— А я‑то собиралась просить тебя о том же… или нет… вряд ли набралась бы храбрости…
— Значит, «да»?
Мелисса кивнула и спрятала лицо у него на плече. Линкольн сжал ее чуть сильнее и ускорил шаги. Через несколько минут они оказались в его спальне, просторной и светлой, но она почти ничего не видела вокруг. Потому что не отрывала взгляда от нареченного. Тот осторожно усадил ее на край постели, сбросил сюртук и уже хотел снять с нее туфли, но Мелли покачала головой.
— Но я так хочу сделать это, — взмолился Линкольн. — Если бы ты знала, как часто я в своих грезах раздевал тебя, сразу увидела бы, сколько удовольствия мне доставит не спеша снимать с тебя одежду.
Мелисса откинулась на спину, подложила руки под голову и лукаво улыбнулась:
— А если бы ты знал, насколько часто я воображала, как ты разоблачаешься… Можно, я посмотрю, если не возражаешь?
Очевидно, он не возражал, и даже стал действовать неспешнее. Ее дыхание становилось все более затрудненным, по мере того как очередной предмет одежды летел на стул. Мелисса не шутила. Она в самом деле представляла этот момент много раз, но в невинности своей и помыслить не могла, как это будет на самом деле.
Он оказался куда лучше сложен, чем она предполагала. Под костюмом аристократа скрывалось великолепное тело атлета. Мускулистые руки, легкая россыпь темных волос на груди, переходящая в черную дорожку, ведущую по животу вниз. Очевидно, старые шрамы и раны не изуродовали его. Он был самим совершенством, хотя и покрыт синяками после недавней потасовки.
Когда Линкольн расстегнул брюки, Мелисса едва не зажмурилась. Эти открытия вели ее в область неведомого. Был момент, когда она испытала неподдельный страх. Его мужское достоинство, обуянное желанием, было, по ее мнению, чересчур велико. Да он попросту разорвет ее!
Угадав по выражению лица, о чем думает Мелисса, Линкольн мягко заверил:
— Ты создана для меня, Мелисса Макгрегор. Клянусь, мы прекрасно подойдем друг другу.
— Правда?
Он лег рядом и обнял ее, чтобы успокоить.
— Правда. Мужчины бывают всякие, большие и маленькие, как ты уже, должно быть, предположила. Но женское тело — это чудо, необыкновенное чудо, способное принять любую мужскую плоть. И при правильной подготовке…
— Какой еще подготовке? — перебила она.
— Той, которая заставит тебя безумствовать от желания впустить меня. Почувствовать меня внутри.
— Покажи мне, — попросила она, жарко вспыхнув.
— Не поверишь, — прохрипел он, целуя ее, — я собирался сделать именно это.
До чего же странно, что его поцелуи отзывались пожаром внизу живота. Неутолимая жажда возрастала с каждым мгновением, так быстро, что ей не терпелось тоже остаться нагой. Но он так старался унять ее страхи, так страстно ласкал, погружая ее в совершенно новые ощущения, давая почувствовать себя, запах и вкус своих губ, что она уже не гадала, подойдут ли они друг другу. И думала только об одном: скоро ли? Скоро?
Все, что он делал с ней, было самим воплощением чувственности: покрывал поцелуями каждый дюйм обнажившейся кожи, медленно, томительно медленно открывал пылающее тело. Своими ласками он сводил ее с ума. Ловил губами каждый стон, гладил груди и живот, задерживаясь в самых интимных местах.
И когда навис над ней, она уже была готова вобрать его в себя. Разгоряченная, влажная, неистовая, она ждала его. Он уже начал входить в нее, но внезапно замер и чуть отстранился. Паника охватила девушку. Она вспомнила о той ночи в карете. Неужели он собирается настаивать на клочке бумаги с их подписями, прежде чем сделать ее своей? И это когда он сам, в мыслях ее, уже принадлежит ей?
Она раскрыла было рот, чтобы спросить, в чем дело, когда он нерешительно признался:
— Я боюсь сделать тебе больно. Нет, не бойся. Нужно ли объяснять…
— Нет, мама все рассказала. Я просто забыла.
Мелисса мгновенно расслабилась. Ожидание, пусть и короткое, куда ужаснее, чем какая‑то боль, которую причинит его вторжение.
Она сжала ладонями его лицо и поцеловала.
— Ты уже так много показал мне. Теперь покажи остальное.
— Я люблю тебя, — нежно прошептал он, наполнив ее сердце радостью за мгновение до того, как наполнил ее тело собой.
