– Вишь ты как! – бормотал он. – И причина рядом, а не видна.
– Оно, Кузьма Николаич, рядом-то рядом, да вроде как и за горизонтом. Галябы тоже рядом, а из Шуралы не видать.
– Да уж ловок, ловок! Как, говоришь, его звали?
Присев на мягкий стул, он взял чашку, над которой вился парок. Поскольку другого стула не было, Татьяна уселась на пустой ящик, поставив его на попа, однако положение его было неустойчиво, и она ерзала, ища равновесие.
– Да что же это я, кочан капустный?! – подхватился участковый. – Хозяйку с места согнал!
– Да сидите ж вы! – долго умоляла Ичешкина, но на ящике в конце концов устроился Кузьма Николаевич.
– Я говорю, как звать-то? – переспросил он. – Электрика.
– Да я и не помню, – растерялась она.
– Как же так? Не назвался, что ли?
– Назывался как-то… Сама спрашивала… Да ведь всего раза два-три видела. Такой с виду симпатичный, молодой…
– В красной рубашоночке?
– Вы все-таки скажите, Кузьма Николаич, отчего всегда шутите?
– Оттого что Ларя никогда не шутит. Должно же быть в природе равновесие. Вспомни, как звали, а то придется Калмыкову звонить.
– Кажется, Юрой. – Она подняла глаза к потолку, затем сказала утвердительно. – Да, Юрой, теперь вспомнила.
– А по фамилии?
– А это уж вам точно надо у Калмыкова спросить. Фамилию он не говорил. Да и с какой стати?
– Как же ты его вызывала розетку-то ставить?
– Да не вызывала я, – оправдывалась Ишечкина. – Сам явился. Они все одинаковы, эти электрики. Борьке накачка была насчет приборов, этому накачку пожарники из райцентра сделали, велели проводку обследовать. А мне-то что? Обследуй.
– До этого ты его видела?
– Видела. С ребятами заходил.
– С какими ребятами?
– Из общежития все. Он ведь там жил.
– Откуда знаешь?
– Да что я, Кузьма Николаич, совсем без соображения?
– Поделись соображениями, – сказал он, дуя на край чашки.
– Ну, так если все они гурьбой ввалились, общежитские, – втолковывала Ишечкина, – тогда что еще думать? Я вижу, человек новый, сама и спросила, помню: надолго, мол, к нам? Он говорит, не думаю. Я тогда и говорю: ну вот, все вы так. Приехали, денежку заколотили, девчонке мозги запудрили – и до свиданьица. А то, говорю, оставайтесь, невесту подыщем с домком да усадебкой, для такого симпатичного самую красивую не пожалеем…
Кузьма Николаевич поставил чашку и даже руками всплеснул, приговаривая:
– Ой-ёй-ёй! Ну и ну!
– Что это вы, Кузьма Николаич? – встревожилась Татьяна.
– Да все то же. Значит, ты его приветила? А он что на невесту-то?
– Покрутил так рукой… – Она подняла ладонь и покрутила ею. – Да. После этого говорит: невеста, моя, уже есть и ждет, вот почему он и не задержится надолго. Так что, говорит, спасибо.
– Ну как в аптеке, Тань! И явился потом старым знакомым. Да правильно, на кой она леший, фамилия!
– Вы мне в упрек это?
– В похвалу, Татьяна. Рассказывай дальше. Он, значит, тебе про пожарников, а ты: пожалуйста, осматривайте где хотите, да?
– А что ж мне еще отвечать? Хоть бы и вы на моем месте…
– Ну, хорошо, хорошо! И что же он?
– Посмотрел и аж испугался. Нам, говорит, с вами голову сымут за такую проводку. Тут полтора дня до пожара осталось. Удивляюсь, говорит, куда тут начальство смотрит.
– Ясно, Тань, ясно. Менять, говорит, надо. Когда?
– Да лучше немедленно, но я уж не помню из-за чего, только уговорила приходить завтра. Ну, пришел он назавтра и поменял.
– И был он теперь совсем родня. Ты, значит, его сюда, а сама к прилавку. Правильно говорю?
– Так у меня ж народ!
– Действительно. Сколько он возился?
– Долго. Наверно, с полдня.
– Ключ от сейфа где был?
– В сумке.
– А она, сумка?
– В столе. Тут вот. – Ишечкина выдвинула ящик, где лежали сумочка и ключи от входной двери. – Всегда здесь лежат.
– И в тот раз лежали?
– Ну как же я могла на него подумать, Кузьма Николаич?
– И то правда. Пришел миляга. По доброму делу. Эх, черт меня подери! – И поймав ее обеспокоенный взгляд, продолжал: – Ладно. Когда уходил, что сказал?
