– Ату их! – завопил Ральф. Шляпа слетела, повиснув на ремешке, и била его по спине. Длинные кудри разметались от ветра. – Ей-богу, папа, тебе придется попотеть, чтобы заработать свой соверен! – со смехом предупредил Ральф.
Они галопом выскочили из рощи на открытое ровное место. Стадо беззащитных животных – самцы, самки и детеныши, – было перед ними как на ладони, но внимание Зуги привлекло нечто другое.
Он натянул поводья, заставив лошадь перейти на шаг, и повернулся к западу.
– Ральф! Забудь про жирафов!
Ральф оглянулся сквозь облако пыли – его лицо горело азартом охотника.
– Воины! – закричал Зуга. – Боевой отряд! Ральф, держись рядом со мной!
Ральф помешкал, но здравый смысл взял верх: было бы безумием разделиться, когда рядом неизвестные воины. Он вернулся к Зуге, позволив испуганным жирафам удирать к реке.
Ральф натянул поводья, останавливая Тома.
– Как ты думаешь, кто это? – спросил он, прикрывая глаза и вглядываясь через знойное марево в извилистую темную линию на горизонте, похожую на стайку головастиков в пруду. – Люди Камы? Бандиты бамангвато? До границы всего несколько миль.
– Не будем рисковать, пока не узнаем наверняка, кто они, – мрачно ответил Зуга. – Дадим лошадям отдохнуть: может быть, придется уносить ноги…
– Длинные щиты! – оборвал его Ральф. – Красного цвета! Это же Кроты, отряд Базо!
Ральф всадил пятки в бока Тома, направив его в сторону приближающегося отряда.
– И провалиться мне на этом месте, если ведет их не Базо собственной персоной!
Когда Зуга догнал его, Ральф уже спешился и со всех ног несся навстречу старому другу.
– Глядите-ка, Кроты, роющие под горой! Возвращаются из похода без женщин и скота, – язвительно поддразнил Ральф. – Никак у Камы вас встретили копьями?
От такой колкости счастливая улыбка Базо мгновенно испарилась, он сурово покачал головой.
– Никогда не болтай, точно хихикающая девчонка у колодца, Хеншо, даже в шутку. Если бы король послал нас к Каме, – он проткнул воздух ассегаем, – мы бы устроили славную бойню! – Базо осекся, заметив Зугу. – Бакела! Я вижу тебя, Бакела! Мои глаза посветлели от счастья видеть тебя!
– Базо! Сколько лет прошло! Теперь ты носишь обруч индуны и ведешь отряд воинов – надо подстрелить хорошую дичь и как следует отпраздновать!
– Бакела, мне очень жаль, но король послал меня с поручением. Я тороплюсь вернуться в Булавайо, чтобы сообщить королю о смерти женщины.
– Какой женщины? – без всякого интереса спросил Зуга.
– Белой женщины. Она убежала из Булавайо без разрешения короля, и он послал меня за ней вдогонку… – Базо осекся. – Бакела, да ты ее знаешь!
– Надеюсь, это не моя сестра Номуса? – встревожился Зуга. – И не одна из ее дочерей?
– Нет, не они.
– Но в Матабелеленде нет других белых женщин.
– Это женщина Сияющего Глаза. Та самая, которая победила тебя на скачках в Кимберли. Она умерла.
– Умерла? – Кровь отхлынула от лица Зуги, загорелая кожа посерела. – Умерла? – прошептал он и, покачнувшись в седле, упал бы, если б не схватился за луку. – Луиза умерла…
Сикомор, про который рассказал Базо, Зуга нашел, вернувшись по следам отряда матабеле. Воины оставили широкий заметный след, и часам к двум пополудни Зуга добрался до места.
Он и сам не знал, зачем так себя мучает. Не оставалось никаких сомнений в смерти Луизы. Базо захватил с собой жалкие остатки, найденные под деревом: ружье с заклиненным затвором, патронташ, пустую бутыль для воды, обрывки одежды и упряжи, изорванные и изжеванные челюстями гиен.
