Земля дрожала от бегущих ног – тысячи босых огрубевших пяток выбивали ритм импи на марше, – словно билось сердце самой земли.
Клинтон ощупью подполз туда, где лежал майор Вильсон, закутанный в шотландский плед. Под полуночными облаками не было видно ни зги. Коснувшись грубой шерстяной ткани, Клинтон тихонько спросил:
– Майор, это вы?
– В чем дело, пастор?
– Они здесь, берут нас в кольцо и отрезают от реки.
Рассвет тщетно пытался пробиться сквозь низко нависшие облака. Оседланные лошади казались горбатыми тенями, лишь немного темнее окружающей ночи. Лошадей поставили кругом, внутри которого спрятались люди, положив на седла ружья и вглядываясь в густые заросли, – и так простояли всю ночь. Серый свет мягко разгорался, точно толченый жемчуг, оседая на темный, мокрый мир.
В центре круга, в грязи, стоял на коленях Клинтон. Одной рукой он держал поводья серого мерина, другой прижимал к сердцу Библию. Его спокойный голос отчетливо доносился до каждого человека, замершего в ожидании:
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…
Светало: уже можно различить очертания ближайших кустов. Какая-то лошадь, похоже, заразившись напряжением от людей, коротко заржала и дернула ушами.
– Да будет воля Твоя и на земле, как на небе…
Теперь и люди услышали то, что встревожило лошадь: от реки приближался отдаленный рокот, усиливаясь в разгорающемся свете.
– …Ибо Твое есть Царство и сила и слава…
В молчаливом круге ожидающих мужчин раздался металлический лязг затвора, полдесятка хриплых голосов повторили вслед за Клинтоном:
– Аминь!
И вдруг кто-то закричал:
– Лошади! Там лошади!
Раздались нестройные крики радости: дозорные узнали характерную форму шляп по силуэтам на хмуром сером небе.
– Кто идет? – требовательно спросил Вильсон.
– Борроу, сэр! Капитан Борроу!
– Ей-богу, мы вам безумно рады! – рассмеялся Вильсон, когда колонна всадников выехала из леса. – Где генерал Сент-Джон? Где пулеметы?
Борроу спешился, офицеры пожали друг другу руки, но на улыбку майора капитан не ответил.
– Генерал по-прежнему на южном берегу.
Вильсон недоверчиво уставился на Борроу, улыбка сползла с его лица.
– У меня всего двадцать человек, только ружья, пулеметов нет, – продолжал капитан. – Когда переправится весь отряд?
– Нам пришлось перебираться вплавь. Река поднялась до десяти футов. – Борроу понизил голос, чтобы не встревожить остальных: – Они не придут.
– Вы видели противника? – спросил Вильсон.
– Мы слышали его со всех сторон, когда проходили мимо, по обе стороны от нас.
– Значит, противник между нами и рекой, а если мы прорвемся, то переправиться все равно не сможем, верно?
– Боюсь, сэр, что так и есть.
Вильсон стянул с головы шляпу, хлопнул по бедру, отряхивая воду с полей, и снова нахлобучил – по-молодецки, набекрень.
– Тогда остается лишь одно направление, где матабеле нас не ожидают. – Он снова повернулся к Борроу. – Мы получили приказ поймать короля, и теперь от этого зависят наши жизни. Мы должны захватить Лобенгулу в заложники. Идти вперед – самый разумный вариант. – Он повысил голос: – Отряд, по коням! Вперед рысью марш!
Они двигались тесной кучкой, напряженные и молчаливые. Серый мерин отдохнул за ночь и теперь держался в третьем ряду.
Справа от Клинтона ехал молодой солдат – совсем безусый мальчишка.
– Как тебя зовут, сынок? – тихо спросил Клинтон.
– Диллон, сэр… то есть ваше преподобие.
– Сколько тебе лет, Диллон?
– Восемнадцать, ваше преподобие.
«Они все такие молодые! – подумал Клинтон. – Майору Вильсону едва исполнилось тридцать. Если бы, ах если бы…»
– Пастор!
Задумавшийся Клинтон вскинул голову. Они давно выехали из густых зарослей и теперь приближались к тому месту, откуда отступили вчера вечером.
Покинутые фургоны все еще стояли возле ухабистой колеи. На фоне мокрых темных кустов выделялись прямоугольные бледные пятна парусиновых крыш.
Вильсон остановил отряд, и Клинтон выехал вперед.
– Скажите им, что мы не хотим драться! – велел Вильсон.
