Верхняя половина стада, столпившаяся на площадке, в безумном ужасе тоже покатилась вниз, как живая лавина. Подпаски и Теуль были мгновенно растоптаны, но Мами, побуждаемая бессознательным инстинктом самосохранения, вскочила на спину новому вожаку стада, высокому пестрому оленю с белым пятном на лбу, и, как привидение, помчалась вниз, крепко ухватившись за его мохнатую шерсть и сопровождаемая, как почетной стражей, самыми крупными быками, которые всегда держались вместе.
Мышееды, ехавшие и шедшие в хвосте стада, не успели даже остановиться, чтобы посмотреть вверх. Лавина борющихся, фыркающих, вскакивающих друг на друга животных накатилась на них, как гигантская волна, и раздавила их всех, как осыпь скалы, обрушенная землетрясением; через минуту стадо покатилось дальше, на земле остались только осколки изломанных нарт и истоптанные трупы.
Ваттан с товарищами продолжали бежать сзади, крича и размахивай копьями. Чтобы не отставать от оленей, они падали на спину и, по обычаю пастухов, катились вниз, подняв кверху ноги и действуя копьем, как тормозом. Меховая одежда была так скользка, что они стали догонять обезумевшее стадо, но на последнем повороте их неожиданно встретил дождь стрел. Пятеро, воткнув копья в снег, вскочили на ноги, но один из оленных воинов, тот самый, который взбирался на гору
93
сзади всех, остался на земле, пораженный в живот отравленной стрелой.
Человек с двадцать Мышеедов, которые шли пешком сзади поезда, успели спастись от погрома, прижавшись у каменной стены в самом углу поворота. Стадо промчалось мимо, почти не задевая их. Но вместе с последними оленями катился монументальный Рынто, который, увидев товарищей, тотчас же отскочил в сторону и сделал усилие, чтобы остановиться. Во время катастрофы он был в самой голове стада и поэтому не был растоптан. Кроме того, он был так близко к выскочившей засаде, что успел узнать Колхоча и высокого Ваттана и сообразить, в чем дело. Теперь он хотел отомстить им или, в худшем случае, подороже продать свою шкуру.
Ваттан с товарищами остановились и посмотрели друг на друга. Их было только пять человек, и они с удивлением видели, что луки были только у Колхоча и Ваттана, тогда как остальные трое в беспорядке дикого нападения забыли свои на собачьей нарте. Мышееды были без шлемов и без панцирей, которые тоже остались на нартах, но с луками в руках, ибо эти дикие воины не расставались с луком даже ночью. Они стояли все вместе и держали наготове свои предательские стрелы, похожие на окостеневших змей. Ваттан и его товарищи невольно отступили назад, ища прикрытия. Ваттан посмотрел вниз, дожидаясь второй половины отряда, потом приложил пальцы к губам и пронзительно свистнул. Эхо громко отозвалось, и удвоенный звук покатился вниз по корытообразному ущелью, но никого не было видно на дороге.
— Их только пятеро! — сказал Рынто. — Идем к ним!..
Они двинулись вперед снова, заставив оленных воинов отступить, ибо ядовитые стрелы давали им огромное преимущество.
В эту критическую минуту на верху стены, над дорогой, послышался свист и глухой шум; град каменных обломков свалился на голову Мышеедам как будто с неба. Оленные воины тесно прижались к стене, избегая ударов.
— Горные духи с нами! — кричали они вне себя от восторга. — Вот вам, проклятые!
На скалах никого не было видно, но камни продол-
94
жали прилетать вниз, убивая человека за человеком, тем более что пораженные ужасом Мышееды падали ничком на землю, предоставляя новым врагам более заметную цель. Только огромный Рынто, пробираясь по карнизу у самой стены, быстро спускался, собираясь опять ускользнуть. Но Ваттан не хотел никого отпустить невредимым. Натянув свой огромный лук, он пустил в убегавшего воина стрелу, длиной в полтора локтя, которая пронзила его насквозь и пригвоздила к скале.
— Это вам за воинов Мами, — громко сказал Ваттан, видя, что все Мышееды перебиты. — Идем вниз! — крикнул он товарищам.
На другом нижнем повороте дороги показался второй отряд.
Пользуясь беспечностью Мышеедов, они так приблизились к ним, что ехали за ними почти по пятам, держась настороже и напряженно прислушиваясь к малейшему шуму впереди. Им удалось пропустить стадо мимо себя на самом удобном месте, где скалы несколько расходились и спускались к дороге косогором, так что, отъехав в сторону, они могли смотреть на бегущих оленей сверху вниз. Они стояли на таком видном месте, что Мами, пробегая мимо на своем скакуне, вдруг узнала своих знакомцев с Чагарского поля. Вне себя от радости, она попыталась направить быка на косогор, потом вдруг вскочила обеими ногами на загорбок своего оленя и перебежала по серому животному морю колышущихся спин с тою же уверенностью, с какой несколько дней тому назад балансировала на натянутой шкуре.
