– Это Либерман, – прояснила ситуацию прекрасная незнакомка. – Вообще-то он под следствием, но после допросов ему разрешают возвращаться в санаторий для лечения. У него подписка на невыезд.
– Подписка о невыезде, – поправил я, радуясь за Либермана. – Вы чай пьете?
– А кто его не пьет? – она со смешком в глазах обвела мое лицо взглядом.
– Тогда я вас приглашаю.
– Сожалею. Пить чай в номерах пациентов нам запрещено.
– А я вас не к себе приглашаю.
– А куда? – в голубых глазах ее – ну, точно, линзы – качнулось недоумение.
– К вам.
– Ко мне? Это в ординаторскую? Туда тоже нельзя.
* * *Она снимала шапочку, стоя у окна ко мне спиной. Рассыпавшись, волосы закрыли половину ее спины. Осторожно взяв за воротник, я снял халат с ее плеч, как снимает пальто возлюбленной, зашедшей к нему сообщить, что отдана другому, поручик.
Комната отдыха медицинского персонала. Сейчас я хорошо представляю, для чего она служит.
– Ты совершенно измотан…
– Да…
– Ты выбился из сил…
– Да…
Мягко уложив ее на спину, я почти покинул этот мир, как вдруг услышал:
– Я тебя заведу…
Что-то тревожное скользнуло внутри меня тонкой змейкой, и я решил подстраховаться:
– Ты любишь петь?
– А ты заводишься от пения? – то ли удивившись, то ли выясняя, спросила она.
– Нет.
– Тогда молчи…
И руки ее скользнули от моей груди к моему животу…
Чуть позже, заворачивая волосы в клубок на затылке, она призналась:
– Знаешь, когда нет времени все обставить пристойно, а желание побеждает, я не пытаюсь выглядеть прилично.
– Как мы похожи.
– Но ты ведь не говоришь себе: «Мы оба голые… мы на ворохе нашей одежды… Мимо проносятся машины… Интересно, они видят сквозь тонировку мою грудь?»
– Какие машины?..
– Я представляю не себя, я представляю другую, и эта другая может вести себя как угодно. Я, когда была сейчас с тобой, видела ту, другую, со стороны. И она мне рассказывала, глядя через твое плечо: «…Я на спине… И снова – ни поцелуев, ни ласк. Он вошел в меня с легкостью ночного вора, проскользнувшего в спальню на первом этаже…»
Кажется, мне пора уходить. Эта детка не из психиатрического отделения? Может, здесь и такое есть?
– И она говорила мне, – рассказывает мне новая знакомая, держа в зубах шпильки для волос. – «Вот он стал двигаться: размеренно, медленно, гладко – скользя одновременно снаружи и внутри моего тела. Двигался так, будто не собирался останавливаться никогда. На груди и животе его тоже выступил пот, но скольжение влажных тел кожа к коже от этого стало более раскованным и сильным. И вот… вот.. я не верила себе: прошло уже четыре чертовы минуты, а этот парень – представьте! – не остановился. И двигался все увереннее и сильнее, продолжая властно смотреть мне в глаза. Кто сказал, что у женщины они во время этого закрыты? Ха!.. Попробуйте оторваться от мерцающей глубины этого встречного взгляда…»
– Ты знаешь… – я торопился со шнурками и никак не мог завязать бантик. – Меня уже заждались, наверное. Я на минутку-то и выходил… А нам вставать рано, у нас автопробег…
Я рассказывал ей о своих проблемах, она посвящала меня в свои:
– «…Чем дольше и увереннее он двигался, тем сильнее я чувствовала, как навстречу мужской требовательности помимо воли рвется какая-то дикость. И это было не остановить, как не остановить косяк лососей, идущих против течения. Во мне просыпалась другая женщина: нет… даже не женщина – самка. Которая позволила себе встретить чужое желание… Она томно выпрямилась, встала…»
– Кто? – не выдержало-таки мое любопытство, и я скосил в сторону прелестницы красный от напряжения глаз.
– Самка.
Я вскочил и схватил пиджак в охапку.
– Целую! Мне так хорошо с тобой было.
– Подожди, я еще не кончила… И вот та, другая, наконец-то слилась со мной!
– Меня потеряли, честное слово!
– И стала расширяться внутри. Она росла и росла, пока не заполнила меня полностью. Всю, до кончиков пальцев рук и ног… Она полностью заполнила и голову, изгоняя оттуда злость, усталость, груз проблем последних дней и способность соображать в принципе. Где мои руки, где язык?.. Что со мной делают руки и рот мужчины?..
Я послушно сел рядом с ней. Пусть кончит. Что, я не человек, что ли?
