание, и она вдруг громко застонала от безысходности.
Потом этот стон резко оборвался, она медленно, очень медленно поднялась с колен. Ее лицо окаменело, а зеленые глаза излучали такую ярость, что, казалось, подобно глазам медузы Горгоны этот взгляд мог любого превратить в камень. Она подошла к убийце Савелия.
- Нет, ты не имеешь права жить! - тихо проговорила Джулия, потом взяла из его рук керамический пистолет, в котором, судя по выдвинутому затвору, уже явно не было патронов.
- Возьми мой, сестренка! - крикнул Ростовский, протягивая ей свой "Стечкин".
- Нет, на эту мразь даже пули жалко! - процедила она сквозь зубы и, взмахнув керамическим пистолетом, со всей силы ударила Аркана рукояткой под затылок.
Громко хрустнули шейные позвонки, и Аркан, даже не охнув, мертво ткнулся лицом в землю, и его земное существование оборвалось навсегда...
Джулия вернулась к Савелию, села перед ним на землю, положила его голову к себе на колени и молча стала раскачиваться из стороны в сторону, словно баюкая маленькое дитя. А по ее щекам текли крупные медленные слезы...
Ни один из боевиков Аркана не ушел с места "стрелки", даже тех, кто был ранен, Ростовский, после гибели Бешеного, которого любил как родного брата, приказал своим пацанам добить.
- Ни одна мразь не должна выжить! Ни одна!
И те его братишки, кто способен был стоять на ногах, пристрелили всех, кто еще был жив.
Ростовские потеряли четверых, пятерых потерял Ушба. Были и раненые, но не очень тяжело, и через несколько дней их отпустили из больницы.
Рана Ушбы казалась достаточно серьезной, но после операции врачи с удивлением заявили, что ожидали гораздо худшего. К счастью, пуля, попав в место, где пару недель назад была уже операция, лишь легко задела печень и через пару-тройку недель Дато мог выписаться из больницы.
Сам Ростовский получил тяжелое ранение в левое плечо, но и на его стороне было в этот день счастье: пуля, пройдя рядом с сердцем, не задела его. Когда врачи сообщили ему об этом, заметив, что он родился в рубашке, Ростовский наотрез отказался от больницы.
- Мне еще нужно хоронить брата и своих пацанов, - заявил он.
Самым большим везунчиком оказался Ник: ни одной царапины...
XXXIII
След Бешеного
Константину повезло больше, чем многим: он был ранен только в руку...
Когда он добрался до телефона, то сразу же позвонил Богомолову.
- Да, вас слушают! - раздался бодрый голос генерала.
- Это я, Костик... - бесцветным голосом проговорил Рокотов-младший.
- Что случилось, племяш? - Богомолов сразу почувствовал какую-то беду.
- Дядя... - Константин невольно всхлипнул.
- Что?! - выдохнул генерал, с трудом сдерживая охватившее его волнение.
- Са... са... - Костя вновь всхлипнул, не в силах выговорить имя своего друга и учителя.
- Возьми себя в руки! - приказал Богомолов. - Говори, что произошло!
- Сейчас... - Константин стиснул зубы, потер пальцами виски, чуть успокоился и быстро выговорил: - Нашего Савелия больше нет!
- Ты что говоришь? Как это нет Савелия? - Константину Ивановичу даже в голову не могло прийти, что Савелий умер.
- Погиб Савелий... дядя... - Константин не выдержал и вновь всхлипнул.
- Погиб?! - выдохнул Богомолов и несколько минут не мог произнести ни слова, потом потер рукой грудь в области сердца, достал из кармана коробочку с нитроглицерином, сунул таблетку под язык. - Ты где сейчас? - каким-то чужим голосом спросил он.
- На Маяковке, у зала Чайковского...
- Жди, сейчас приеду!
Костику показалось, что прошла вечность, прежде чем перед ним остановилась служебная "Вольво" генерала. Богомолов открыл перед ним дверцу, тот молча сел, и машина двинулась вперед. Помолчав несколько минут, Константин Иванович попросил:
- Расскажи, как это случилось?
С трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, Константин подробно поведал обо всем, что произошло. Богомолов не успокоился и все спрашивал, спрашивал. В конце концов он добился того, что племянник сообщил о самом начале истории когда он перепоручил несчастных стариков заботам Ростовского.
- Господи, Костик, почему ты мне все не рассказал еще тогда? Ведь все можно было сделать по-другому! - Казалось, что генерал даже простонал, настолько больно ему было услышать эту трагическую историю.
- Мне и в голову не могло прийти, что так все обернется! - признался Константин. - Дядя, ты поможешь вернуть квартиру старикам Лукошниковым?
- Вне всякого сомнения! - твердо заверил Богомолов.
- Нужно Воронову сообщить: он же где-то за границей... - вспомнил Константин.
- Он уже знает: я ему позвонил из машины. Андрей завтра вылетает в Москву! Как Джулия?
- Лежит пластом дома и никого не хочет видеть...
- Бедная девочка! Столько смертей свалилось на нее одну!
- Дядя, ты не мог бы помочь с опознанием тела Савелия? Я заикнулся, но Джулия так на меня посмотрела, что я понял: пока ее нельзя трогать!
- Куда его отвезли?
- В институт судебной экспертизы... Они все сейчас там, - со вздохом ответил Константин и добавил: - Еще нужно о похоронах распорядиться...
- За это не беспокойся: я попросил твоего отца заняться всеми формальностями...
- Да, ему не впервой этим страшным делом заниматься... А на каком кладбище?
- Думаю, что Троекуровское лучше всего: обычно там военных хоронят... Да не волнуйся ты, Костик! Все будет по самому высокому классу! Как-никак, а хоронить будем Героя России... Переговорю с командующим ВДВ, Георгий Иванович Шпак вроде бы с уважением к Савелию относился... А для прощания гроб выставим в Доме офицеров, с почетным военным караулом, орденами... Постараюсь, чтобы и прощальный салют был...
- Господи! - простонал Константин. - На моих глазах погиб, а поверить никак не могу!
- Господи! - простонал Константин. - На моих глазах погиб, а поверить никак не могу!
- Эта боль, дорогой мой племянник, еще долго будет терзать не только твое сердце, - тихо проговорил Богомолов. - Есть люди, которые уйдут из жизни и никто о них не вспомнит: был ли такой? Жил ли на этом свете? А есть такие, кто навсегда оставляет вечный след в душах множества людей!
- Это ты точно сказал, дядя! Его след никогда не сотрется в моем сердце! твердо произнес Константин...
Документы Богомолова помогли преодолеть все формальности, связанные с опознанием, на которое допускались обычно исключительно ближайшие родственники. Дядя и племянник вошли в прохладное помещение морга. Богомолов встал с левой стороны стола, на котором лежало накрытое простыней тело Савелия, Константин с правой. Дежурный врач вопросительно взглянул на генерала.
- Открывайте, - кивнул Богомолов.
Если до этого генерал еще тешил себя надеждой, что здесь, возможно, какая-то ошибка, то когда взглянул на лицо покойного, сомнения все отпали: это было лицо Бешеного.
Савелий лежал на спине, и его лицо было таким спокойным, словно он просто заснул и сейчас встанет и спросит:
"А что это вы, ребята, такие грустные? Хлопотно все это..."
Внимательно вглядываясь в лицо Савелия, с которым они столько всего в жизни испытали, что вполне могло хватить нескольким людям, Константин Иванович перевел взгляд на его предплечье, но оно оказалось девственно чистым.
"Странно, - подумал Богомолов, - о наколке Бешеного, эмблеме десантников в Афгане, напоминающей череп с костями, из-за которой его прозвали в Афганистане Рэксом, легенды ходили, а сейчас ее нет... Сводить ее сам он ни за что бы не стал... Стерлась, что ли? А может, у мертвых наколка бледнеет?.."
Генерал хотел было поинтересоваться у врача, но посчитал это неуместным и вопрос оставил на потом, Константину: может быть, тот что знает?