– Знаете, ничего. – Она долго и как бы удивленно смотрела на Буграева. – Сложил в сумку инструменты, кивнул и пошел. Я еще сама возьми и скажи: а за работу, мол, что же? Он мне: не подряжался. Велено – сделано. И всего хорошего.
– Ничего не пропускаешь? – строго спросил участковый. Она подумала и спохватилась:
– Пропускаю, Кузьма Николаич, извините! Я еще спросила: а как же в зале? Он говорит: в зале нормально, ничего трогать не надо, еще постоит. И тогда ушел.
– Теперь я тебе скажу: больше ты его не видела.
– Да. Спросила как-то ребят, сказали, уехал.
– И он у тебя из головы долой. На то и расчет. – Кузьма Николаевич поднялся с шаткого ящика и отодвинул его в сторону. – Спасибо, хозяйка, за кипяток. Теперь я вызываю эксперта, сообрази, только мигом, нужна инвентаризация или нет. А то будешь потом плакать, как с ветровками-кроссовками – платить из кармана придется.
Татьяна подумала и твердо произнесла:
– Не надо инвентаризацию. Кроме того, что сказала, все на месте.
– Я предупредил.
Она забрала чашки и чайник, вышла с ними на крыльцо, а он сел на ее место и связался с начальником райотдела милиции.
– Добрый день, Ильдус Нигаматович.
– Здравствуйте, Кузьма Николаевич, – раздался в трубке мягкий баритон. – Как вчера доехали? С тракта не сдуло?
– Удержался. А вот сегодня у меня в магазине кража. Нужны эксперт и электрик: сигнализация обрезана у звукового рожка.
Он рассказал о случившемся, а начальник райотдела майор милиции Хисматуллин слушал внимательно, вдумчиво, не перебивая. Буграев знал его еще лейтенантом, прибывшим из училища; он стал работать в отделении уголовного розыска, через некоторое время сам возглавил отделение, затем был командирован на учебу в Москву и вскоре после возвращения возглавил уже райотдел.
– Какова версия? – спросил он после доклада.
– Я хотел бы сказать о ней чуть позже, Ильдус Нигаматович. Очень надо побывать в отделе кадров совхоза, кое-что уточнить. После этого сразу доложу.
– Добро. Какая нужна помощь?
– Есть просьба, Ильдус Нигаматович. У нас в райотделе штук пять сейфов стоят в разных кабинетах. Один, я хорошо помню, изготовлен в Борханске; он у следователя Кожемякина. Но и другие четыре очень на него похожи, у них только окраска не та. Попросите Кожемякина открыть похожие сейфы своим ключом. Тут у меня одна мысль возникла. Если он хоть один чужой сейф откроет, значит, кое-что прояснится. Я, как провожу эксперта, сразу вам позвоню.
– Буду ждать. Большой привет Валентине Степановне.
– Спасибо, передам.
Хисматуллина нельзя было назвать добреньким, но всем работалось с ним хорошо, легко. Он зачастую не только понимал с полуслова, но и догадывался о невысказанном. Не сковывая ничью инициативу, он умело направлял ее, и ляпы у сотрудников случались крайне редко, обычно из-за стечения совсем уж непредвиденных обстоятельств. Не бывало промашек у Буграева, потому-то и доверяли ему, знали, что стоит он целой следственно-оперативной группы…
– Приедут? – спросила Ишечкина.
– Обязательно.
– А вы его арестуете?
– Кого?
– Ну как же, кого!.. – Глаза у нее округлились.
– Ты, коза, галопом в лес не несись! – строго предупредил Буграев, – Не наводи у волков панику! Ты не знаешь ни-че-го, ясно тебе? А то и без того теперь по селу всякие слухи ползут. Утром вон Буланкова примчалась: «Караул! В магазине все полки очистили!» Спроси, откуда такая информация. Ты только слово произнесешь невзначай, а из него, глядишь, целый спектакль состряпают. Лучше молчи почаще.
– Молчу, Кузьма Николаич.
– А я поехал.
Вышел на крыльцо, огляделся: красота-то какая! Солнце уж высоко забралось, припекает важно, освещает дали дальние, степь холмистую с гребешками колков, слепящим шаром а достопримечательной луже отражается. Разве можно подумать при виде такой красоты, такого простора, слегка только заслоняемого каменистым пригорком, что есть на свете нечестные люди и просто воры отпетые? А ведь вот есть! И один из них несколько часов тому назад стоял на этом крыльце, на этом вот самом месте.
Кузьма Николаевич достал папиросы и закурил. Он избегал сильных затяжек, а тут не рассчитал, затянулся поглубже, голова закружилась, он даже за перила схватился, а потом и присел на них. Вот так и ночью он сидел у себя на крыльце, а здесь, на этом крыльце, орудовал непрошеный гость. Разрезал печатку, достал заготовленные ключи…
Впрочем, это почти уже завершение хорошо продуманной, давно спланированной операции, один из заключительных эпизодов. А если попытаться представить картину в целом, все то, что произошло ночью? Попробуем.