– А потом я возликовала, потому что родилась женщиной!.. Потому что это чудо происходит вне тела мужчины!.. Ему не дано испытать в полной мере, что это такое!.. когда чистейшая радость толчками двигается изнутри к поверхности, расходясь до последних границ тела!.. Волна за волной, расширяясь и отступая, переходя от ослепительного белого полуденного света к сумеречной розовости последних закатных лучей!..
Жаль, блокнота нет, я бы записал.
– Ты не слышала о таком – доктор Бережко? – изнуренный, никакой, я сидел и гладил ее по голове.
И тут посыпалось как из рваного мешка:
– Завтра увидимся? Ты надолго? Это я доктор Бережко. А почему ты спрашиваешь?
Антоныч, гад… Ну, конечно, зачем далеко ходить, если в одном санатории можно все сливки собирать!
– Конечно, увидимся. За завтраком.
В номере посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что уже утро. Разделся. Выбрал из стопки самое пушистое из четырех одинаковых полотенце, скрутил и, проходя мимо Антоныча, врезал ему по заднице.
– Вставай, ночной вор, проскользнувший во все спальни первых этажей этого санатория! – и ушел в душ, слушая вслед что-то очень похожее на просьбу удалиться.
Но когда покрытый росой вышел, он уже сидел на стуле, дожидаясь своей очереди.
Через десять минут он вышел из душа прежним Антонычем, и мы разбудили Геру. А еще через десять, когда мы уже были готовы к выходу, явился Гриша. Настроение у него было приподнятое, он передвигался уже увереннее, хотя ощущение, что вместо одной из ног у него протез, не оставляло.
– Сказали, ничего страшного. Два дня масочек – и все заживет.
– Масочек? – переспросил я.
– Скажи, чтобы перед встречей с женой приладили масочку льва, – посоветовал Антоныч.
Глава 13
Завтракать в санатории мы посчитали моветоном. Птичьи права не позволяли нам объедать честных постояльцев. Впрочем, причина поиска кафе заключалась, конечно, не в этом. Чтобы обожрать этот санаторий, нужно было немало постараться. Просто захотелось настоящего кофе и жареного, с корочкой, мяса. Прокатившись с пяток минут по городу, мы обнаружили пристойный ресторанчик. Название в стиле непритязательной окраинной фантазии: «Такеши». Учредители вывернули себя, что называется, наизнанку. В итоге получился ресторанчик, название которого произнеся вслух, сразу хочется добавить: Китано. И все сразу ясно – как бы японская кухня. Парадокс заключается в том, что если на окраине Токио открыть ресторан «Федор», то никому не придет в голову, что – Бондарчук. Кровищи и тот и другой пролили немеряно, а вот не выходит в Токио после «Федора» Бондарчук, и все. А в Зеленограде Китано после «Такеши» – без проблем.
Но когда мы вышли и направились к входу, я свернул с дороги к киоску, который стоял неподалеку.
– Да брось ты, что за привычка?
Антоныч возмущается, потому что знает мою привычку покупать в каждом городе сувениры. Но на этот раз не кустарщина привлекла мое внимание. Я увидел яркую коробочку с ликом Оскара Питерсона. Лучший джазовый пианист всех времен и народов в формате МР3 – вот чего мне всегда недоставало в машине.
Расплатившись, я вошел в ресторан, когда они уже рассаживались за столик под наблюдением любезного вида официанта. И тут выясняется, что если «Такеши», то это не обязательно японская кухня. Провели, твари. Но не уходить же обратно.
Окрыленный возможностью предстать пред женой прежним, Гриша стал вдруг невероятно болтлив и зануден. Он говорил не переставая, становясь постепенно причиной головной боли нас троих. Из покалеченного жизнью Пьеро он вдруг преобразовался в пассионария, и это превращение невероятно раздражало. Уж лучше бы он страдал от томительного ожидания разоблачения.
– В принципе ничего страшного, – стрекотал Гриша, уплетая говядину и запивая апельсиновым соком. Ел и запивал он, мне кажется, не жуя. – Главное, чтоб не было бешенства.
– То есть, есть бешенство или нет, еще неизвестно? – спросил Гера.
– Он только анализы сдал, – деловито пояснил Антоныч, пиля ножом кусок.
– Да нет, все нормально будет, – успокоил нас Гриша, еще вчера спрашивавший Антоныча, как наиболее пригодного для ответа на такой вопрос, не умирают ли «от этого». «В моей практике, когда пушной зверь кусает человека за конец, еще не было», – ответил тогда уклончиво Антоныч.
– Могло быть и хуже, – наполненный до краев оптимизмом, говорил, пожирая мясо, Гриша. – Помните, как с Олегом Сливиным получилось? А у меня что, ну, куснул разок…
– В принципе ничего страшного, – стрекотал Гриша, уплетая говядину и запивая апельсиновым соком. Ел и запивал он, мне кажется, не жуя. – Главное, чтоб не было бешенства.
