Пол Андерсон СМЕРТЬ И РЫЦАРЬ (повесть)
Париж, 10 октября 1307 года, вторник
Ветер гнал над самой землей чугунные тучи, высоко вздымал пыль на улицах, завывал в нависающих над ними галереях. И хотя он ослаблял смрад гниющих потрохов, конского навоза, человеческих фекалий, близких могил, клочковатого дыма очагов — городской гул, напротив, как будто звучал громче прежнего. Тут и топот башмаков, и стук копыт, и скрип колес, и звон молотов, и болтовня обывателей, и гневные крики, и пылкие уговоры, и расхваливание товара, и пение, а подчас и молитва.
Горожане выходили из домов, чтобы заняться своими обычными делами: домохозяйка направлялась на рынок, ремесленник — в мастерскую, священник — к ложу умирающего. Тут увидишь и шута в ветхом наряде, и слепого попрошайку, и сопровождаемого двумя приказчиками купца, и пьяненького воина, и студента в мантии, и очарованного гостя из чужой страны, и груженую телегу с возницей, охаживающим вожжами коней и честящим прохожих, и сотни, тысячи других…
Возвестили третий час церковные колокола: день полностью вступил в свои права. По улице шел Гуго Маро, и всяк встречный уступал ему путь. Не высоченный рост был тому причиной — хотя другого такого дылду поди поищи, — а одежда. Котта, чулки, обувь — хоть и добротного кроя, но выблекшие на солнце и со следами сабельных ударов; поверх них простой бурый плащ. Но спереди на этом плаще алел особый знак — крест тамплиера. Привлекала взгляды и коротко подстриженная черная шевелюра, и неухоженная борода. Даже если правдивы слухи о том, что орден нынче в немилости у короля, задирать этакого силача себе дороже. А при виде мрачной мины на осунувшейся физиономии и вовсе пропадает желание дерзить.
По пятам за рыцарем семенил посланный по его душу мальчишка. Держась поближе к фасадам — улицы были топкими от гниющих отбросов, — они подошли к нужному зданию, такому же богатому, как соседние, и даже малость повыше. Позади запертой конюшни, в тот день пустовавшей, в стене трехэтажного бревенчатого дома была утоплена дубовая дверь. Здесь жил и трудился зажиточный драпировщик. Но однажды он не смог расплатиться с долгами, и его имущество перешло к тамплиерам. И хотя далеко отсюда стоял парижский Тампль, в этом доме тоже устраивали тайные собрания и принимали важных гостей.
Остановившись на крыльце, Гуго постучал. Сдвинулась заслонка, кто-то выглянул в окошко, а затем дверь медленно отворилась. Двое мужчин отдали воинское приветствие, соответствующее рангу посетителя. Стражи были суровы, в позах сквозила настороженность, и алебарды в руках вовсе не выглядели церемониальным оружием — это был привычный рабочий инструмент. Оглядев охранников, Гуго поинтересовался:
— Братья, с чего это вы в собственных стенах оружные? Неужто ждете нападения?
— Приказ рыцаря-компаньона Фулька, — проскрежетал тот стражник, что покрупнее.
Гуго огляделся по сторонам. А второй, словно испугавшись, что гость намерен уйти, добавил:
— Брат, велено тебя вести прямиком к нему. Будь любезен, не противься. — А гонцу наказал: — Ты же ступай восвояси.
Только и видели паренька.
В сопровождении двух вооруженных монахов Гуго вошел в вестибюль, где начиналась лестница. Справа — ворота конюшни, они на запоре. Слева ворота распахнуты, за ними вымощенная плитами площадка с деревянными столбами, подпирающими балки. Раньше в этом крытом дворе мастерили, торговали, хранили, а нынче царит пустота.
Лестница вела кверху, и проходила она над другим пустующим складом. Трое поднялись на второй этаж; расположенные там комнаты предназначались для членов семьи и гостей; челядь ночевала на чердаке. Гуго пригласили в кабинет. Темные стенные панели, дорогая мебель. И тепло, даже душно — из-за тлеющих в жаровне углей.
В кабинете ждал Фульк де Бюше. Он был на ногах — высокий, лишь на два дюйма ниже Гуго. Горбоносый, седеющий и, возрасту вопреки, гибкий и сильный; даже зубов хватает во рту. Как и положено рыцарю-храмовнику, давшему обет пожизненного безбрачия, он носил белую мантию. На боку висел меч.
Гуго остановился.
— О боже… — растерялся он. — Приветствую тебя, брат…
Фульк жестом велел своим людям выйти из кабинета, а когда те встали обочь двери в коридоре, поманил гостя. Гуго тотчас подступил.