Почва под сикомором была твердая: все следы Луизы затоптали шакалы и гиены, а также сотни драчливых стервятников, которые оставили повсюду вонючие кучки помета. Легкий сухой ветерок бесцельно крутил в воздухе перья.
Не считая нескольких кусочков костей и клочьев шерсти, от туш животных и тела человека ничего не осталось: все сожрали. Гиенам ничего не стоило проглотить даже кожаные ботинки и ремень Луизы. Уцелели только запятнанные кровью лоскуты одеяла и обрывки ткани.
Нетрудно представить себе, что здесь произошло: на Луизу напали львы. Она успела выстрелить – в поврежденном ружье осталась одна гильза – и убила одного льва, прежде чем остальные стащили ее с мула.
Зуга мысленно видел каждую секунду агонии Луизы, почти слышал ее крики, когда громадные челюсти перекусывали кости, а желтые когти терзали плоть. От жутких видений его затошнило. Он хотел было помолиться на месте, где она умерла, но сил не оставалось – жизнь словно покинула его. Только сейчас Зуга понял, как много для него значила Луиза: уверенность, что они будут вместе, поддерживала его во время разлуки; вера в то, что в конце концов они встретятся, придавала жизни смысл. Луиза была частью мечты – а теперь, на этом диком, покрытом кровью клочке земли, его мечта разбита.
Дважды он подходил к лошади, собираясь сесть в седло и уехать, но каждый раз нерешительно возвращался, просеивая между пальцами вонючую пыль в надежде найти хоть что-то оставшееся от Луизы.
Наконец Зуга посмотрел на солнце: вернуться в лагерь до наступления темноты уже не успеть. Он велел Ральфу оставить Яна Черута и запасных лошадей у брода через Шаши, а самому двигаться с фургонами дальше, так что можно не спешить. Торопиться некуда: жизнь без Луизы утратила смысл, все стало безразлично. Он вскочил в седло, бросил последний долгий взгляд на вытоптанную землю и повернул коня к реке Шаши, где ждали фургоны.
Не проехав и пятидесяти ярдов, Баллантайн обнаружил, что движется по кругу: бессознательно он решил поискать, нет ли уходящего отсюда следа. Понимая, что поиски бессмысленны, Зуга все же не хотел покидать это место. Он склонился к самой земле, пристально вглядываясь в каменистую неровную почву, и объехал сикомор по кругу. Потом сделал еще один круг, побольше, объезжая вокруг дерева по все расширяющейся окружности.
Взгляд привлекло белое пятнышко излома – на уровне пояса свисала надломленная веточка. Сердце дрогнуло, надежда охватила опустошенную душу, и Зуге пришлось взять себя в руки на случай, если тщательный осмотр колючей ветки обманет его ожидания. Судя по увядшим листочкам, сломали ее дня два-три назад – но не от этого задрожали руки. За кончик изогнутого шипа зацепилась тонкая красная нитка. Зуга благоговейно снял ее и поднес к губам, точно священную реликвию.
Сикомор остался на востоке – над колючими кустами как раз виднелась его верхушка. Значит, Луиза побывала здесь после схватки со львами. Высота сломанной ветки и оставленный на колючке обрывок ткани показывали, что Луиза шла пешком и очень торопилась.
Стало быть, она убежала от сикомора, продолжая упорно идти в том же самом направлении, что и раньше, – на запад, в сторону реки Тати и земель Камы.
Зуга ударил пятками в бока лошади и поскакал на запад. Бессмысленно искать след трехдневной давности на каменистой почве. Большую часть времени дул ветер, который унес бы последние зацепки. Оставалось надеяться на скорость и везение. Зуга видел пустую флягу и знал, каковы шансы выжить для пешехода, оставшегося без воды в сухом междуречье.