У нее не было времени опомниться, ответить… Раздался короткий крик, и невероятное облегчение от сознания того, что все это не было так уж плохо, позволило ей более полно насладиться его близостью. А наслаждение, обрушившееся на нее, когда он стал двигаться, быстрым крещендо достигло своего пика, разрешившись взрывом небывалой силы и такой сладости, что она закричала снова. Ей вторил изнемогающий в экстазе Линкольн.
Чуть успокоившись, счастливая и довольная, она задремала в его объятиях. Утром они станут мужем и женой, но в сердце своем она уже стала его супругой.
Глава 36
Линкольн проснулся с тем же чувством головокружительной эйфории, что и накануне. Свершилось. Мелисса его, отныне и навеки. Осознание этого произвело в его душе необратимые перемены. Вчера он познал нечто совершенно новое, чего раньше не ведал. Да, у него были женщины, с которыми он просто удовлетворял потребности плоти. Но совсем другое дело — овладеть женщиной желанной и любимой, дарить ей всего себя. И даже бурные ласки не имели никакого значения в сравнении с тем, что теперь они вместе.
Он сказал ей, что любит, но это слово и близко не выражало всей полноты его чувств к ней. Она сделала его пустую жизнь богатой и полной. Навсегда прогнала одиночество.
Он даже не встревожился, увидев, что рядом никого нет. Даже на миг не подумал, что все это было только сном. Прошлая ночь оставила в памяти нестираемый отпечаток. Она где‑то здесь, и остается только ее найти.
Линкольн наспех оделся и отправился на поиски. Он никак не ожидал увидеть ее пригорюнившейся на верхней площадке лестницы: колени подтянуты к подбородку, вид донельзя несчастный. И только тогда он запаниковал. Жестокая тоска сжала занывшее вдруг сердце.
Он опустился на колени, обнял ее и стиснул так сильно, что она застонала. Линкольн мигом ослабил хватку, но не отпустил Мелиссу.
— Скажи, что стряслось, — взмолился он. Но Мелисса, почувствовав его страх, быстро успокоила:
— Ш‑ш‑ш, это не то, что ты думаешь. Линкольн откинул голову, чтобы получше всмотреться в нее, но не смог избавиться от дурных предчувствий.
— Что же тогда?
— Когда я проснулась и оделась, меня вдруг как молнией ударило: неужели придется быть на собственной свадьбе в том же скромном платьице, что и вчера? Понимаешь, мне даже нечего надеть в самый важный день своей жизни.
Линкольн облегченно вздохнул:
— Мне следовало бы отшлепать тебя за то, что насмерть меня перепугала!
Но, заметив, что Мелисса не улыбнулась, снова встревожился:
— Это ведь не все, верно?
— В Шотландии у меня хранится прекрасный подвенечный наряд, которого не постыдилась бы и принцесса! Мама посылала в Брюссель за кружевами. Несколько месяцев ушло на то, чтобы найти тончайший белый атлас, такой блестящий, что по контрасту с белым кружевом он кажется серебристым. Мы с мамой много недель выбирали фасон.
— Мелисса, не все ли равно, в чем венчаться, если мы любим друг друга? В моих глазах ты была бы первой красавицей, даже если напялила бы мешок из‑под муки.
— Знаю, но…
— Но?
— Я не могу этого сделать, Линк. Паника вернулась с новой силой.
— Ты не можешь не сделать этого! Мы стали близки. Ты скомпрометирована. Твоя репутация погублена.
— Нет, ты не так меня понял. Я не желаю ничего другого, кроме как быть с тобой. Но хочу обвенчаться в Шотландии, в Крегоре, в окружении родных и друзей. Мне нужно благословение родителей. Я должна убедить их, что ты именно тот, кто мне нужен.
— Но мы уже пытались это делать, — напомнил он.
— Знаю, но нужно еще постараться, снова и снова, если необходимо. Они упрямы, но небезрассудны.
— Они ставят мне в вину прошлое. Думаешь, можно как‑то изменить их решение?
— Разумеется! Мои дядья сумели подогреть в отце защитный инстинкт, вот и все. Родители все поймут, как только узнают тебя получше. Но я не могу вынести мысли о том, что они сходят с ума от тревоги. И хочу, чтобы они присутствовали на моей свадьбе и разделили со мной мою радость. Не уверена, Линкольн, что ты поймешь, как это важно для меня, ведь твоя мать вела себя совсем по‑другому.
Линкольн поморщился, но не дал воли своей горечи. Он очень любил родителей… до того как умер отец. И это стало одной из причин его тогдашней ярости. Мелисса ошибается. Он был близок к родителям… слишком близок. Они были для него всем на свете. Как для Мелиссы отец с матерью.
— Значит, ты хочешь вернуться и все уладить до того, как мы поженимся.