– Тут никого нет.
– Все равно попытайтесь, – настаивал Вильсон. – Если у фургонов никого нет, то мы поедем дальше, пока не догоним короля.
Клинтон выехал вперед и громко закричал:
– Лобенгула, не бойся, это я, Хлопи!
Молчание, только ветер посвистывает в прорехах парусиновой крыши.
– Воины матабеле, дети Машобане, мы не хотим драться! – снова попробовал Клинтон.
На этот раз ответил кто-то высокомерный, злой и гордый. Говорящего видно не было – голос, оглушительный, как рев быка, будто шел прямо из воздуха, из темноты и дождя.
– Хау, белые люди! Вы не хотите драться, а мы хотим! Наши сердца полны ярости, а лезвия копий жаждут крови!
Последнее слово заглушил громоподобный раскат: заросли вокруг отряда окутались синим дымом, над головами дозорных пролетел шквал пуль.
Прошло больше двадцати пяти лет с тех пор, как Клинтон стоял под оружейными залпами, тем не менее он до сих пор четко различал треск мощных винтовок от посвистывания пуль, выпущенных древними кремневыми ружьями. Он посмотрел вверх, словно ожидая увидеть одну из самодельных, неправильной формы, пуль, пролетающих над головой, точно вспугнутый фазан.
– Назад! Отступаем! – закричал Вильсон.
Лошади отпрянули и встали на дыбы. Большей частью залп пришелся поверх голов: матабеле, как обычно, выставили прицелы на максимум. И все же из сотни стрелков кое-кто случайно попал.
Один солдат потерял оба глаза: ему прострелили переносицу. Он покачнулся в седле, прижимая к лицу ладони, кровь текла между пальцами. Его напарник подскочил, чтобы не дать ему упасть, и, поддерживая раненого за плечи, галопом повел лошадей обратно.
Лошадь Диллона получила пулю в шею – мальчишку сбросило в грязь, но он вскочил, с ружьем в руках.
– Срезай седельные сумки! – закричал ему Клинтон, проносясь мимо. – Тебе понадобятся все пули до единой!
Клинтон хотел посадить позади себя одного из безлошадных солдат, однако Вильсон оттер его в сторону, словно на игре в поло.
– Пастор, ваша кляча на последнем издыхании. Двоих не вынесет. Уходите!
Они попытались занять оборону в той чаще, где провели ночь, однако матабеле скрытно подобрались так близко, что подстрелили четырех лошадей. Брыкающиеся кони упали, открывая стоявших за ними солдат – троих задело выстрелами. Одному, молодому африканеру из Кейптауна, неуклюжая самодельная пуля размозжила кость над локтем – рука повисла на измочаленной полоске кожи. Клинтон оторвал рукава своей рубашки, чтобы сделать повязку.
– Ну что ж, господин пастор, теперь нам точно не поздоровится, – усмехнулся солдат. Его бледное лицо стало крапчатым от брызг крови, точно яйцо дрозда.
– Надо уходить отсюда! – крикнул Вильсон. – Раненых посадить по двое на лошадь. Остальные, кто остался без лошадей, пусть идут рядом с ранеными. Всадникам – взять пеших в кольцо!
Клинтон помог юноше-африканеру сесть на серого мерина, сзади посадили парнишку из добровольцев Борроу, у которого из простреленной ноги торчали острые осколки костей.
Отряд медленно, подстраиваясь под скорость пеших, двинулся назад. Из чащи вдоль дороги трещали выстрелы, клубились дымки. Матабеле прятались в зарослях, не рискуя показываться на глаза даже крохотному отряду из тридцати белых.
Клинтон шагал рядом с серым, придерживая раненного в голень парнишку за здоровую ногу, чтобы не выпал из седла. На плече он нес две винтовки, принадлежавшие раненым.
– Пастор!
Подняв голову, Клинтон увидел подъехавшего Вильсона.
– У нас есть три достаточно свежие лошади. Ингрэм и Бернхэм попробуют прорваться к реке, чтобы предупредить генерала Сент-Джона о ситуации, в которой мы оказались. Третья лошадь для вас.
– Спасибо, майор, – не раздумывая ответил Клинтон. – Я моряк и служитель Господа, а не наездник. Кроме того, мне здесь найдется работа. Пошлите лучше кого-нибудь другого.
– Именно такого ответа я от вас и ожидал, – кивнул Вильсон.