Он гнал лошадь галопом на запад, передвигаясь зигзагами и с мрачной решимостью оглядывая окрестности. Не давая воли сомнениям, Зуга целиком сосредоточился на поисках малейших следов. В последние минуты перед сумерками ему удалось кое-что найти: блеск гвоздей в подошве привлек внимание к оторванному каблуку сапога для верховой езды. Зуга вынул ружье из чехла и трижды выстрелил в темнеющее небо.
Он знал, что у Луизы нет ружья, чтобы ответить на выстрелы, но если она услышит их, то это придаст ей силы и вернет надежду. Разведя костерок, он дождался восхода луны и при ее свете продолжил поиски, останавливаясь каждый час, стреляя в бескрайнее звездное небо и прислушиваясь: тишина, только сова кричит над головой да шакалы тявкают где-то далеко на серебристой равнине.
К рассвету Зуга добрался до широкого белого русла реки Тати – сухого, точно дюны пустыни Калахари. Надежда, которую он лелеял всю ночь, померкла. Он высматривал в утреннем небе кружащихся стервятников, которые укажут местонахождение трупа, но увидел только стайку песчаных куропаток, взбивающих воздух короткими крыльями. Если здесь живут куропатки, то где-то рядом на поверхности есть вода. Возможно, Луизе удалось ее найти – это единственный шанс выжить. Если она не нашла воду, то уже мертва.
Зуга осторожно отхлебнул глоток драгоценной жидкости из своей фляги. Почуяв воду, лошадь заржала. Скоро Зуга и сам будет изнемогать от жажды.
Если Луиза сумела добраться до реки, то скорее всего пошла вниз по течению. Ведь среди ее предков были индейцы: она наверняка умеет определять направление по солнцу и знает, что единственный выход – идти на юг, до слияния Тати и Шаши. Зуга повернул именно туда и поехал рысью вдоль берега, внимательно осматривая противоположный берег, небо и русло реки внизу, где остались сухие ямы, выкопанные слонами.
Стадо песочного цвета сернобыков выскочило из густого кустарника на противоположном берегу. На фоне бледного неба их прямые рога казались пиками, ромбические узоры на мордах – легкомысленными театральными масками. Антилопы поспешно умчались в пустыни страны Камы.
Сернобыки могут обходиться без воды много месяцев подряд, так что их присутствие не особо обнадеживало. Наблюдая за убегающим стадом, Зуга невольно обратил внимание на какое-то движение далеко на открытой равнине за рекой. Судя по человекоподобной фигуре, там кормился медвежий павиан.
Зуга пригляделся, выискивая остальную стаю, – наверное, они в леске за равниной. Медвежьи павианы пьют каждый день, поэтому Зуга внимательно всматривался в темный силуэт на фоне ослепительно яркого неба. Похоже, павиан ест зеленые плоды диких дынь, но на таком расстоянии толком не разглядишь.
И вдруг он понял, что никогда раньше не встречал павианов так далеко на западе, и одновременно почувствовал уверенность, что никакой стаи поблизости нет: животное кормилось в одиночестве, что для такого общительного вида просто немыслимо. И тут же Зуга разглядел, что для павиана животное слишком велико и его движения не похожи на обезьяньи.
Охваченный безумной радостью, он пришпорил коня в галоп. Копыта выбивали барабанную дробь по твердой, как камень, земле. Когда Зуга рывком остановил лошадь и выскочил из седла, его счастье несколько померкло.
Луиза ползла на коленях, разбитых в кровь о каменистую почву. От одежды остались одни лохмотья, сквозь дыры просвечивала нежная кожа. Солнце сожгло руки и ноги до красных волдырей. Стопы были обмотаны остатками юбки, но кровь насквозь пропитала ткань. Запыленные волосы свалялись, их кончики посеклись и выгорели. Покрытые черной коркой обожженные губы потрескались до крови. Веки распухли, словно от укусов пчел, и слиплись от высохшей желтой слизи – Луиза всматривалась в Зугу сквозь щелочки, точно слепая старуха. Лицо и тело исхудали, руки стали тоньше спичек, острые скулы будто прорезали кожу.