— Значит, ты хочешь вернуться и все уладить до того, как мы поженимся.
— Да, — кивнула она и, сообразив, как он расстроен, добавила:
— Ты разочарован.
— Слабо сказано.
— Но все понимаешь?
— Да.
Он снова обнял ее и, не выдержав, сознался:
— Просто не могу унять опасения, что потеряю тебя.
— Нет! — яростно воскликнула она. — Ты ничего не понял, Линкольн. Я все равно выйду за тебя, чего бы это ни стоило. И если станешь настаивать, обвенчаемся сегодня. Оставляю решение за тобой. Только я надеялась, ты согласишься, что чуть больше усилий не повредит, и мы сможем убедить родителей, что наша свадьба — это и их праздник. Нужно показать им, что ты единственный, кто мне нужен. Если они заупрямятся, мы снова сбежим. Даже не сомневайся!
Линкольн припал к ее губам.
— Это все, что я желал услышать. Давай позавтракаем, и в путь.
— Ты не шутишь?
— Мелли, я уже сказал, что намерен сделать тебя счастливой. Если для этого мы должны вернуться, так тому и быть. Я все сделаю для того, чтобы понравиться твоему отцу.
— О, думаю, ты уже ему нравишься.
Линкольн только головой покачал:
— А по‑моему, он считает меня сумасшедшим.
Глава 37
Они прибыли в Лондон задолго до наступления сумерек. Дворецкий Сент‑Джеймсов наскоро перечислил всех, кто сейчас находится в доме, и лишь потом отправил лакея уведомить мать Мелиссы о возвращении дочери.
Мелисса вошла в гостиную, расстроенная тем, что отца нет дома. Она задумала уладить дело еще до конца дня. Призрачная надежда… а теперь и вовсе неосуществимая, поскольку все зависело от Локлана.
Линкольн, заметив, как вытянулось ее лицо, предположил:
— Разве ты не думала, что он будет обшаривать всю округу в поисках исчезнувшей дочери?
Она ответила кислым взглядом, поскольку он, очевидно, именно этого и ожидал.
— Видишь ли, ты сам сказал, что мои дядюшки — настоящие ищейки, поэтому я считала, что папа останется дома и будет утешать маму.
Он обнял ее за плечи, словно тоже стараясь утешить:
— Ты же оставила матери записку, где просила не волноваться.
— Да, но это все равно не помешает ей беспокоиться. Все матери таковы.
— По крайней мере некоторые, — согласился он, но таким тоном, что Мелисса поспешно обхватила его за талию.
— О, прости, это было так бестактно с моей стороны. Я не подумала.
— Не извиняйся. Я сам хотел покончить со старыми обидами. Поэтому и приехал в Шотландию.
— Ничего не вышло?
— Нет. Не рассчитывал, что прежний гнев вернется при одном взгляде на нее. Но не стоит взвешивать каждое слово или ходить вокруг меня на цыпочках, боясь разбередить поджившие раны. Ничего от меня не ута…
Звук быстрых шагов прервал его на полуслове. Они едва успели отскочить друг от друга, прежде чем Кимберли ворвалась в комнату. Не говоря ни слова, она подбежала к Мелиссе и пристально оглядела с головы до ног.
— Да, я знала, что с тобой ничего не случилось. Ничуть не сомневалась, — вымолвила она наконец.
Однако тяжелое дыхание и раскрасневшееся лицо противоречили деланному спокойствию и вымученной улыбке. Но ни Линкольн, ни Мелисса не нашли нужным указать ей на это.
— Вы поженились? — выпалила Кимберли.
— Нет, — покачал головой Линкольн, но тут же многозначительно добавил:
— Пока нет.
— Почему же?
Судя по выражению лица, Линкольн не ожидал такого вопроса, вернее, такой прямоты и почти обвиняющего тона.
— А следовало бы, — продолжала Кимберли.
— Мы собирались обвенчаться, — поспешно вступилась Мелисса, — поэтому и уехали. Никто не помешал бы нам, но Линкольн увидел, что мое счастье не может быть полным без друзей и семьи, собравшихся на церемонию. Он привез меня домой, чтобы мы могли сделать все как полагается, потому что это очень много значит для меня, а мое счастье для него важнее всего на свете.
Кимберли кивнула:
— Я знала, что должна быть причина, по которой он мне нравится… кроме той, разумеется, что он нравится тебе.
Линкольн и этого не ожидал.
— Значит, вы не против нашей женитьбы? — удивился он.
— Вовсе нет. Я на вашей стороне, вернее, была с того момента, как Мелли сказала, что хочет выйти за вас замуж. Кроме того, я выслушала вашу душераздирающую историю и видела, как вы выходите отсюда, получив смертельный удар. В вашем поведении не было ничего неестественного. Я не разделяю тревогу мужа по этому поводу.