— Магистр, чем я могу послужить тебе? — спросил он.
Формальность — хрупкий доспех. Принесенное отроком послание было четким и недвусмысленным: Гуго надлежит незамедлительно явиться к начальству.
Хоть и нечасто слышал Гуго тяжелый магистерский вздох, но прекрасно знал, что он означает. За строгой маской пряталась душевная печаль.
— Мы можем говорить без опасений, — сказал Фульк. — Здесь надежные люди, умеют держать язык за зубами. А всех прочих я отпустил.
— Но разве прежде наши разговоры не были прямыми и откровенными? — выпалил Гуго.
— С недавних пор я в этом сомневаюсь, — ответил Фульк. — Но посмотрим, что будет дальше. — И, помолчав немного, добавил: — Скоро все станет ясно.
Гуго стиснул кулаки, усилием воли разжал пальцы и как можно спокойнее произнес:
— Чтобы я тебе лгал — такого не бывало. Ибо ты для меня не только начальник, не только брат по ордену, но и… — Он замялся, а потом все-таки договорил: — Но и друг.
Рыцарь так сильно закусил губу, что в бороду потекла кровь.
— Разве иначе я бы предупредил тебя о близкой опасности? — увещевающе вопросил Гуго. — Проще было бы уйти, сберечь собственную шкуру. Но я снова предостерегаю тебя, Фульк, и молю: спасайся, пока еще есть время. Иначе и трех дней не минует, как беда падет на твою голову.
— Твои пророчества прежде не бывали такими точными, — бесстрастно отметил собеседник.
— Роковой час не был так близок, — объяснил рыцарь. — И к тому же я надеялся…
Фульк рубанул воздух кистью руки, как топором, заставив Гуго умолкнуть.
— Довольно! — воскликнул магистр.
Гуго оцепенел. Фульк принялся расхаживать, как зверь в клетке. И при этом не говорил — чеканил фразу за фразой:
— Да, ты кое-что предсказал, и обещанное тобою произошло. Пусть это и незначительные события, я высоко оценил твою прозорливость. И когда ты намекнул на скорое великое несчастье, я отправил письмо своему родственнику. Мы уже знаем о выдвинутых против нас обвинениях. Однако ты не удосужился объяснить, откуда вдруг у тебя взялись способности гадальщика. Насколько я помню, до недавних пор ты не вел странных речей о мавританской астрологии и пророческих видениях. — Фульк помолчал, сурово взирая на допрашиваемого, а затем столь же сурово произнес: — Дьявол может и правду изречь, коль увидит в том выгоду для себя. Ответь же, называющий себя именем Гуго Маро: какова природа твоего знания?
Собеседник пожилого магистра осенил себя крестным знамением:
— Я честный христианин…
— Так поведай же все как на духу, объясни в точности, чего надо ждать. Я передам твои слова великому магистру, и все наши братья успеют подготовиться.
Гуго закрыл лицо руками:
— Но я не могу! О Фульк, мой славный друг, даже сейчас я не способен это сделать! У меня скован язык! Даже те немногие слова, что я в силах пролепетать, — они под запретом. Но ты же давно меня знаешь!
Ответ был холоден и тверд:
— Знаю, ты хочешь, чтобы я тихо исчез, спасся, никого не предупреждая. Но если я нарушу все обеты и клятвы, если брошу в беде братьев во Христе, не погублю ли тем самым душу мою? — Фульк перевел дух и продолжил: — Нет, брат мой… если ты все еще брат. Я устроил так, чтобы несколько дней ты побыл у меня в подчинении. Поживешь здесь, взаперти; никто не будет знать о твоем присутствии, кроме меня и надзирателей. И если в самом деле король обрушит на нас свой гнев, я, возможно, отдам тебя в руки инквизиции. Дескать, рыцари Храма обнаружили в своих рядах сосуд зла, затесавшегося колдуна-чернокнижника, и спешат избавиться от него…
Речь Фулька прервалась судорожным вздохом, душевная мука исказила лицо.
— И я буду молиться, Гуго, денно и нощно молиться и блюсти самые суровые обеты, лишь бы священный трибунал счел тебя виновным разве что в любви к ордену… Сможешь ли ты тогда меня простить?
Несколько мгновений магистр простоял молча, а потом закончил, чеканя слова:
— Так я поступаю во благо ордена, коему все мы дали клятву верности перед Господом. Рауль и Жан, уведите его.
На скулах Гуго заблестели слезы. Вошла стража. И тогда, повинуясь порыву, рыцарь выхватил свое единственное оружие — нож — и протянул Фульку рукоятью вперед. Магистр убрал руки за спину, и нож полетел на пол.
Гуго без единого слова повернулся к дверям; охрана встала по бокам. Уходя, тамплиер сжал в кулаке висевшее на шее маленькое распятие, символ высших сил и источник их помощи.
Сан-Франциско, 8 марта 1990 года, четверг
К Ванде Тамберли Мэнс Эверард вернулся почти на закате. Сквозь пролеты моста Золотые Ворота лился вечерний свет. Из гостиничного номера они видели и слышали, как вагончики канатной дороги, погромыхивая, движутся к океану. Еще глазам представали острова, и отдаленный крутой берег серебряно-синей гавани, и паруса, точно крылья блуждающих чаек.
Как же хотелось там побывать! Оба агента Патруля надеялись, что у них появится такая возможность.
Едва Мэнс вошел, Ванда безошибочно разгадала выражение его обветренного лица.
— У тебя новая миссия?
Он кивнул:
— Когда позвонил Ник, стало совершенно ясно, что задумали в штабе.
Ей не удалось скрыть возмущение. В этот раз они и двух месяцев не провели вместе.
— Почему тебя не оставят в покое? У Патруля что, нет других агентов-оперативников?
— К сожалению, поблизости нет. Если честно, я мог отказаться, но заглянул в отчет и пришел к выводу, что никто лучше меня в этот раз не справится.
«Заглянул в отчет» — это было очень мягко сказано. На подготовку ушел весь день, Эверард освоил объем сведений, эквивалентный приличной библиотеке: история, язык, право, обычаи, опасности. И преобладали не тексты и не аудиовизуальные материалы, а непосредственно вводимая в мозг информация.
— Что ж, noblesse oblige,[1] — вздохнула Ванда, обнимая Мэнса и прижимаясь щекой к его широкой груди. — Все равно это рано или поздно случилось бы. Ладно, как закончишь, возвращайся в ту же минуту, когда скажешь «до свиданья», хорошо?
— Ты мои мысли читаешь, — ухмыльнулся он, гладя ее светлые локоны. — Но особой спешки нет. Самому охота управиться поскорее, но как же без прощальной пирушки? Будем гулять всю ночь.
— Это лучшее предложение за весь день.
Ванда потянулась губами к лицу Эверарда, и некоторое время в комнате звучал только нежный шепот.
Отступив на шаг, она попросила утратившим уверенность голосом:
— Это было чудесно, но, прежде чем займемся серьезным делом, может, объяснишь, что тебе поручили в этот раз.
— Конечно объясню, — согласился он. — За пивом?
Получив кивок, Мэнс почал две бутылки «Сьерра-Невада пэйл». Ванда взяла пиво и уселась на диван. Эверард был слишком взволнован, поэтому остался на ногах. Он набил трубку.
— Париж, начало четырнадцатого века, — заговорил он. — Исследователь-полевик, по имени Хью Марло, угодил… угодит в серьезный переплет, и мы его вытащим… обязаны вытащить. — Разговор шел на английском, а не на темпоральном, и Эверард был вынужден пользоваться временами и формами глаголов, плохо подходящими для хронокинетики. — У меня есть опыт работы в Средневековье.
Ванда содрогнулась — та работа не обошлась без ее участия.
— К тому же Хью мой современник. И хотя он не американец, а британец, у него тоже мышление западного человека из двадцатого столетия. В операции это может быть существенным подспорьем.
Редкому поколению удается сделать врагами предка и потомка.
— Что с ним стряслось? — спросила Ванда.
— Марло изучал тамплиеров. В то время их политический центр находился во Франции, но они имели многочисленные командорства и в других государствах. Помнишь, чем промышляли храмовники?
— Очень смутно.
Эверард разжег трубку, затянулся дымом и глотнул пива.
— Это один из военно-религиозных орденов, возникших в эпоху Крестовых походов. После того как крестоносцы потерпели окончательный провал, храмовникам удалось сохранить свое могущество и практически полную независимость. Кроме войн, они занимались ростовщичеством, за что и поплатились в конце концов. Орден превратился в огромную копилку, притом что отдельные его члены честно блюли аскезу, оставаясь воинами и мореплавателями. Храмовники стали непопулярны, даже по меркам той эпохи прибрали к рукам слишком много богатства и власти, но предъявленные им на судебных процессах обвинения выглядят в большинстве своем несправедливыми. Дело в том, что король Филипп Красивый, помимо прочего, хотел заполучить их сокровища. Он уже разорил евреев и ломбардцев, вытряс из них уйму золота. Этот честолюбивейший из монархов строил исключительно амбициозные планы, а потому всегда остро нуждался в деньгах. Римский папа Климент Первый, будучи ставленником Филиппа, всегда и во всем поддерживал его. Тринадцатого октября тысяча триста седьмого года французские тамплиеры подверглись внезапному аресту — мало кому удалось ускользнуть из тщательно раскинутых сетей. Храмовники обвинялись в идолопоклонничестве, богохульстве, содомии и тому подобном. Нужные королю признания добывались пытками. Итогом долгого и сложного судебного процесса стал разгром ордена тамплиеров и гибель на костре многих его членов, включая великого магистра Жака де Моле.