Она скорчилась на земле, точно животное, и, разломив руками зеленую дыньку, жадно запихивала кусочки в рот. Сок стекал по подбородку, оставляя мокрую дорожку на покрытой пылью коже.
– Луиза! – Зуга опустился перед ней на колено. – Луиза… – Горло перехватило.
Она издала невнятное мяуканье и провела по волосам исконным женским жестом, пытаясь разгладить свалявшиеся пыльные пряди. У Зуги сжалось сердце.
– Ты? – прохрипела она, вглядываясь в него налитыми кровью глазами сквозь распухшие обожженные солнцем веки. – Неужели…
Она неуклюже попыталась прикрыть мягкую белую грудь лохмотьями блузки, задрожала всем телом и крепко зажмурилась.
Зуга нежно прикоснулся к ней, и Луиза упала в его объятия. Он прижал ее к себе – легкую и хрупкую, словно ребенок.
– Я знала… – выдавила Луиза. – Вопреки здравому смыслу я почему-то всегда знала, что ты найдешь меня.
Кэти застенчиво пробралась в фургон Ральфа.
– Погаси фонарь, – прошептала она, глядя огромными жалобными глазами.
– Зачем? – с улыбкой спросил он, приподнимаясь на локте на узкой койке.
– Вдруг кто-нибудь придет.
– Никто не придет: твои родители все еще в краале Лобенгулы…
– Салина…
– Салина давно спит и наверняка видит во сне братца Джордана. Мы одни, Кэти, совсем одни. Зачем же гасить фонарь?
– Потому что я стесняюсь. – Она залилась краской. – Ты всегда только и делаешь, что дразнишь меня. Лучше бы я не приходила вовсе!
– Ну же, Кэти! – Он снисходительно хохотнул и сел. Одеяло соскользнуло до пояса, и Кэти торопливо отвела глаза от обнаженной груди и мускулистых плеч. Их белая кожа казалась мраморной по контрасту с загорелыми предплечьями и лицом, всколыхнув в девушке неведомые раньше эмоции.
– Иди ко мне! – Он схватил ее за руку и потянул к себе. Она сопротивлялась, пока Ральф не дернул ее, заставив потерять равновесие и упасть на кровать.
Не давая Кэти времени вырваться, Ральф запустил пальцы в ее густые темные волосы на затылке и впился в губы поцелуем. Девушка продолжала вполсилы отбиваться, а потом обмякла всем телом, точно воск от пламени свечи, и прильнула к Ральфу.
– Кэти, ты все еще жалеешь, что пришла?
Вместо ответа она судорожно сжала его в объятиях и, тихонько застонав, ответила на его поцелуй.
Ральф дразнил ее языком и губами, как его когда-то научила Бриллиантовая Лил: перед ним Кэти была беспомощна, словно прелестное хрупкое насекомое, попавшее в шелковые сети паука. Она возбуждала Ральфа, как не возбуждала ни одна из тех опытных и расчетливых женщин, которым он платил золотыми соверенами.
Его дыхание стало хриплым, пальцы дрожали, распутывая шнурки на ее корсаже. Плечо девушки оказалось шелковистым и теплым. Ральф прикоснулся к нему кончиком языка, Кэти вздрогнула и застонала. Когда он потянул вниз легкую ткань, девушка повела плечами, сбрасывая платье, – оно почти мгновенно соскользнуло до самого пояса.
Ральф не ожидал внезапного появления юных грудок с молочно-белой кожей и розовыми сосками – таких нежных и беззащитных и в то же время крепких и удивительно симметричных.
Он не сводил глаз с ее тела. Кэти наблюдала сквозь опущенные ресницы, но не пыталась прикрыться, хотя щеки горели огнем, а губы дрожали.
– Нет, Ральф, я не хочу уходить от тебя – ни сейчас, ни потом, – прошептала она.