— А я благодарен вам за поддержку, — кивнул Линкольн.
— Не стоит. Локлан становится на диво упрямым и колючим, стоит мне сказать слово против него, поэтому мое мнение скорее может повредить вам, чем помочь.
— Она хочет сказать, что после всякого спора с ма па становится сам не свой, — пояснила Мелисса.
— Тем не менее я ценю вашу веру в меня…
— Стоп! — перебила Кимберли, сурово хмурясь. — Моя поддержка основана на инстинктах и чувствах моей дочери к вам и том факте, что вы идеально вели себя в сложных обстоятельствах. Но не думайте, что я простила вам побег с Мелиссой и пришла в полный восторг от соображений, по которым вы предпочли ее вернуть. Я просто недостаточно хорошо знаю вас, чтобы прийти к собственным выводам и составить собственное мнение. Для того чтобы продвинуться вперед в наших отношениях, мне нужно исправить этот серьезный недостаток. Сомневаюсь, что иначе существует хоть какая‑то надежда поколебать решимость моего мужа.
— Вы правы, — серьезно заметил Линкольн. Мелисса послала ему ободряющую улыбку.
— Все это не так страшно, как кажется.
— Знаю. Твои родные ничего обо мне не знают, кроме нескольких давних событий. Не случись то, что случилось, я остался бы в Шотландии, и мы, вне всякого сомнения, встретились бы раньше, а может, и стали бы хорошими приятелями.
— О, не стоит расстраиваться, — поспешно вмешалась Мелисса. — Вполне возможно, что мы вообще не встретились бы, особенно если ты продолжал бы дружить с моими дядьями. По известным причинам меня очень редко знакомят с их друзьями.
— Возможно, потому, что им вообще никто не нужен. Им хватает друг друга, — саркастически обронил Линкольн.
Мелисса страдальчески поморщилась, поскольку не могла оспаривать это справедливое замечание. Однако Кимберли сочла нужным вмешаться:
— У них есть приятели, но не настолько близкие, каким были вы. Им и вправду хватает друг друга. То, что вы сумели завязать такие отношения с Дуги, делает вам честь. Но все, что произошло потом, изменить нельзя. И все же вы двое встретились. Значит, судьба была милостива к вам.
— Верно, — просияла Мелисса, но мать еще не договорила.
— А теперь о главном. Моя дочь скомпрометирована?
Мелисса тихо застонала и отвела глаза. Она и Линкольн уже обсуждали эту тему по пути в Лондон, и оба решили не упоминать о том, что было прошлой ночью. Это только смутит окружающих и навлечет позор на Мелиссу. Мало того, еще ухудшит положение: отец наверняка подумает, что Линкольн сделал это, стараясь силой принудить родителей согласиться на свадьбу.
Молчание и пунцовые щеки Мелиссы оказались достаточно красноречивы.
— Вижу, так оно и есть, — кивнула Кимберли. — Что ж, мы ничего не скажем отцу… если это может помочь. Надеюсь, он и не спросит, потому что отрицать нет смысла: все и без того написано у вас на физиономиях.
— Когда ты ожидаешь его? — спросила Мелисса, спеша сменить тему.
— Трудно сказать… — начала было Кимберли, но из передней донесся громовой голос Локлана:
— Где она?!
Очевидно, дворецкий сообщил ему о появлении Мелиссы.
— Думаю, прямо сейчас, — поправилась Кимберли.
Глава 38
В гостиную ввалился Локлан, растрепанный, пыльный, уставший и, что самое главное, разъяренный. Гигант, вышедший на тропу войны, казался поистине устрашающим. Да и первые же слова, сорвавшиеся с его губ, не позволяли надеяться на то, что он так легко успокоится.
— Назови хоть одну вескую причину, по которой я не должен оторвать тебе голову! — набросился он на Линкольна.
— Потому что он мне нравится в таком виде, — немедленно отпарировала Мелисса.
— В таком случае приведи хоть одну вескую причину, по которой я не должен запереть тебя в твоей комнате на последующие десять лет, или пока тебе не разонравится вид головы у него на плечах, — прошипел Локлан.
— Потому что не пройдет и дня, как ты сам откроешь дверь, ибо терпеть не можешь меня наказывать.
— Вздор! Придумай что‑нибудь другое! — потребовал он.
Мелисса подвинулась к Линкольну. Ей нечего было бояться отца, но она инстинктивно жалась под крылышко жениха в поисках защиты и поддержки. Кимберли сразу отметила это, хотя сама Мелисса еще не осознала смысл своего поступка.