На этот раз Шарко понял лучше и содрогнулся. Он представил себе молекулу ДНК в виде сети, которая захватывает что попало, которая складывает и складывает это «что попало» в свои закрома, никогда не пытаясь их очистить. Черный ящик самолета, долетевшего до нас из глубины веков…
— А почему эти ископаемые ретровирусы не просыпаются? Почему они нас не заражают?
— Тут все еще более сложно, но попытаюсь объяснить. Всякий раз происходит одно и то же: «зараза» более или менее случайным образом встраивается в ДНК клеток, в том числе и половых, затем передается, подобно любому гену, от поколения к поколению в составе всего генетического наследия. С течением времени эндогенные ретровирусы человека не раз мутируют (мутация — это спонтанное изменение последовательности нуклеотидов, той самой, из букв А, Т, Ц, Г) и в ходе этих мутаций постепенно становятся все менее опасными. Вспомните, сколько на земле Оверни потухших в незапамятные времена вулканов, а ведь в иные геологические эпохи все они представляли большую угрозу для человека!
— Но почему же они мутируют, эти ретровирусы?
— Эволюция — вечное состязание, между человеком и вирусом не утихает «гонка вооружений». Если ретровирус повредит человеческому существу, если он принесет человеку больше неудобств и вреда, чем преимуществ, эволюция человеческой «породы» сделает все, чтобы сломать его, избавиться от него. Короче, в течение миллионов лет вирус терял способность играть свою первоначальную роль. Но это вовсе не означает, что эндогенные ретровирусы мертвы! Отдельные мутировавшие, ослабленные ретровирусы признаны и одобрены эволюцией, которая наделила их в некоторых физиологических процессах более чем важными функциями. Скажем, ретровирус под названием HERV-W весьма активно участвует в образовании плаценты. Стефан Тернэ как иммунолог принадлежал к той группе ученых, которая утверждала, что, если бы в незапамятные времена этот ретровирус не вселился во все живое, на Земле никогда не появились бы млекопитающие. Самки — в том числе и женщины — производили бы свое потомство на свет вне тела, например клали бы яйца. Следовательно, мутировавшие ретровирусы участвовали в эволюции видов животных.
Шарко пытался слушать внимательно и ничего не упускать. От некоторых слов — иммунолог, плацента, Тернэ — у него в голове словно вспыхивал огонек.
— Значит, Тернэ знал о существовании ретровирусов? — спросил он.
— Да, безусловно.
Лемуан положил перед комиссаром две тоненькие, всего-то по три листа, стопочки распечаток с принтера. В левой оказались страницы, написанные Даниэлем, на каждой — бесконечные ряды букв А, Т, Г, Ц.
— Перейдем к конкретным вещам. Слева вы видите загадочную последовательность, характерную для ретровируса. Эти распечатанные листочки передали нам вы, и я надеюсь получить от вас оригинал тоже.
— А как вы поняли, что это ретровирус?
— Все ретровирусы «подписываются» одинаково: у всех в начале стоит одинаковый «стартер». Увидев револьвер, вы ведь можете сразу, с первого взгляда, сказать, какой он марки, правда? Вот и я так же — с ДНК.
Заведующий лабораторий указал пальцем на верхний листок:
— Тут, справа, записана последовательность нуклеотидов в одном из тысяч ископаемых ретровирусов, которые имеются в «мусорной» ДНК каждого из нас. И в вашей такой имеется, и в моей. Известно, что этот ретровирус — родственник пресловутого HERV-W, однако до сегодняшнего дня никто не знал, каковы были его функции в прошедших тысячелетиях. Все, что мы знали, — это что такая последовательность встречается только у ветви гоминидов, потому как в геномах других животных, растений или грибов ее никогда не находили.
— То есть это специфически человеческий вирус?
— Похоже на то, хотя, повторяю, мы и сейчас почти ничего о нем не знаем. Не знаем, как он работает, насколько агрессивен, какие разрушения способен был вызвать в доисторические времена. Но ваше расследование может знаменовать перелом в молекулярной биологии и генетике. Больше того — перелом в Эволюции человечества.
Шарко был ошеломлен пафосом услышанного. Он долго смотрел на две тощие стопочки, потом взял в руки верхние листки и сравнил записи. Правая ни в чем не отличалась бы от левой, если бы не подчеркнутые биологом участки. Синим маркером были выделены фрагменты между примерно сотней «нормальных» повторов букв А, Т, Ц и Г.
— Это и есть «мусор», свойства которого нам пока неизвестны, но который, видимо, и мешает ретровирусу, внедренному в наш геном, проявить активность, — уточнил Лемуан. — В нашей ДНК полным-полно всяких обломков и отходов, которые никак не влияют на организм. — Он раздвинул стопки по три листка и положил между ними еще одну. — А теперь внимательно всмотритесь в эту последовательность.