Еще больше задумался бы генерал, если бы знал, что кроме наколки, сделанной в Афганистане, у Савелия, в том же самом месте должен быть ожог в виде удлиненного ромба - знак Посвящения... Неужели и Космос отвернулся от него?..
Народу на похороны собралось огромное количество. Гроб с телом Савелия, усыпанный цветами, стоял в фойе Дома офицеров. Перед гробом на красных бархатных подушечках лежали ордена и медали, у стенки - многочисленные венки. Каждые полчаса в изголовье менялся почетный военный караул: по одному офицеру с каждой стороны гроба.
Прощание началось с девяти часов утра, но люди стали приходить гораздо раньше. Рядом с военным караулом, с траурными повязками на руке, меняясь каждые пятнадцать минут, стояли многие известные всей стране люди. Прислал теплое соболезнование первый Президент России: по-видимому, здоровье не позволило приехать проститься с ним. Не смог прийти и Виктор Черномырдин, который накануне повредил себе ногу, участвуя в пробеге на снегоходах.
Но могли ли не проститься с Савелием Павел Грачев и Борис Громов, знавшие покойного еще по Афганистану, и сотни и сотни афганцев, приехавших из разных городов бывшего Советского Союза, чтобы отдать последнюю дань памяти честному и смелому человеку. Именно в такие моменты стираются границы между бывшими братскими республиками...
Церемония прощания планировалась до трех часов дня, но людей оказалось столько, что ее продлили еще на час, потом еще. И только в начале шестого огромный кортеж машин двинулся в сторону Троекуровского кладбища. Каждые пятнадцать минут, словно водители договорились заранее, синхронно звучали гудки двигавшихся колонной машин, и к их хору обязательно присоединялись гудки всех проезжающих мимо, словно хотя бы таким образом отдать дань памяти великого человека.
Перед тем как процессия тронулась от Дома офицеров, к Константину Рокотову подошел Ростовский и протянул ему видеокассету.
- Что это?
- Все, что происходило в цехе... сам увидишь...
- Спасибо, Андрюша, - тихо сказал Костик и прижал кассету к груди...
Попрощаться с Бешеным пришли не только те, кто близко знал, любил покойного и кто дружил с ним и поэтому считал своим долгом отдать другу последнюю дань. Были на кладбище и те, кто ненавидел Савелия лютой ненавистью и пришел сюда лишь для того, чтобы воочию убедиться, что его уже можно не бояться.
Благодаря стараниям Михаила Никифоровича последнее пристанище для Бешеного было подобрано буквально в нескольких метрах от могилы его друга - Олега Вишневецкого. Совсем рядом покоился прах замечательной красавицы - актрисы Ирины Метлицкой.
Как Михаилу Никифоровичу удалось за такое короткое время сделать памятник, остается полной тайной. Но у могилы стояла черная гранитная плита, на которой был выбит точный портрет Савелия с его неизменной улыбкой. Казалось, он говорит всем присутствующим:
"Не унывайте, ребята: Мухтар постарается!"
Что в Доме офицеров, что на кладбище, на специально принесенной скамеечке, Джулия сидела рядом с гробом Савелия и не мигая смотрела на него. Сидела молча и неподвижно, словно статуя. Нет-нет да и катились по ее щекам крупные слезы отчаяния и скорби. Рядом с ней все время находились Андрей Воронов и его жена Лана, которая, вытирая слезы Джулии, не замечала своих, текущих, не прекращаясь ни на секунду. Рядом с ними сидел и их сын, племянник покойного, названный в его честь Савелием.
За все время малыш задал только один вопрос:
- Папа, почему дядя Савелий умер? - и когда не получил ответа, тихо сказал совсем по-взрослому: - Это неправильно! - И с тех пор до самого дома мальчик не произнес больше ни слова.
Чуть сзади родных стояло пятеро десантников с автоматами на груди. Именно им выпало производить троекратный салют.
Выступающих было очень много: каждый хотел сказать о покойном то, что, по его мнению, было известно только ему одному.
Мы же остановимся только на речах трех человек...