Оленные воины встретили ее громкими криками, но нельзя было терять времени на расспросы. Несколько человек поскакали вдогонку за стадом. Другие, посадив ее на одну из свободных нарт, помчались вверх.
Но когда они приехали на место последнего побоища, все было кончено. Мышееды лежали на земле, растоптанные копытами и убитые каменьями, а победители уже собирались спускаться вниз.
При виде молодого витязя, который в другой раз выручил ее из опасности, девушка соскочила с нарты и побежала к нему навстречу.
— Ваттан! — сказала она. — Ты самый сильный на
95
тундре. Моя кровь — твоя. Стадо и полог, душу и жизнь — возьми, что хочешь...
Радость побежала по лицу молодого оленевода, как зарево.
— Ты — моя добыча! — сказал он, кладя ей руку на плечо. — Отбил бы тебя у духов, не только у людей!
— Духи с нами! — напомнил один из спутников. — Если бы не эти камни, много было бы еще работы над Мышеедами.
Девушка посмотрела вокруг и с удивлением увидела самых сильных воинов враждебной стороны, раздавленных обломками скал.
«Кто их?» — хотела спросить она, но вдруг заметила Рынто, который так и остался у стены, пригвожденный огромною стрелою.
Жестокая радость зажглась в ее глазах, и, подобрав копье, валявшееся на земле, она подскочила к своему бывшему притеснителю так быстро, что рука Ваттана упала с ее плеча.
— Помнишь белого оленя? — сказала она ему в упор. — Теперь ты нанизан, как жаркое на вертеле...
Рынто был еще жив; он взмахнул руками, как птица с подбитыми крыльями, и, сделав отчаянное усилие, вырвал стрелу из расселены камня, даже сделал один колеблющийся шаг вперед, по направлению к девушке. В это время сверху послышался тот же свист, что прежде. Большой камень упал прямо на голову последнему Мышееду, расколол ее, как спелый плод, и отлетел в сторону, обрызганный кровью и мозгом. Все подняли головы. На самом краю скалы, весь освещенный лучами заходящего солнца, стоял Гиркан. И он показался Мами действительно воплощением горного духа, владетеля и мстителя этих безмолвных мест.
Глава двенадцатая
Победители разбили лагерь у подножия Щелеватой сопки. Молодые люди поставили походную палатку Мами, закололи оленей и приготовили ужин. Усталое стадо паслось на соседнем моховище под присмотром двух добровольных стражей. Каррита отыскала в скудном багаже Мышеедов кое-какие остатки палаток своего
96
племени и соединила их все вместе в виде большого навеса над четвероугольным спальным пологом Мами. В довершение всего поздно вечером подъехал Камак, который, отыскав на полдороге следы своего украденного стада, не вытерпел и, оставив обоз сзади, помчался догонять отряд.
На дворе давно стемнело. Почти все воины, утомленные походом и приключениями дня, спали. Но в палатке еще горела жировая лампа. Передняя пола была слегка откинута, открывая доступ свежему воздуху. Камак сидел на хозяйском месте справа. Мами сидела рядом, рука старика все время лежала на широком меховом рукаве дочери, как будто он боялся, что она опять может неожиданно исчезнуть.
Ваттан сидел справа на почетном месте. Поближе к выходу сидели Колхоч и Каррита. Девочка, впрочем, незаметно для самой себя, тоже заснула, и голова ее опять покоилась на коленях ее друга, который терпеливо сидел и не делал ни одного движения, чтобы не спугнуть ее отдыха.
— А серый с подпалинами? — спросил Камак, слегка повернув лицо к дочери.
— Съели! — неохотно сказала девушка.
Камак переменил положение, как будто ему неудобно стало сидеть.
— А черный упряжной?
— Убежал неведомо куда!
Он расспрашивал ее о потерях стада и при каждом новом сведении все более убеждался, что значительная часть его богатства исчезла.
— Оставь, старик! — сказал наконец Ваттан, который сгорал от нетерпения, слушая этот однообразный перечень, и хотел перейти к делу, для него несравненно более важному. — У меня большое стадо!
— Не моей семьи тавро! — возразил Камак с упрямой привязанностью оленевода к собственному стаду, унаследованному от отца и деда.
— Не моей семьи тавро! — возразил Камак с упрямой привязанностью оленевода к собственному стаду, унаследованному от отца и деда.
— Смешаем вместе оленей! — утвердительно сказал Ваттан. — У наших стад будут два отца...
— А с шатром что сделаю?— спросил Камак угрюмо.
Семейные очаги оленных людей были непримиримы,
97
и когда две семьи сливались вместе, одна из них должна была бросить на произвол судьбы свой шатер, домашние принадлежности и идолов.
— Мой огонь останется без кормильца, — продолжал Камак. — Придется нам жить на твоей удаче и еде.
Ваттан подумал немного, потом решительно тряхнул головой.
— Пусть Ватент сердится, — сказал он, — но если зовешь, пойду в зятья в твой дом.
Лицо Камака смягчилось. Лучше такого приемного зятя нельзя было отыскать на всей земле между трех морей. Однако, прежде чем ответить, он посмотрел на лицо Мами. Оно было озабочено и как будто печально. Девушка весь вечер хранила необыкновенную задумчивость и даже неохотно отвечала на задаваемые вопросы.
— Я стар! — наконец сказал Камак. — Вот настоящая хозяйка.
Последние события пробудили в его душе совершенно, новое смирение.
— Ты знаешь! — с гордостью продолжал старик. — Мы из памятливой семьи. Я помню имена восьми поколений, а она одна дочь. Она приносит жертву домашним богам, колет оленей, в ее чреслах все будущее потомство...
— Она моя добыча! — снова сказал Ваттан, как на месте побоища.
Мами вдруг очнулась от своей думы.
— Пойдем со мною! — сказала она молодому оленеводу. — Я скажу тебе.
Они вылезли из-под полуприподнятой полы. Ваттан почувствовал, что наступает торжественная минута, ибо девушки оленеводов любили кончать объяснения с своими искателями на вольном воздухе, вдали от нескромных глаз.
— Посмотри на небо, Ваттан! — сказала девушка после короткого молчания.
Вечер был необычайно тих, ночной воздух был прозрачен и чист, на небесах мерцали только крупные звезды — знак того, что ясная погода установилась надолго.
— Вот Юлтаят! — сказала девушка, указывая рукой
98
на Ориона. — А вон Шесть Сестер! — продолжала она, указывая на Плеяд.
— Я знаю звезды, — сказал Ваттан с удивление. Он не понимал, к чему клонятся речи девушки.
— Видишь, бегут, а он гонится с луком... Вот и стрела летит! — она протянула руку по направлению, к Альдебарану. — Все равно не догнать. Они быстрее.
— Какое нам дело? — возразил Ваттан с неприятным чувством. Он вдруг вспомнил, как он догонял и не мог догнать Мами на бегу.
Мами продолжала глядеть на звезды и вдруг запела тихим голосом старинную песню или легенду:
— Я служу Сестрам! — прибавила она, перестав петь. — Они на меня зарок положили.
Голос ее был тих, но совершенно внятен.
— Зарок? — переспросил Ваттан с сомнением в голосе.
Он еще не понимал, к чему клонят речи Мами, но и здесь остался верен своему недоверию к духам и всему сверхъестественному.
— Знаешь ты, как я на свет родилась? — продолжала девушка с возрастающим волнением. — Мою мать задушил Ивметун. Я одна осталась, маленькая, хилая, — одна как перст. Даже не росла совсем, как дерево с чахлым корнем. Девчонки бегают, а я в пологу сижу. Им жарко, а мне холодно. Они смеются, а я плачу...
— Бедняжка! — сказал Ваттан сочувственно.
Даже имя Ивметуна, коварного духа таинственных припадков, которые для жителей тундры страшнее любой заразы, не могло испугать его.
— Отец придет домой, говорит: «На что ты мне такая? Не видать мне от тебя внука!..» Думаю: что мне делать?..
Ваттан е удивлением посмотрел на это молодое, сильное тело. Он не мог себе представить, чтобы Мами
99
когда-нибудь была такой хилой девочкой, как она описывала.
— Раз ночью — зимняя была, ясная ночь — вылезла я из полога, смотрю на небо, думаю: кто бы мне помог? Думаю: мужчины помогают мужчинам, женщины женщинам, а девушки девушкам. Гляжу, а Сестры мне смеются сверху...
Лицо ее было обращено кверху, и, по-видимому, она опять переживала эти полузабытые, давно минувшие чувства.
— Сестры, — говорю, — сделайте меня проворнее всех, такою быстрою, как вы сами! Что попросите, дам в плату. Будь это камень, зверь, человек, грудной ребенок — все отдам... А Сестры мигают: ладно! Озябла я, вошла в полог, легла спать. Во сне явились ко мне все Шесть Сестер. Говорят: не нужно нам ни зверя, ни малого ребенка! Но если хочешь служить нам, будь без мужа, как мы...