Шарко прищурился. Новая последовательность показалась ему как две капли воды похожей на предыдущие, но здесь на первый взгляд было куда меньше пометок маркером: всего штук двадцать на страницу или около того. Последовательность чрезвычайно близкая той, что характерна для генома кроманьонца, и все-таки от нее отличающаяся. Шарко поднял озадаченный взгляд на ученого:
— Это и есть ретровирус, которым был заражен Феликс Ламбер? Да? Вы выделили его, исследуя больной мозг Феликса?
Биолог кивнул:
— Совершенно верно. Слева — последовательность, которую передали нам вы. В центре — обнаруженная при исследовании ДНК, которую мы получили из клеток мозга Ламбера. А справа — та, что свойственна нам всем, абсолютно безобидная. Слева направо, как вы видите, количество обрывков и обломков растет. Теперь гляньте в электронный микроскоп.
Комиссар повиновался. Посмотрев в окуляр, он увидел большой черный шар, окруженный напоминающими колючую проволоку закрученными нитями, и еще две нити, уже ровные и более длинные: они отходили от центрального шара и делали все вместе похожим на уродливую медузу. Это чудовище, казалось, плавало в масле. Шарко почувствовал, что волосы у него встают дыбом. Мир бесконечно малого пугал его.
— Разрешите познакомить вас с ГАТАЦА, — сказал в этот момент Лемуан. — Такое имя мы пока, на время, дали патогенному биологическому агенту, который обнаружен в тканях организма Феликса Ламбера. Речь идет о древнем атавистическом ретровирусе, который слегка мутировал, — именно после мутации он и стал таким, каким вы видели его на бумаге. Основываясь на том, какие изменения были обнаружены при аутопсии Феликса Ламбера, можно сделать вывод о том, что ГАТАЦА постепенно, очень медленно и безболезненно, наводняет клетки человеческого тела (главным образом — клетки мозга). Процесс это весьма длительный, он занимает долгие-долгие годы, примерно как в случае с ВИЧ. И только тогда, когда человек, невольно оказавшийся владельцем ретровируса, достигнет зрелости, скажем, лет двадцати, патогенный агент переходит в наступление. Что именно дает ему сигнал к атаке: биологические часы, выделение какого-то гормона или старение клетки, — об этом говорить еще слишком рано. Ясно только, что с некоего мгновения возникает бурный репликативный цикл — ГАТАЦА начинает бешено размножаться в нервных клетках мозга, разрушая на своем пути в организме хозяина все, что только может. Примерно таков же механизм действия рассеянного, или множественного, склероза и болезни Альцгеймера. Дальнейшее нам хорошо знакомо: человек становится неуравновешенным, агрессивным, грубым, жестоким.
У Шарко пересохло в горле, он, покривившись, допил кофе и спросил:
— А что, это заразно?
— Этот вирус не передается ни воздушно-капельным путем, ни при непосредственном контакте с владельцем. Передается ли он половым путем? Пока мы об этом ничего не знаем. Одинаково или по-разному он ведет себя в организме мужчины и в организме женщины? Тоже не знаем. Мы не знаем даже того, когда и каким образом ГАТАЦА проник в организм Феликса Ламбера. Подцепил он его во время полового акта? А может быть, ему ввели этот ретровирус? Когда? Где? И — кто создатель ГАТАЦА? Если верить книге Тернэ, носителем этого вируса был Грегори Царно, оттуда же известно, что им поражены еще пять человек. При этом неизвестно, кто это, и непонятно, почему именно они. Понадобятся недели, если не месяцы, чтобы найти ответ на все эти вопросы. Но только представьте, какой ущерб человечеству может нанести этот ретровирус, если он передается от человека к человеку при каждом половом акте! Число зараженных в таком случае может расти по экспоненте. — Лемуан отдал Шарко листки распечаток. — Ваши открытия тут основные, самые важные. Та форма последовательности, которой вы нас снабдили, выглядит как изначальная, еще не мутировавшая. Возможно, она еще опаснее, возможно, она еще более жестока, возможно, она еще быстрее распространяется… Сегодня люди умеют создавать вирусы, культивировать их. И вот теперь, когда мы своими глазами видим, на что способен ГАТАЦА, представьте себе, каким чудовищным оружием он может стать в руках человека, который владеет, так сказать, методом эксплуатации такого доисторического вируса, способом его встраивания в генетический код.
— Так, чтобы люди даже и не знали, что им привнесли?