Как и положено по старшинству, да и по высокому чину, первым взял слово Богомолов:
- Друзья мои! Для меня и для многих из вас сегодня не только день траура, а самый настоящий черный день. Сегодня мы провожаем в последний путь не просто нашего товарища, не просто дорогого нам человека, а Человека с большой буквы! Даже я, проживший большую и долгую жизнь, часто ловил себя на мысли о том, что мне во многом хочется быть похожим на Савелия, брать с него пример. - С трудом сдержав волнение, генерал продолжил: - Савелий никогда не ловчил, никогда не преступал грань бесчестья. Савелий никому не отказывал в своей помощи, и всякий раз эта помощь оказывалась нужной и своевременной. Я уверен, что своей жизнью Савелий доказал всем, что можно жить по нормальным, честным правилам и законам. И наверняка есть много людей, которые живут только лишь потому, что Савелий вовремя пришел и протянул им руку помощи. Он оставил после себя сына, имя которого тоже Савелий. И я убежден, что его сын вырастет настоящим человеком, достойным своего великого отца.
Милая Джулия, в свое время ты потеряла отца, потом мать, а сейчас любимого мужа, который так тебя любил, как вряд ли мог еще кто-то. Представляю себе, какую боль ты сейчас испытываешь, но ты должна думать о сыне и воспитать его красивым и сильным человеком. И запомни навсегда, что все друзья твоего мужа это твои друзья и ты в любой момент можешь рассчитывать на нашу поддержку, опереться на наше плечо. Почему-то мне верится, что пройдет время и о Савелии Говоркове будет написано много книг, в которых молодые будут находить прекрасные примеры из жизни настоящего человека и учиться у него. И именно эта молодежь построит новую Россию, к которой будут с уважением относиться другие народы.
Спи спокойно, мой незабвенный друг, мой крестник! Пусть земля будет тебе пухом...
После генерала говорили многие. Наконец к гробу подошел Андрей Воронов, чтобы сказать последнее слово.
- Савушка мой, братишка мой милый... - тихо заговорил он, но вдруг уткнулся Савелию в грудь и, не в силах сдерживаться, горько зарыдал.
Никто не посмел нарушить этот искренний выплеск боли родного и близкого покойному человека.
Вмешаться в ситуацию решил Ростовский: он подошел к брату покойного, оторвал его от гроба, прижал к своей груди и тихо прошептал:
- Держись, тезка! Не раскисай, ведь твой сын смотрит на тебя!
Видно, эти слова дошли до сознания Воронова, он сразу встряхнулся, расправил плечи и сказал:
- Спи спокойно, брат мой! Пусть земля тебе будет пухом! - потом наклонился, поцеловал Савелия в лоб и вернулся к сыну.
В этот момент к Ростовскому подошел Рокотов-старший.
- Сейчас вы будете говорить? - спросил он.
- Да.
- В конце своей речи объявите минуту молчания, потом опустим гроб в могилу под салют десантников! Не возражаете?
- Ни в коем разе!
- Только подайте мне знак, чтобы я готовил людей.
- Хорошо, - ответил Ростовский и подошел ближе к гробу.
- Братья! - громко обратился он ко всем присутствующим. - Мы с Савелием были в стольких переделках, что и пересчитать трудно. Много раз спасал он мне жизнь, не раз спасал ему жизнь и я. Но я не об этом хочу сказать. Нас с Савелием близко познакомил Олег Вишневецкий, и с тех пор началась наша настоящая мужская дружба. Говорят, что очень трудно изменить человека, изменить его характер. Но я честно признаюсь, что благодаря тому, что в моей жизни появился Савелий Говорков, я постепенно стал другим, мягче, что ли, а может, и более заботливым и внимательным к своим близким. Здесь генерал Богомолов правильные слова сказал о том, что Савелий оставил на земле след, воплощенный в собственном сыне. Но мне хочется добавить, что Бешеный был таким человеком, общение с которым на всю жизнь оставило след и в наших душах. Очень важный жизненный след, который буквально врезается в твою память и никогда не даст нам забыть о нашем дорогом друге. Савелий был таким человеком, о котором даже в бреду нельзя предположить, что он способен поступить нечестно или неблагородно, тем более предать.