– То есть, есть бешенство или нет, еще неизвестно? – спросил Гера.
– Он только анализы сдал, – деловито пояснил Антоныч, пиля ножом кусок.
– Да нет, все нормально будет, – успокоил нас Гриша, еще вчера спрашивавший Антоныча, как наиболее пригодного для ответа на такой вопрос, не умирают ли «от этого». «В моей практике, когда пушной зверь кусает человека за конец, еще не было», – ответил тогда уклончиво Антоныч.
– Могло быть и хуже, – наполненный до краев оптимизмом, говорил, пожирая мясо, Гриша. – Помните, как с Олегом Сливиным получилось? А у меня что, ну, куснул разок…
Да, мы помним, как получилось с Олегом Сливиным.
Меня неделю назад затянули на футбол. Внутри нашего двора огороженная сеткой площадка размером с хоккейную коробку и двое ворот как для игры в гандбол – детище одной партии в предвыборные времена, о чем эта партия решила скромно не умалчивать, написав на бортах аршинными буквами: «От «Единой России». На коробку по субботам выходят играть, как их называют остальные, кому вход по субботам на эту коробку заказан, «пердуны». Как оказаться пердуном? Существует два признака поиска пердуна во дворе дома на 100 квартир. Настоящий пердун должен быть старше 30. Оставшийся признак основополагающий: где-то в прошлом его, если первый признак уже указывает на то, что он пердун, завалялись свидетельства его причастности к огромному, святому и незабываемому миру спорта. Я вот, к примеру, в юности занимался велоспортом и даже участвовал в соревнованиях на первенство Москвы. Никаких результатов на шоссе не добился, но зато ноги мои являются темой для разговора в постели. Всем оказавшимся в ней девушкам мои ноги нравятся. Правда, нравиться они начинают только после того, как я расскажу о велоспорте. Так что мои достижения не самые великие среди пердунов. Мяч пинают пятикратный чемпион Европы и двукратный чемпион мира по скоростному плаванию в ластах, чемпион СССР по боксу в среднем весе, два хоккеиста (один из бывшего состава «Трактора») и еще всякой твари по паре. Иногда пытаются прибиться к нашей компании пердуны, у которых даже не в прошлом, а в настоящем что-то завалялось, но явный недостаток лет не позволяет ему пополнить когорту пердунов. Или, наоборот, годы дают жителю ТСЖ полное право быть не хавбеком, а генсеком во время двухчасового ристалища, но на груди ничего, кроме значка «Воин-спортсмен», нет. И только когда один из настоящих пердунов уехал за грибами или повел сына в цирк, в компанию на правах полупердуна можно принять кого-то из недостойных. То есть понятно, что в организационно-штатной структуре нашего добровольного спортивного общества больше понтов, чем истины. Мы постоянно играем «пять на пять», и с 10.00 до 12.00 мамы из морально-этических соображений уводят детей от футбольного поля подальше. В эти часы во дворе можно услышать то, что не услышишь из уст пилота пассажирского лайнера, нечаянно оторвавшего штурвал после взлета.
В команде из пяти человек, в которой играем я и Гриша, есть настоящий пердун по имени Олег Сливин. В прошлом борец греко-римского стиля, мастер спорта международного класса. Чемпион Европы, многократный чемпион СССР. Очень хороший человек, в случае необходимости отдаст последние трико и борцовки, но в последнее время стал подрывать авторитет свой тем, что ударился в политику. Так ведь мало того, пошел Олег еще и кандидатом наук становиться. Экономических. И стал. Триста тысяч рублей налогоплательщиков превратили в кандидата наук избранника, который слово «сумма» до сих пор пишет как «сума». Он так и писал в расписке, продавая мне приобретенный на средства «Единой России» абсолютно новый «БМВ» седьмой серии: «Получено от Швецова В. в счет проданной машины денег в суме 2 млн рублей». Хотя, если вдуматься, применительно к депутатскому корпусу он абсолютно прав. От сумы ему, как и его однопартийцам, отмахиваться не стоит. Нынче он поговаривает уже о докторской, и я его прямо живьем вижу среди профессуры на кафедре экономических наук в МГУ.