— Ну да. И распространяли ретровирус дальше при сексуальных контактах или эндогенно.
— Вы имеете в виду — от родителей к детям?
— И дальше, и с огромной скоростью, так что через несколько поколений могут оказаться заражены все. Люди станут умирать в двадцать-тридцать лет, опьяненные собственной жестокостью. Комиссар, расскажите нам все, что знаете, мы свяжемся с министром здравоохранения, мы начнем в срочном порядке новые исследовательские программы. Я кожей чувствую, что надо действовать максимально быстро. Чем больше проходит времени, тем сильнее мы рискуем, ведь кто-то же контролирует распространение этого вируса!
— Расскажи все, что знаешь, — повторил за ученым Белланже. — Тебе все объяснили, теперь твоя очередь — ответь нам тем же.
Шарко размышлял, он никак не мог прийти в себя. Ему надо быть предельно осторожным. Ни Белланже, ни Лемуан, ни остальные полицейские ничего не знают о расследовании, которое ведет Люси. Они ничего не знают о краже мумии кроманьонца, о кассете, о «Фениксе», об амазонском племени, о глубоком зондировании прошлого Тернэ, о матерях, которые умерли в родах. Сколько он может рассказать обо всем об этом, не рискуя причинить вред Люси? А с другой стороны, разве он имеет право держать это все при себе? В опасности люди — и одному Богу ведомо, сколько таких людей!
Он быстро окинул взглядом три стопки распечаток. Слева — кроманьонец с оригинальной версией вируса, пока чистой. Посередине Ламбер с еще активным, но уже мутировавшим вирусом. Справа — все остальное человечество, состоящее из носителей пассивного вируса.
Стало быть, тут представлены три разные эпохи. Но как это возможно, если учесть, что Ламберу не исполнилось и двадцати пяти?
Цепь времен, пришло ему внезапно на ум. Цепь времен из трех звеньев: кроманьонец, современный цивилизованный человек и между ними — уруру.
Это было как озарение, он сразу же понял.
Он провел по лицу рукой и вздохнул.
— Ни Феликс Ламбер, ни Грегори Царно не подцепляли этого вируса, — прошептал он. — И никто им его не вводил. Нет. Эта дрянь уже была в обоих, когда они появились на свет. Они получили ее от родителей, а те, в свою очередь… — Шарко замолчал и посмотрел шефу прямо в глаза: — Дайте мне еще несколько часов, мне надо кое-что проверить. А потом я все объясню, честное слово.
— Шарко, я…
Не дав начальнику возможности закончить фразу, комиссар повернулся к Лемуану:
— Вот это — последовательность нуклеотидов мужчины-кроманьонца, которому тридцать тысяч лет. Позвоните в Лион, в Европейский институт функциональной геномики, там получите ответы на все ваши вопросы.
После этого он повернулся, чтобы уйти, но через пару шагов остановился:
— Скажите, а может этот мутировавший вирус сделать человека левшой?
Биолог задумался, и его, кажется, тоже осенило.
— Ламбер был левшой, как Царно, и, значит, вы думаете… — Он опять немножко подумал и сказал: — Да, вполне возможно. Недавние исследования доказали, что существует ген, связанный с леворукостью, но для того, чтобы вам легче было разобраться, я должен рассказать вам о хромосомных транслокациях и…
Но Шарко уже не слушал, он развернулся и быстро скрылся в коридоре.
55
Педро умел читать книгу джунглей. Он чуял грозящую опасность, будь то насекомое, змея или паук… Он четкими, точными движениями разрубал с помощью мачете путаницу ветвей впереди, открывая путь, о существовании которого и помыслить было невозможно. Их маленькая группа углублялась в гущу тропического леса — ружья в руках, дорожные мешки за плечом. Джунгли словно подталкивали их, теснили со всех сторон, зажимали, вот-вот сожрут. Нескончаемые стебли бамбука вставали перед ними барьером, каучуковые и тиковые деревья вывешивали перед ними свои вяло растекающиеся паруса. Пройти на судне по этой топи было невозможно, приходилось десятками метров шагать по колено в стоячей воде. Люси вся вымокла. По лбу, спине, шее стекал ручьями пот. Каждый вдох сжигал легкие, — казалось, будто вдыхаешь нашатырный спирт. Педро продырявил ножом новенькие кожаные ботинки, чтобы вода не только попадала туда, но и вытекала и чтобы не образовывались волдыри. Его взгляд перебегал с места на место, выискивая темные завитки сплетений. Вот он пригнулся, всматриваясь в толстые лианы, протянувшиеся вдоль черных стволов.
— Поглядите! Они перерезаны!