Пустив коня рысью, он вернулся к голове жалкого отряда. Через несколько минут раздался стук копыт летящих галопом лошадей: три всадника вывернули из ползущей колонны и скрылись в окружающих зарослях.
Послышались разъяренные вопли и негромкое гудение выкриков «Й-и-е!»: матабеле пытались остановить беглецов. Шляпы всадников подпрыгивали над кустами.
– Счастливого пути, ребята! – крикнул им вслед Клинтон.
Шлепая по грязи, прилипавшей к подошвам сапог, он мысленно начал молиться.
Во внешнем ряду еще одна лошадь упала, сбросив всадника, потом рывком поднялась и встала на трех ногах: правая передняя безжизненно повисла, как носок на бельевой веревке. Сброшенный всадник прихромал обратно, вытащил из кобуры на поясе револьвер и выстрелил дрожащему животному между глаз.
– Зря пулю перевел! – во всеуслышание заявил Вильсон. – Больше не тратить боеприпасы на ерунду!
Они медленно продвигались вперед. Клинтон вдруг заметил, что Вильсон перестал следовать вдоль колеи и постепенно уводил отряд на восток – правда, определить стороны света было нелегко: солнце по-прежнему пряталось в низких серых облаках.
Внезапно колонна остановилась. Стихла непрерывная пальба спрятанных в лесу стрелков.
Вильсон вывел отряд в чудесную рощу, похожую на парк: под величественными мопане росла короткая зеленая травка; некоторые деревья достигали шестидесяти футов в высоту, стволы с морщинистой корой изгибались, точно вылепленные из глины.
Видимость была хорошей: деревья росли негусто. Поперек дороги выжидающе вытянулась цепью армия Лобенгулы. Сколько тысяч воинов там собралось, подсчитать было невозможно: задние ряды прятались в лесу. Пока маленький отряд рассматривал своих противников, те приступили к окружению, испытанной тактике зулусов со времен короля Чаки – джикела.
«Рога» раздвинулись: с флангов выбежали вперед самые молодые и быстрые воины, проносясь по лесу со скоростью лесного пожара. Кончики «рогов» сомкнулись позади отряда белых, точно сеть вокруг стаи сардин, и снова все замерло.
Лицом к лицу с дозором стояли опытные, закаленные ветераны – «грудь быка». Когда «рога» смыкаются, именно «грудь» наступает на врага и уничтожает его, но сейчас неисчислимые ряды воинов чего-то выжидали, молча наблюдая за противником. Щиты у них были черно-белые, в головных уборах – угольно-черные и пенисто-белые перья страусов, юбки из пятнистых хвостов циветт. Матабеле стояли так безмолвно и неподвижно, что Вильсону даже не пришлось повышать голос:
– Ну что же, джентльмены, дальше мы не пойдем – по крайней мере пока. Будьте добры спешиться и встать в круг.
Лошадей поставили кругом так, что нос одной упирался в хвост другой. За каждой лошадью спрятался ее всадник, положив ствол ружья на седло и целясь в окружающую стену черно-белых щитов.
– Пастор! – негромко позвал майор.
Клинтон, помогавший раненым в центре круга, торопливо подошел.
– Стойте рядом со мной: будете переводить, если они захотят разговаривать.
– Все разговоры закончились, – заверил его Клинтон.
Как раз в этот момент плотные ряды в «груди быка» расступились, вперед вышел высокий индуна. Даже с расстояния в двести шагов он выглядел величественно, украшенный перьями и кисточками доблести.
– Ганданг, – тихо сказал Клинтон. – Единокровный брат короля.
Индуна пристально смотрел на мокрых от дождя лошадей, на мрачные белые лица, выглядывавшие над седлами, потом поднял ассегай над головой жестом, весьма похожим на гладиаторский салют, и держал его так очень долго – сердце Клинтона успело стукнуть раз десять. До замерших в ожидании белых отчетливо донесся голос:
– Начнем! – сказал Ганданг и опустил копье.
«Рога» мгновенно перешли в атаку, сжимаясь, будто удавка на горле.
– Спокойно! – крикнул Вильсон. – Не стрелять! Берегите патроны, ребята! Стрелять только наверняка!
Наконечники ассегаев со скрежетом высвободились из ременных петель на щитах, раздался дружный боевой клич:
– Й-и-е! Й-и-е!
Блестящие лезвия забарабанили по обтянутым кожей щитам – лошади встрепенулись и подняли головы.
– Не торопитесь, парни!
Передний ряд нападающих был в пятидесяти ярдах, быстро надвигаясь из серой дымки мелкого дождя.