Выйдя во двор и потряхивая мышцами, Олег сообщил всем нам, что у него в 13.30 встреча с телевидением и снимать его будут как бы со стороны, то есть как бы никаких камер нет и в помине, а Олег в трезвом уме и светлой памяти ходит по Крымскому мосту. Вот такая хайтековская зарисовка. Как бы потребовалось ему обстрагироваться от рабочего сумасшедшего ритма, обрести одиночество и там тет-а-тет задать себе сложные вопросы: «Кто я? Зачем я?» Для человека, пишущего «сумма» с одной «м», это очень важно. Ветер развевает полы его пиджака, крутит галстук на шее, а он смотрит в то место, где в тысячах морских миль от места обстрагации воды Москвы-реки примерзают к Антарктиде. Именно там, по задумкам телерепортеров, и прятались ответы на эти злободневные вопросы.
Закончив сообщение, Олег объявил, что по этой причине сегодня из защиты он уйдет еще глубже и встанет в ворота, а то Боровой ему опять ноги все поотбивает. А с отбитыми ногами ходить по мосту и смотреть на губу не получится убедительно. О Боровом позже.
Впечатленные Олеговыми откровениями – не каждому выпадает честь смотреть на Антарктиду под присмотром видеокамер – мы начали. И где-то на второй или десятой минуте – время в эти часы летит незаметно – пердун Власиков (см. чемпион СССР в среднем весе) с носка пробил по мячу, и последний, просвистев как заряд «Града», ударил народного избранника по лицу. Борца греко-римского стиля занесло в ворота, и мы тут же бросились к нему, ибо по всему было видно, что он уже сейчас, не дойдя до моста, пытается ответить на волнующие его вопросы. Взгляд греко-римского борца потускнел, депутат находился в грогги.
– Ничего, – сказал я ему, – не в первый же раз. Считай, что мы помогли репортерам. Лицо страдающего бессонницей человека не изобразишь никаким гримом, а так все естественно.
Олега это слегка подбодрило, через минуту как ни в чем не бывало он встал, и мы продолжили. Но в этот вечер боги словно отвернулись от него. Через полчаса гроссмейстер Боровой, находясь почти на линии ворот, пытался занести мяч в защищаемые Олегом ворота. Но промазал. Нога с шумом лопасти вентилятора пронеслась над мячом, и Олег, уже смирившийся с голом, получил голенью пятидесятипятилетнего гроссмейстера по обеим коленям. Редкий случай быть свидетелем получения депутатом наказа от избирателей.
Восьмидесятикилограммовый борец после удара шестидесятикилограммового шахматиста взлетел в воздух и шлепнулся лицом вниз. Так падают мешки с картошкой, которые сбрасывают с кузова.
– Сломал, сука-а!! – страшным голосом заглушил Олег суету двора. – Слома-а-ал!
Мы снова бросились к депутату. Ничего сломано, конечно, не было. Просто теперь Олег мог стоять, но не мог ровно ходить.
Решив отдохнуть, мы, пердуны, отошли к заграждению. Был неплохой повод покурить, но мы сами же и наложили вето на курение с 10.00 до 12.00. Пришлось терпеть. За это время Олег оклемался, и хромота его хотя и была заметна, но, если ему по мосту не ходить, а стоять, чуть согнув левую ногу, то на экранах выглядел бы он еще более внушительно.
– Так даже лучше, – сказал самбист Антоныч. – Что там ходить? Стоишь себе, опершись на перила, смотришь. Никакой суеты. Уверенность в себе. Люди это любят.
На часах было четверть двенадцатого, когда у ворот депутата почти при тех же обстоятельствах возникла точно такая же ситуация. Мяч на линии ворот, его нужно только втолкнуть. И любитель динамики миттельшпиля Боровой снова взмахнул своей карающей правой. Решив, видимо, что две бомбы в одну воронку не попадают, член «Единой России» Олег, ковыляя, как Паниковский, бросился в ноги гроссмейстеру. И мы услышали глухой стук. На этот раз звук был похож на звук палки, ударившей подушку. Есть ли необходимость говорить, что мы застыли как пораженные молнией. Этот звук знаком нам, пердунам, с детства. Нет ничего хуже этого звука. После таких цугцвангов продолжать партию невозможно. Гейм овер.
Мы боялись подходить, а гроссмейстер Боровой даже покинул площадь ворот, лишь бы не видеть лица депутата. В голове моей картины менялись как при слайд-показе, причем каждая новая картина была страшнее предыдущей. Ладони сырели от пота, я моргал вразнобой и видел то натюрморт с белоснежной скорлупой на красном мохере, перед которым дико хохотал перепачканный краской Филонов, то с желтком в вангоговском хроме, то мое не имеющее границ воображение рисовало далиевских «Лебедей, отражающихся в слонах». Где вместо лебедей были почему-то – куры.
– Ну, ты как? – присев перед телезвездой, задал стопроцентно риторический вопрос Гриша. Куда уместнее в данный момент прозвучал бы адресованный будущему доктору экономических наук вопрос о разнице между револьверным и рамбурсным кредитами.