Он сделал еще несколько шагов, указывая на свежие надрезы. Здесь начиналась узенькая, едва заметная, совершенно неожиданная тропинка.
— Это так называемая индейская дорога: след, оставленный в джунглях. Нет сомнений — уруру рядом.
Люси, встревожившись, осмотрелась, но в радиусе десяти метров не увидела ничего, даже синева неба пропала, скрытая густой зеленью.
— Мы не станем особенно удаляться от катера: через два часа стемнеет. Чувствую, что они появятся еще засветло, потому пройдем вперед еще немножко, сколько успеем.
Соблюдая максимум предосторожностей, они двинулись дальше. Ветки и листва стонали, кряхтели, вздыхали им вслед. Люси пришло в голову, что джунгли похожи на человеческий мозг: огромная сеть взаимосвязанных элементов, которые обмениваются сигналами, соединяются одни с другими.
Наконец они добрались до более или менее свободного пространства. Внизу журчала вода, и ею было пропитано все, даже кора деревьев. Люси остановилась перевести дыхание. Ей казалось, что болит каждая клеточка ее тела. Едва они отошли от Рио-Негро, москиты и другие кровососущие стали нападать целыми тучами.
Внезапно Люси заметила позади, между тесно растущими стволами, тень человека.
Тень двигалась — быстро и легко.
Тень приближалась.
И тут вокруг: справа, слева, впереди — начали шевелиться ветки, подрагивать лианы. Как будто в тишине совершалось некое действо, как будто вокруг них кто-то собирался в хоровод, нет, уже водил хоровод, уже танцевал — только очень медленно.
Люси сразу же вспомнились жуткие физиономии из книги Шимо.
А теперь они были вокруг нее.
Оба индейца, члены экипажа, по приказу Педро положили на землю оружие и подняли вверх руки — в знак того, что пришли с миром. Тени подступали все ближе. Между стеблями бамбука то возникали, то пропадали, подобно блуждающим маскам, лица, глаза, проткнутые костью носы… Потом раздались пронзительные крики, послышалось громкое пение, которое вызвало массовое бегство обезьян, мигом переместившихся в верхние ярусы тропического леса. Педро тихонько объяснил, что главное сейчас — не шелохнуться, пока их не удостоит своим присутствием сам Наполеон Шимо. Люси старалась стоять прямо, неподвижно, старалась выглядеть уверенно, но все внутри нее дрожало: ни ее жизнь, ни ее будущее — ничто уже не принадлежало ей.
Сколько времени они отвели на такое вот устрашение? Об этом она даже представления не имела. Здесь у времени нет меры, здесь летят к чертям любые ориентиры…
Наконец раздвинулись листья одной из пальм — и появился антрополог. Как будто один, хотя ощущение, что вокруг него все вибрирует, не покидало Люси. Наполеон Шимо оказался высоким, мощного телосложения человеком, одет он был в защитный камуфляж. Наголо выбритый череп, налитые кровью глаза, лоб и щеки разрисованы охрой. Уперев руки в бедра, он шумно тянул носом — как хищник, выслеживающий добычу. Люси вспомнила кадры с кассеты «Феникс № 1» — ногу, которая пинала лежавшие в хижине трупы. Ей хотелось схватить с земли ружье, приставить дуло ко лбу Шимо и держать так, пока этот злодей не скажет правду, но она понимала, что малейшее движение принесет смерть: штук тридцать топоров и пик в ту же секунду взметнутся над ней, чтобы размозжить ей голову.
Густой голос Шимо растекся по воздуху, как яд замедленного действия.
— Прошу назвать убедительную причину не убивать вас.
Антрополог не обращал никакого внимания на проводников, он адресовался прямо к Люси. Она, в свою очередь, подняла руку в знак мирных намерений, а вторую осторожно засунула в нагрудный карман рубашки. Достала оттуда снимок и протянула Шимо:
— Вот убедительная причина. Ева Лутц.
Она отвечала сухо, резко. Ей хотелось показать этому царьку, что силы не изменили ей, что она ничего не боится, ведь она достигла цели, достигла края земли. Теперь конец поискам. Теперь все должно закончиться.
Шимо нехорошо улыбнулся:
— Сюда, сюда подходите. Так, чтобы я мог как следует рассмотреть фотографию.
Люси, ни секунды не раздумывая, повиновалась и, отойдя от своих проводников, приблизилась к антропологу на расстояние примерно трех метров. Шимо протянул руку, взял снимок, знаком приказал Люси больше не двигаться, прищурил глаза, вгляделся.
— Да, допустим, это она, Ева Лутц. Ну а еще, дамочка? Что еще вы мне расскажете? Разве у вас за душой нет ничего, что возбудило бы мое любопытство?