И мысленно увидел, как ночью, в самую что ни на есть темную глухомань, на тракте со стороны Тищева появился велосипедист. Случайно он выбрал именно эту ночь или не случайно?
Не случайно.
Он знал день, когда приезжает инкассатор и забирает недельную выручку – порядок этот давно не изменялся. И он выжидал, чтобы канун этого дня совпал с новолунием, когда луна не появляется вообще. Возможно, он и сам звезды считает, но, скорее всего, заглянул в календарь, где новолуния, полнолуния и все промежуточные фазы расписаны наперед.
Далее, он выбрал межсезонье, когда с сеном, заготовкой кормов покончено, но уборка зерновых культур еще не начиналась. Это означает, что в хозяйствах нет горячки, тракт ночью пустует, а молоко в райцентр на молокозавод повезут утром. Только случайная машина может встретиться или нагнать, но свет фар далеко виден и можно вовремя укрыться: нырнуть в ближайший колок, скатиться в овражек, залечь в хлебах.
С учетом всего этого ночной гость наверняка высчитал среднюю скорость передвижения, она составила порядочную величину. И он наверняка выверил ее на практике, возможно, не один раз, поскольку без тренировочных пробегов сразу решиться на опасное дело весьма трудно. Кроме того, этот звездочет должен был получить представление о своих возможностях: к примеру, путь в один конец он мог проделать за расчетное время, но зато потратить много сил и при возвращении едва шевелить ногами, подвергнуться риску быть замеченным многими людьми, чего допустить было никак нельзя.
Он учел время появления в Шурале: около двух часов, когда засыпают завзятые полуночники.
Учел и то, что здесь, как правило, не держат собак на цепи, а ведь главным образом цепные кобели и поднимают лай при появлении чужого. Собаки же, бегающие свободно, кормятся милостью прохожих, им облаивать людей не резон.
И вот он, велосипедист, приближается к селу. Энергию тут сберегают, лампочки лишь на площади у сельсовета, у мастерских, на фермах и над крышей магазина. В магазине электронная сигнализация, ее необходимо нейтрализовать.
Но как? Что он о ней знает? Принцип ее работы известен только узкому кругу специалистов, не пойдешь ведь узнавать и нарываться на неприятность. Если, скажем, влезть на столб и оборвать провода, это делу поможет? Не факт, потому что в милиции такую возможность предусмотрели и подвели к своей электронике другие провода, о которых никому не известно. Это даже так и есть. Но тянуть свои провода из райцентра они не могли, это абсурд, и тут любая проверка начинается от подстанции. Обесточишь село, обезвредишь и электронику.
И все это тоже было обдумано заранее.
При въезде в село слева улица Октябрьская. На ней живет старший участковый инспектор Буграев. Всех, кто за последние тридцать пять лет покушался на магазин, он настиг и посадил на скамью подсудимых. И он, естественно, полагает, что у него ума палата. В округе он знает многих людей, а вот если человек был, работал всего ничего, затем взял расчет и выбыл, скажем, за пределы его участка или даже района? И случилось это не вчера, не месяц назад, а гораздо больше. Тогда при чем палата его ума? Ни при чем, потому что неизбежно сработает стереотип мышления: был да сплыл, былое быльем поросло, уехавшие обычно не возвращаются, чтобы украсть и снова уехать. Тут старик Буграев обязательно даст маху.
Можно заранее предсказать: он начнет искать вора возле себя. Ну, разумеется, на всякий случай его коллеги станут пристально вглядываться в автомобили на дорогах и у подозрительных лиц проверять документы на ближайших железнодорожных станциях и автовокзалах. А мы и не рядом, но и не так уж далеко. Мы – умные. Мы – хитрые. Мы – прагматики.
На старуху должна быть когда-нибудь проруха. Для чего даются молодость, ясные мозги? Чтобы дерзать, быть нестандартно изобретательным. У Буграева большой опыт, спору нет, но он работает по привычным схемам, как, например, тот же рядовой электрик или радиомастер.
Если электрика привести в цех и велеть искать причину остановки оборудования, какое-нибудь мелкое замыкание, обрыв, отход контактов, он без схемы электропитания будет три года возиться, ощупывая каждый сантиметр проводки, заглядывая в каждую распределительную коробку, а их сотни. Если он не совсем балда, то обязательно потребует чертежи и схемы, по ним определит наиболее уязвимые места.