— Как без мужа? — стремительно возразил Ваттан.
Он почувствовал, как будто перед ним вдруг разверзлась бездна.
— Ты сказала: моя кровь — твоя!.. — прибавил он совсем другим, хриплым голосом.
— Я не отрекаюсь! — сказала Марти. — Вот жилы на моей руки. Дай свою руку и свой нож! Смешаем нашу кровь. Будем брат и сестра, как два встречные ветра.
— Провались со своим сестринством! — запальчиво крикнул Ваттан. — Я человек, а не дерево! Мне нужно жену!
Мами положила Ваттану руку на плечо.
— Прости меня, — сказала она мягким и немного виноватым голосом. — Боги не судили... Что можем мы сделать против них?..
Ваттан сердито сбросил ее руку с своего плеча.
— Не лги!.. — воскликнул он с возрастающим гневом. — Договаривай!.. Твоему отцу нужны внуки.
— Я говорила им... — сказала Мами, невольно отступая назад перед его угрожающим жестом. — И я не буду лгать. «Кто обгонит меня, тот сильнее меня. — Он — для меня, как я — для других». Так сказали Сестры, — прибавила она медленно, останавливаясь на минуту пе-
100
ред этой таинственной, знакомой с детства, но не ясной фразой, похожей на оракул.
Ваттан сделал шаг к девушке, потом остановился и посмотрел ей в лицо долгим взглядом, пронзительным и ярким даже в ночной темноте.
— Лучше бы мне убить тебя! — сказал он наконец тем же тихим голосом, хриплым и заикающимся от гнева.
Девушка разорвала ворот своего мехового корсажа.
— Вот моя грудь! — бесстрашно сказала она. — Два раза ты выручил меня, — бей, если хочешь!..
Ваттан вдруг схватил ее в свои крепкие объятия, которых опасались на тундре самые сильные бойцы.
— Ты моя жена! — шептал он, задыхаясь и осыпая поцелуями это прекрасное и упрямое лицо и крепкую белую грудь.
Но Мами выскользнула из его рук проворнее, чем горностай, и отскочила в сторону.
— Я уйду! — сказала, она поспешно. — Прощай, Ваттан!..
Губы Ваттана искривились от ярости и стыда.
— Куда уйдешь? — крикнул он, задыхаясь. — Я знаю, кто тебе нужен! Тот бродяга, волчий выродок!.. Где поймаю, там и убью его...
Девушка опять повернулась к Ваттану.
— Тебе не поймать его! — громко сказала она.— Если медведь на ногах, то сокол на крыльях.
Ваттан не мог ясно видеть выражение ее лица, но голос ее звучал насмешкой, как после бега на Чагарском поле.
Насмешка переполнила чашу. Ваттан быстро выдернул из-за пояса короткую плеть с ручкой из китового уса, которая, служила ему для обучения, молодых оленей, и угрожающе замахнулся ею на девушку.
— Что ж, — спокойно сказала Мами, не делая движения, чтобы уклониться от удара, — Мышеед бил меня утром, теперь твой черед.
Ваттан с проклятием бросил плеть на землю.
— Уйди! — сказал он глухо. — Ты меня сделала хуже, чем Мышееды.
Девушка молча повернулась, чтобы войти в полог, но потом посмотрела на небо и вдруг побежала по дороге
101
в глубину спокойной ночи. Ваттан остался стоять на месте. Ему показалось на минуту, что он — Юлтаят, а Мами меньшая и самая быстрая из Небесных Сестер, убегающая прочь, чтобы избегнуть его объятий.
Мами пробежала несколько сот шагов и вдруг чуть не наткнулась на другую человеческую фигуру, которая бежала прямо ей навстречу.
— Это ты, Гиркан? — спросила она без удивления.
Одул остановился и взял ее за руку.
— Откуда ты? — спросила девушка.
Гиркан показал рукой в сторону гор.
После минутного появления на скале Гиркан исчез и больше не показывался. Оленные люди не могли даже судить, были ли с ним другие соплеменники или он один сбрасывал сверху обломки выветрившихся скал, нависшие над обрывом. Иные продолжали думать, что это был горный дух, принявший на короткое время форму молодого охотника.
— Зачем ты пришел сюда? — спросила Мами. — Может, ты вправду дух? Эти горы — твои горы?
— Все горы — мои горы, и тундра — моя тундра, — отвечал Гиркан.
— А где отец твой? — спросила Мами.
Гиркан пожал плечами.
— Ты, значит, один пришел, — настаивала Мами.— Зачем?
— Рынто не спрашивал, зачем! — проворчал охотник. — Было бы вам хлопот с Мышеедами, если бы не я.