— Да, не повезло бедняжкам, — сделала грустное лицо Ванда. — Но зачем нужно их изучать?
— Это весьма важные события. — Мэнс не стал объяснять, что Патруль Времени считает необходимым иметь полные и точные сведения о любой из охраняемых им эпох. Ванда и сама это знала — еще бы ей не знать! — Надо отдать должное скрытности тамплиеров, они больше века хранили в тайне свои собрания и ритуалы. В финале это сыграло на руку их врагам, дало почву для ложных обвинений.
Что же произошло на самом деле? Сведения, содержащиеся в хрониках, нельзя назвать достоверными. Хочется выяснить подробности, и любая крупица информации может оказаться крайне полезной. Например, нам важно знать, что делали уцелевшие тамплиеры, рассеявшись по Европе, Северной Африке и Ближнему Востоку. Может быть, действовали в подполье, влияя на христианские ереси и мусульманские секты? Известно, что некоторые из этих рыцарей, очень немногие, примкнули к маврам.
С минуту Эверард пыхал трубкой и любовался профилем Ванды на фоне темнеющего неба, а затем продолжил:
— Марло залегендировался и вступил в орден. Провел в нем под чужим именем десятки лет, подружился с высокопоставленным рыцарем и получил доступ к секретам. И вот накануне королевского удара по тамплиерам рыцарь хватает нашего коллегу и сажает под замок, оставляя без связи с внешним миром. Это плохо — Марло слишком много знает.
— Откуда? — удивилась Ванда. — Разве у него нет… не было блокировки?
— Конечно была. Марло не может сказать никому постороннему, что прибыл из будущего. Но ведь нельзя не предоставлять полевому агенту определенную свободу действий, чтобы он мог самостоятельно оценивать ситуацию и… — Эверард пожал плечами. — Марло — научный работник, а не полицейский. Возможно, он мягкосердечен.
— Но разве столь грязный период не требует от человека сурового нрава и умения выживать? — спросила Ванда.
— Так-то оно так… Мне не терпится расспросить Марло и выяснить, что за семена он успел посеять и в чьих умах. — Эверард сделал паузу и добавил: — Как я догадываюсь, чтобы в разумные сроки продвинуться в орденской иерархии, он был вынужден демонстрировать кое-какие оккультные трюки, например предсказывать разные события. В Средние века мистические проявления не были редкостью, и аристократия относилась к ним благожелательно — лишь бы это не было откровенным шарлатанством и приносило ей пользу. Марло мог пророчить в интересах дела, но, похоже, он вышел за рамки дозволенного и сообщил высокопоставленному рыцарю Фульку де Бюше, что близится катастрофа — король и инквизиция готовят тамплиерам разгром. В сложившихся обстоятельствах он не мог раскрыть детали. Как я догадываюсь, Фульк понял: у него нет времени, чтобы связаться с великим магистром и убедить его в необходимости принять меры защиты, если такое в принципе возможно. И тогда у Фулька возникла идея взять Марло под арест, с тем чтобы передать его властям как колдуна, если предсказание сбудется, — авось тамплиерам зачтут заслугу, убедившись, что они были и остаются благонравными христианами.
— Гм… — нахмурилась Ванда. — И как же об этом узнал Патруль?
— Разумеется, у Марло был при себе миниатюрный радиофон. Наш агент всегда носил на шее распятие, и при аресте его не отобрали. Едва он оказался в одиночестве под замком, как связался с ближайшей базой и сообщил о своей проблеме.
— Понятно. Извини за глупый вопрос.
— Он вовсе не глупый. — Эверард подошел к Ванде и положил ей на плечо ладонь. — Просто ты еще не знаешь всех мудреных уловок Патруля, хоть и не раз побывала в деле.
Улыбка на ее лице продержалась недолго.
— Надеюсь, в этой операции будет… больше мудреных уловок, чем риска, — тихо проговорила Ванда.
— Помилуй, какой тут риск! Дело-то пустяковое: вытащить Марло из запертой комнаты.
— Коли так, почему понадобился именно ты? — резко спросила она. — Любой патрульный способен заскочить туда на темпороллере, посадить коллегу в седло и выскочить.