– Выбрать цель! Выбрать цель!
Двадцать ярдов. Пение и барабанный стук звучали в такт ударам босых пяток.
– Огонь!
Тесный кружок взорвался оружейным залпом – не одновременно, а с промежутками, то есть каждый выстрел был прицельным. Передний ряд атакующих рухнул на раскисшую от дождя почву.
Лязгали затворы, выстрелы, похожие на треск хлопушек, не прекращались, отдаваясь эхом – шлепками свинцовых пуль, входящих в обнаженные черные тела.
В двух местах нападающие разорвали оборону: на несколько секунд внутри круга сплелись в схватке тела, загремели револьверные выстрелы в упор. Черная волна потеряла скорость, дрогнула и схлынула обратно в лес, оставив мертвецов лежать на мокрой траве.
– Получилось! Мы их отбили! – закричал кто-то, и все разразились криками радости.
– Рановато праздновать победу, – сухо пробормотал Клинтон.
– Пусть кричат, – ответил Вильсон, перезаряжая револьвер. – Полезно для поднятия духа. – Он перевел взгляд на Клинтона и спросил: – А вы к нам не присоединитесь? Вы ведь когда-то были офицером.
Клинтон покачал головой:
– В последний раз я убивал людей больше четверти века назад. Я присмотрю за ранеными и выполню любой другой приказ.
– Тогда соберите запасные патроны, заполняйте патронташи и раздавайте по мере надобности.
Клинтон вернулся в центр круга. Туда принесли троих: один убит выстрелом в голову, второй со сломанным бедром и третий с торчащим из груди древком ассегая.
– Вытащите его! – громко закричал раненый, тщетно пытаясь вытянуть древко. – Вытащите, я больше не могу!
Клинтон опустился на колени рядом с раненым: судя по углу наклона древка, лезвие вошло где-то рядом с сердцем.
– Лучше его не трогать, – мягко посоветовал Клинтон.
– Нет! Нет!
На истерические вопли раненого нервно обернулись занявшие оборону солдаты.
– Вытащите его!
Что ж, возможно, так и впрямь будет лучше – лучше, чем медленная смерть и вопли, пугающие остальных.
– Придержите его за плечи, – тихонько велел Клинтон.
Один из солдат встал на колени за спиной умирающего. Клинтон ухватился за древко – какое великолепное оружие! Украшено узорами из блестящей медной проволоки и волос, вырванных из слоновьего хвоста.
Клинтон потянул – широкое лезвие вышло наружу, чмокнув, точно сапог, вытаскиваемый из густой грязи. Раненый издал последний вопль, и следом за вышедшей из груди сталью хлынула ярко-алая кровь.
* * *До полудня еще четырежды накатывала волна черных тел. Каждый раз казалось, что она неизбежно сомнет кружок белых; и каждый раз она разбивалась о него, будто прибой о камень, и отступала обратно в лес.
После очередной атаки кружок стягивался чуть теснее, чтобы закрыть дыры, оставленные упавшими лошадьми, убитыми и ранеными защитниками. Стрелки матабеле подползали, скользя от дерева к дереву, как проворные, бесшумные тени, в которые почти невозможно попасть: то выглянет из-за ствола плечо, то заклубится пороховой дымок в траве, то мелькнет над термитником голова воина, привставшего для выстрела.
Вильсон обошел круг, тихо беседуя с каждым солдатом по очереди, поглаживая морду беспокойной лошади, и вернулся в середину.
– Как у вас дела, пастор?
– Все в порядке, майор.
Клинтон аккуратно уложил тела и прикрыл лица попонами, оказывая мертвецам то уважение, какое было в его силах оказать. В отряде оставалось двенадцать человек, а время едва за полдень и до темноты еще часов семь.
Парнишка, потерявший оба глаза после первого залпа, в беспамятстве разговаривал с кем-то из далекого прошлого; слова выходили невнятные и бессмысленные. Клинтон перевязал ему голову чистой белой тряпицей из захваченного с собой запаса – теперь повязка была покрыта грязью и пропитана кровью.
Двое других лежали неподвижно: один шумно дышал через дыру в горле, из которой со свистом вырывались пузырьки воздуха, другой был молчалив и бледен, только временами сухо покашливал. Его ранило в спину и парализовало нижнюю часть тела. Остальные, раненные слишком тяжело, чтобы отражать атаки, вскрывали коробки с патронами и заполняли патронташи.
Вильсон присел на корточки рядом с Клинтоном.
– