Я открыл глаза.
Открыл и посмотрел на всех по очереди. Это должно было меня привести в чувство.
– Так вот вы, девочки, нашли на свою жопу приключений еще более остросюжетных. Через месяц Альбина, дочь префекта Сказкина, должна была стать женой внука принца Брунея Саида.
Я непроизвольно дернул ногой. Тик меня поразил, но поскольку лицо мое было безразлично к такого рода реакциям, заряд ушел ниже. Надо же, какую свинью Антоныч подложил внуку принца. Но лично я ничего страшного в этой истории пока не вижу. Если языком не трепать, то принц ничего и не узнает. Я был слишком пропитан этилом, чтобы понимать простые истины. Поэтому мне не понятно, почему Антоныч так побледнел и занервничал.
– В качестве выкупа дедушка Саида обещал будущему тестю… – Гюнтер прервался, чтобы выпить очередную рюмку. – Вы можете себе представить миллиард верблюдов? Вот если их продать, то сумма будет очень похожа на ту, которую Сказкин получил бы, выйди Альбина за Саида.
– Ну и пусть выходит, – разрешил Гриша. – А в чем проблема?
– В чем проблема? – повторил Гришиным голосом Гюнтер – ему бы пародистом работать, а не в регистрационной службе – и посмотрел на Антоныча взглядом, каким сопровождают бросаемую на гроб в могилу пригоршню земли. – Мы с этой девочкой знаем, в чем дело.
– Не надо меня называть девочкой! – рявкнул Антоныч.
– Я разрешаю тебе говорить что угодно, девочка, – сказал Гюнтер. – Перед смертью, конечно, лучше выговориться. – И он повернулся к нам. – Вы обнаглевшие, зажравшиеся, обалдевшие от безделья кобели – девочки. Я слышал, чтобы принцы забирали право первой ночи у смердов, но чтобы смерды это право забирали у принцев…
Что-то с этим правом у нас одно за другое цепляется…
– Пресвятая богородица!.. – вскричал Гера, и голос его был близок к орлиному клекоту.
– Антоныч?.. – похолодев, как в том кафе, прошептал я. Наконец-то и я понял весь трагизм положения Сказкина. А значит, и свой.
– Да, да!.. – прокаркал он. – Девственницей она была!..
Посетители ближайших столиков внимательно нас рассмотрели.
– А я откуда знал, что она за принца?! Говорит – замуж против воли выдают, а я тебя люблю!..
– Ты же сказал, что только вчера с ней познакомился? – напомнил Гюнтер.
– А вы слышали что-нибудь о любви с первого взгляда? – спросил Гера.
Гюнтер поморщился и почесал у себя за ухом, как у лошади.
– Поскольку вы сейчас передо мной, следовательно, со Сказкиным вы еще не встречались. Чего вы от меня хотите?
– Совета, – нашелся Гера. – Мы хотим совета. Как нам теперь поступить, что делать?
– Я вам скажу, что делать. Возьмите четыре лопаты.
– Так, – сказал Гриша.
– И прямо сейчас начинайте копать тоннель в Новую Зеландию. – Гюнтер икнул.
– Послушайте, – тревожно заговорил Гера. – Но есть же медицинские операции! Ситуацию можно исправить. Быть может, вы нам подскажете, к кому из врачей обратиться?
– Не все можно зашить, молодой человек, – поскольку Гюнтер не назвал Геру «девочкой», ситуация показалась мне серьезной. – «Бритиш Петролеум» какую-то долбаную скважину уже два месяца заткнуть не может, а тут дело посложнее будет.
– Не окошмариваете ли вы ситуацию, Гюнтер Алексеевич? – недоверчиво встрял Антоныч.
– Я вот что скажу тебе, пострел. Раньше самой большой проблемой в своей жизни я считал имя, которым меня нарекли мама с папой. Но сейчас я вспоминаю тот день, когда познакомился со Сказкиным. И мне сразу становится легче.
– А что вы вообще можете о нем рассказать? – спросил Гриша. – Что он за человек, чем интересуется? Слабые стороны?
– Он разводит цветы у себя на Рублевке. Он вам понравится. Но если в голове у вас есть хотя бы один грамм мозгов, возьмите карту и найдите на ней Новую Зеландию, – бросив на стол салфетку, Гюнтер поднялся. – Удачи вам не желаю. Какая тут, к черту, удача.
Передал официанту несколько купюр и ушел.
– Да что его слушать? – решительно отмахнулся уже на улице Гера. – Старый алкаш! Как они любят друг о друге ужасы рассказывать! Прямо не Сказкин, а Франкенштейн! Сколько там до встречи?
– Полтора часа, – угрюмо отозвался Антоныч, натягивая манжету на рукав.
– Вот и поехали. Поговорим, найдем общее решение. В конце концов, он тоже человек.
Да, это было лучше, чем путешествие в Новую Зеландию. К последнему я не был готов, потому что послезавтра должен был сдать отчет по продажам.
Кафе, в котором Сказкин назначил встречу Антонычу, мы нашли быстро. Расселись за столиком и замолчали в тревожном ожидании. Конечно, пьяная болтовня Гюнтера нас напрягла, но мне почему-то казалось, что префект не ворвется в эту забегаловку, чтобы нас расстрелять. Если назначил встречу, значит, все обдумал и принял какое-то решение. И вряд ли оно станет причиной покупки нами лопат. Скорее всего, деньги. Но сколько?..
Только сейчас я понял, что за столиком идет спор, который вроде бы завершился пониманием несколько часов назад.
– В такую ситуацию любой из нас может попасть! – уверял Гриша, по-товарищески стуча Антоныча по спине. – Хочешь нас бросить? Валяй!
– Да разве я об этом говорил? – сказав это, Гера поправил воротник рубашки Антоныча. – Это я так, чтобы в следующий раз он документы при себе держал и где попало не разбрасывал…
– В следующий раз? – переспросил Гриша, глядя в сторону входа. – Следующего раза может и не быть… девочки.
Я повернул голову в том же направлении.
Глава 3
В кафе входили человек шесть или семь. В разномастных костюмах, коротко стриженные, на этих ребятках можно было пахать и сеять. Войдя, они тут же угукнули что-то бармену, и через несколько мгновений в зале нарисовался администратор. А еще через мгновение последний заговорил вслух о том, что кафе закрывается и все должны срочно его покинуть.
Почувствовав легкий холодок в груди, я посмотрел на Геру. Мне показалось, что он тоже чувствует легкий холодок в груди. Хотя, чего врать, я был близок к поносу.
Как только в дверях скрылась спина последнего из посетителей, в кафе появился еще один. Щуплый, что неудивительно для его возраста, который я оценил лет этак в шестьдесят, в костюме сотрудника компании по оказанию ритуальных услуг: черный костюм, белая рубашка и черный галстук. Впрочем, когда он приблизился и его коснулся свет, я увидел, что галстук серый. Но легче от этого мне почему-то не стало. Возможно, моим позитивным мыслям мешала блестящая, как бильярдный шар, голова старичка. Подобно зеркальной сфере под потолком бара она отражала падающие на нее лучи света и слепила. Неприятные ощущения. Он словно специально для знакомства с нами ее выбрил.
Подойдя, старец осмотрел нас взглядом гомосексуалиста-изувера, и один из двоих явившихся с ним холуев тут же приставил к нашему столику пятый стул. Если бы не линзы очков, сверкающие, как глаза ястреба, то его можно было бы принять за профессора-ботаника из университета. Такие способны заплакать, ставя «неуд» в зачетку студента. Но очки непостижимым образом превращали жалостливого дедушку, читающего перед сном Мопассана, в лионского мясника Клауса Барбье.
– Вы, надо полагать, Сергей Антонович? – полюбопытствовал он, глядя на Антоныча.
С этого, собственно, все и началось.
– А вы, надо полагать, тот, кто хочет вернуть мне основной документ гражданина Российской Федерации?
Старичок улыбнулся и кивнул холую. Тот подозвал администратора. Что-то ему сказал, и администратор кликнул официанта. Тот как трясогузка ускакал на кухню.
– Мне нравится в зрелых мужчинах дерзость, – сообщил нам дедушка. – Есть в этом что-то такое, что порождает ассоциации с мятым рыцарским шлемом или порыжевшими зубами, вонзающимися в прожаренную баранью ногу.
Он состоял от макушки до пят из аллегорий. Не очень удачных, надо сказать. С зубами у нас был полный порядок, ничего порыжевшего.
На столе, благодаря беспримерной скорости официанта, появился заказ.
Взяв со стола чашечку вместе с блюдечком, дед налил в блюдечко чаю и отхлебнул.
– Молодой человек, вам известно, что спать с дочерьми без благословения их отцов безнравственно?
Краем глаза я заметил, что двое из его свиты двинулись на кухню.
– Известно, – ответил Антоныч. – Но никак не могу заставить себя представить вас с иконой в руках.
Старичок поставил блюдечко, удовлетворенно потер ладошки и солнечно оскалился. Свет безупречных фарфоровых зубов придал нашей непринужденной беседе предчувствие ее скорого конца.
– Когда мне было шесть лет и я с папой и мамой жил в Твери, мальчик из третьего подъезда, с которым мы играли в песочнице, сломал мое ситечко. Боже мой, как я плакал.
Я присмотрелся. Или мне показалось, или на глазах старичка на самом деле показались слезы. Я приказал себе быть внимательнее. Вполне возможно, что слово «ситечко» мне послышалось, а на самом деле речь шла об авиакатастрофе.
– Когда мне было шесть лет и я с папой и мамой жил в Твери, мальчик из третьего подъезда, с которым мы играли в песочнице, сломал мое ситечко. Боже мой, как я плакал.
Я присмотрелся. Или мне показалось, или на глазах старичка на самом деле показались слезы. Я приказал себе быть внимательнее. Вполне возможно, что слово «ситечко» мне послышалось, а на самом деле речь шла об авиакатастрофе.
– На следующий день я сучком выколол ему глаз. Я недавно встретил этого мальчика. Он до сих пор без глаза.
– И вы купили ему новый? – попытался Гриша вновь породить у старичка ассоциации о мятом шлеме.
– Вы мне нравитесь, – и префект указал на Гришу пальцем. – Хотя и ошиблись. Кому нужен одноглазый бродяга, роющийся в помойных баках? Время не сделало его лучше. Я пропустил его по частям через промышленную мясорубку. Знаете, эта селитра – от нее никакого толку. Лучше всего удобрять клумбы чистой органикой, – он налил себе в блюдечко еще. – К чему я это, собственно, рассказываю. Чтобы у вас сложилось достаточно ясное представление о моей натуре. Я бесчеловечен, и меня это угнетает. Особенно по ночам, когда остаешься один на один с богом, – старичок вздохнул и поправил очки. Только сейчас я заметил, что глаза у него бесцветные. – Но я ничего не могу с собой поделать. Это гены. Согласитесь, я не виноват?
Гера пожал плечами, я счел за лучшее не шевелиться. Выдержав паузу, старичок обернулся.
– Ну, у вас там все готово?
Мне стало настолько нехорошо, что показалось, даже щеки покрылись инеем. Раздался какой-то шум, и мы вчетвером посмотрели на входную дверь. Двое амбалов старичка затаскивали в кафе какого-то парнишу в одеяниях манагера. Розовая рубашечка, серый костюмчик. Мне ли не знать… Лет несчастному около тридцати пяти. Ровесник. Специально, что ли, подбирал? Ощущение, что он несчастный, невозможно было заменить другим. Парниша упирался и всхлипывал. Увидев старичка, он принялся вопить:
– Роман Романович!.. Роман Романович!..
– И ничего-то я не могу с собой поделать, – сокрушенно произнес старичок. – Мое злопамятство, безусловно, зачтется на том свете. Гореть мне в аду синим пламенем. Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что совершенно не умею разговаривать с людьми.
– Роман Романович, это недоразумение!..
– Вот видите, – старичок показал себе большим пальцем за спину и поморщился. – Человек говорит, что это недоразумение. Годы обязывают меня быть доверчивее, милосерднее. Но я ничего, абсолютно ничего не могу противопоставить своей жестокости. Кто-то сидит на моем плече. Посмотрите, – обратился он ко мне. – Вы никого не замечаете на моем плече?
– Нет, – сознался я.
Старичок огорчился, как мне показалось, еще сильнее.
– Вот видите, никто не замечает… А он сидит. Сидит и шепчет мне в ухо: «Этот сукин сын обокрал тебя на три тысячи долларов. Он закупил для твоих магазинов спиртное и получил откатом». И что прикажете делать?
– «Для твоих магазинов»? – переспросил Гера. – Я думал, вы префект.
Между тем амбалы повели манагера на кухню.
– Может, он врет? – спросил Гера под его непрерывные вскрики.
– Кто? – не понял старик.
– Который на плече.
Старик мгновение подумал.
– Может быть. Очень может быть. Но я ничего не могу с собой поделать, – он вдруг резко для своих лет поднялся. – Пойдемте… – и он взялся за рукав стоящего рядом официанта. – А чаек ваш, молодой человек, говнецо.
Мы загремели стульями, вставая, и под присмотром холуев направились на кухню.
Картина для заведения общепита была странная, чтобы не сказать – необъяснимая. Манагер оставался в пиджаке и рубашке, но брюки и трусы с него были спущены.
– Ну, давайте, чего уж там, – попросил старичок.
Один из его холуев, наклонившись, взял манагера за ноги, а двое других подняли за руки и посадили на плиту. Треск, шипение, вонь горевшего мяса и оглушительный крик слились воедино, объясняя мне, непонятливому, что плита была предварительно раскалена добела.
Манагер орал как ненормальный, а я, пытаясь рукой найти помощь слабеющим ногам, думал о том, что уже никогда в будущем не закажу в ресторане бифштекс. Если оно, конечно, будет, будущее. Странно только, что все это из-за того, что Антоныч забыл в гостинице свой паспорт.
Крик прекратился, и потерявшего сознание несчастного стащили с плиты.