– Фонарь… – Ральф протянул к нему руку, но Кэти перехватила ее.
– Не надо, Ральф. Я не стесняюсь нас с тобой. Не хочу темноты, хочу видеть твое милое лицо.
Она рывком сорвала поясок и сбросила платье на пол. Ее длинные ноги казались неуклюжими, как у жеребенка; бедра еще сохраняли мальчишескую костлявость; животик над темным треугольником волос был втянут, как у гончей. В свете фонаря ее кожа сияла здоровьем юности. Ральф уставился на девушку. Она приподняла уголок грубого шерстяного одеяла и скользнула под него. Длинные тонкие руки и ноги обвились вокруг Ральфа.
– Мой несравненный, восхитительный Ральф, я сделаю для тебя все, что угодно: пойду на ложь, воровство, обман и даже убийство – ради тебя, – прошептала она. – Я не знаю, что положено делать мужчине и женщине, но если ты меня научишь, то я стану счастливейшей девушкой на земле, делая это с тобой!
– Кэти, я вовсе не хотел… – Внезапный укол совести заставил Ральфа оттолкнуть девушку.
– Я хотела, – заявила она, упрямо прижимаясь к нему. – Иначе зачем бы мне сюда приходить?
– Кэти…
– Я люблю тебя, Ральф, я полюбила тебя с первого взгляда!
– Я тоже люблю тебя, Кэти! – Неожиданно он понял, что сказал правду. – Я очень-очень люблю тебя, – повторил он, а гораздо позже добавил: – Прежде я и сам не знал, как сильно люблю тебя.
– Я не представляла, что все будет именно так, – прошептала она. – Я часто думала об этом – каждый день, с тех пор как ты впервые приехал в Ками. Даже читала про это в Библии – там сказано, что «Давид познал ее». Теперь мы познали друг друга?
– Хотел бы я знать тебя получше – и почаще. – Ральф расплылся в улыбке. Его взлохмаченные волосы взмокли от пота.
– Мне показалось, что я проваливаюсь через черную дыру в душе в какой-то другой, удивительный мир, откуда так не хотелось возвращаться, – прошептала Кэти с таким трепетом и восхищением, словно до нее никто в мире не испытывал ничего подобного. – Ты тоже это почувствовал?
Они лежали обнявшись, вглядываясь в лица друг друга в желтом свете фонаря, и тихонько разговаривали, то и дело прерываясь на ласки и поцелуи.
Кэти первая разорвала объятия.
– Я бы с удовольствием забыла о времени, но прислушайся к птицам – совсем скоро будет светать… – И вдруг выпалила: – Ральф, мне ужасно не хочется, чтобы ты уезжал!
– Я ненадолго, обещаю. Скоро вернусь!
– Возьми меня с собой!
– Ты ведь знаешь, я не могу.
– Потому что это опасно, верно?
Он ушел от ответа, попытавшись снова поцеловать ее, но Кэти положила ладонь на его губы.
– Каждую секунду, когда тебя нет рядом, я буду понемножку умирать… И молиться – молиться, чтобы воины Лобенгулы тебя не нашли.
– Не волнуйся за меня, – фыркнул он. – Скоро мы опять упадем через черную дыру в твоей душе.
– Обещай! – прошептала она и губами отвела с его лба мокрые пряди. – Обещай, что ты вернешься, мой ненаглядный, обожаемый Ральф…
Ральф снова направил фургоны на юг, в сторону реки Шаши. Первое утро он ехал во главе необычно легко нагруженного каравана. В полдень Ральф распорядился распрягать волов. Вдвоем с Исази они проспали весь жаркий день, пока волы и лошади паслись и отдыхали.
В сумерках от стада отделили трех заранее выбранных волов, привязали их за рога кожаными поводьями к колесам фургонов и закрепили на спинах чехлы. Ральф и Исази выбрали этих волов за силу и покладистость, а во время долгого путешествия из Кимберли приучили спокойно относиться к необычному грузу.