У Буграева схемы правонарушений впечатались в мозг. При каждом новом случае он их быстренько перебирает, перетасовывает и находит нужное решение, поскольку перед ним действительно в той или иной степени стандартная ситуация. На нестандартном происшествии он обязательно споткнется и растянется.
Однако нельзя забывать и о том, что старые волки опасность чувствуют интуитивно. Что может Буграев считать для себя самой большой опасностью? Конечно же, не раскрыть преступление. Тогда он создает прецедент, и вся его слава сыщика меркнет. Тогда уже начнут громко говорить: мужику шестьдесят, на носу юбилей, пора, пожалуй, его по-тихому и на пенсию отправить. Одно дело завалил – плохо, а ну как начнет заваливать все подряд! А не вспомнить ли нам старую поговорку «от греха подальше»? И вспомнят.
Вот почему Буграев всегда на взводе. Он может почувствовать неладное и в самый неподходящий момент вмешаться.
И вот почему словно магнитом тянет на Октябрьскую. Убей, но хочется взглянуть, как и что у его дома, не горит ли свет, спит он или бдит. И руки сами поворачивают руль, ноги начинают быстрее крутить педали – проклятое место хочется миновать как можно быстрее.
Вихрем промчавшись мимо спящих домов, звездочет получил нужную информацию, успокоился и свернул в переулок. Когда в трансформаторной будке он тянул на себя рубильник, Буграев уже не спал: чутье действительно его не обмануло, быстрое и легкое шуршание шин начисто отогнало от него сон. Чутье не обмануло даже Валю, которая не раскрывает преступлений. Но именно она в свое время помогла тебе, Кузьма Буграев, обезвредить Ашика Асланова и с тех пор незримо и постоянно находится рядом с тобой во всех твоих передрягах. Чутье не обмануло тебя, капитан милиции, это ты его обманул: заблагодушествовал, успокоил себя возможной профилактикой, затеянной энергетиками, заглушил воспоминаниями – и уснул.
А звездочет прекрасно рассчитал и эту самую «профилактику». Когда энергетики выключают свет точно на рубеже часов, они тем самым как бы извещают: это мы, не волнуйтесь, скоро опять включим. Если же свет гаснет в другое время, это, знай, неисправность, авария.
И он, участковый, попался на эту удочку, тут стереотип мышления сработал безотказно. А стоило только набрать дежурную часть райотдела милиции и спросить, что там со светом, как тут же выяснилось бы – со светом все нормально, а ты, старший участковый, седлай машину и объезжай свои «горячие» или там «болевые» точки.
Чтобы беспрепятственно передвигаться по магазину, ничего лишнего не тронуть, не зацепить, чтобы найти в подсобке, где нет окон, сейф, а затем отыскать авоську, звездочет обязательно должен был время от времени включать фонарик. Это тоже был риск, но грабителю уже ничего другого не оставалось: начав действовать, он поставил себя вне закона и шел до конца. Ключи растяпы Ишечкиной, удачно им скопированные, давали ему возможность делать свое поганое дело быстро и решительно.
Но это дверные ключи. С ключом от сейфа что-то неясное. Если такой сложный ключ пытаться делать самому, его постоянно нужно примеривать к замку. Если отдавать в чужие руки, а это руки большого мастера, необходимо объяснять, что да как, да почему. Мастер ведь сразу поймет, от чего этот ключ, тогда либо брать его в долю, либо сразу откупаться большим кушем. И все равно – в любом случае – это уже так называемая засветка, а этот грабитель крайне осторожен. Поневоле приходит на ум: он пользовался стандартным ключом, только где раздобыл? Под конец нервишки у него сдали, это точно. Уходя, оборвал провод телефона. Зачем? Вспомнил: несмотря на всю осторожность и аккуратность, печатку-то пломбировочную разрезал поневоле, а этого уже достаточно, чтобы Ишечкина, не заходя в магазин, подняла панику. Вот примчится к магазину участковый, вот войдут они с продавцом внутрь, откроют сейф, обнаружат пропажу. Куда сразу бросится Буграев? К телефону. Значит, обрываем провод, выигрываем какое-то время, уходим подальше, «ложимся на дно».
Один провод заставляет вспомнить о другом. Не зная устройства и принципа действия милицейской сигнализации, он задает себе вопрос: а вдруг, когда я включу свет, она и рявкнет, вдруг она рассчитана именно на тот финт, который применил он! Звуковой рожок он высмотрел раньше, теперь надо найти к нему подводку и обрезать ее – тогда можно отступать смело. Находит и режет.
Ну, теперь на выход. С вещами. Кстати, может произойти случайная встреча с кем-нибудь из жителей села, те же Калмыковы могут выглянуть, а у старого Калмыкова память острее бритвы, опознает в темноте. Тогда лучше сейчас надеть одну из темных ветровок и поднять капюшон – пусть теперь попробуют узнать!