– У меня в саду заболела гортензия, – услышал я сквозь дымку полуобморока. – Знаете, считается, что крупнолистные гортензии рекомендованы к выращиванию в основном в странах с более мягким климатом. Но не так давно появился особый сорт гортензии крупнолистной, которая способна к обильному ежегодному цветению и в холодном климате четвертой зоны, куда входит Москва… Вам нравится гортензия?
Я поднял голову, чтобы убедиться, что вопрос адресован не мне. И в самом деле, старичок обращался к Гере.
– Не знаю, – ответил Гера и кашлянул.
Префект выставил в его сторону узловатый палец.
– Вот вы мне не нравитесь. Не нравитесь, и все. И ничего с этим не поделать. А знаете почему?
– Почему? – спросил Гера и еще раз кашлянул.
– Потому что мужчина должен точно знать, что ему нравится, а что нет.
Вряд ли Гера представляет, как выглядит гортензия. Я вот, к примеру, понятия не имею.
– Но мы отвлеклись, – сменил тему старичок. – Пойдемте за столик. Там и закончим наш разговор.
Как я снова оказался на стуле, не помню. В себя пришел только тогда, когда услышал голос Антоныча.
– Что будет с тем человеком?..
– С Архиповым?.. – старичок махнул рукой. – Его сожгут. Если пепел настаивать в воде неделю, получится замечательная подкормка. Главное, сливать прямо под корень.
– Ты больной сукин сын…
– Мы это уже обсудили, – отрезал старичок. – Перейдем к делу.
– Да поскорей, – хрипло добавил Гера. – Пусть гортензии в твоем доме приживутся, а все остальное вокруг передохнет.
– Вы думаете, я вас убью? – спросил старичок. – Прямо сейчас? – он засмеялся дребезжащим смехом. – Какие глупости. Я деловой человек. Волю эмоциям не даю, как вы уже заметили. Заметили?
– Заметили, – бросил Антоныч. – Что дальше?
– А дальше, засранец, ты и твоя свора на меня немножко поработаете. Если откажетесь, то окажетесь у меня на участке, в мешках. Из этих мешков садовник будет брать понемногу, совочком… Кстати, садовник, кажется, тоже что-то замышляет, – он отвлекся и повернулся к одному из холуев. – Вы уж проверьте, замышляет или нет. Буду рад, если мои подозрения окажутся беспочвенными.
Холуй кивнул.
– И вас назначили префектом? – приглушенно спросил Гриша.
– Вы перестаете мне нравиться. Чувство справедливости вас портит – вот что я скажу.
Он поднял руку и щелкнул пальцами. И холуй тотчас передал ему тонкую папочку. Не знаю, откуда он ее вынул. Может быть, из кармана брюк.
– Вы знаете, что это такое? – он бросил папку, и фотографии, рассыпавшись, покрыли весь стол.
Я раскрыл корочки и собрал фото в стопку.
– Это Энди Уорхол.
Старичок улыбнулся мне как сыну.
– Ты хороший мальчик. Ты мне нравишься.
Это самое большое достижение за сегодняшний день. Я понравился пожилому сумасшедшему садисту-извращенцу.
– Одна из самых дорогих коллекций картин основоположника поп-арта Энди Уорхола была похищена в сентябре прошлого года. Из дома одного бизнесмена, имя которого вам знать ни к чему, какой-то подонок, имя которого я вам назову, вынес одиннадцать полотен на шелке, – старичок закряхтел. – Вот так вот повесишь картинку на стену, а сволочь приблудная придет и сымет… За информацию о местонахождении картин даже цену назначили – мильен долларов. Но что мильен, когда сами картинки стоят одиннадцать… А через пяток лет еще дороже станут. И вот надо же так случиться, что я знаю, где эти картинки.
– На фантики похожи, – Гера стиснул зубы.
Крутанув шеей, старичок снова оскалился. Он так улыбался. У моего соседа есть ротвейлер. Когда он меня видит – ротвейлер, – то поднимает верхнюю губу, глаза же продолжают оставаться стеклянными. Сосед говорит, что ротвейлер мне так улыбается. Меня же эта улыбка немного нервирует, и я спешу скрыться в квартире. Сейчас было то же ощущение, но скрыться было негде.
– Я назову адрес, а вы эти картинки мне принесете. И тогда я подумаю, что с вами делать. Может быть, и прощу вашего приятеля. Заодно и вас за то, что набрались смелости явиться сюда без разрешения. Но я ценю ваши чувства. Знаю, что такое дружба с детства…
– Вы хотите, чтобы мы эти картины… – в изумлении заговорил Гриша.
– Вот именно, сукины дети, – процедил старик и подался вперед. Вместе с ним подтянулись к столику и холуи. – Вот именно. И сроку я вам даю до вечера наступившего дня! На рассвете дня завтрашнего, если что-то у вас не заладится, вы будете снизу смотреть, как гортензии цветут. Вот здесь – нужная вам информация, – он выгрузил из кармана пиджака конверт и швырнул на стол.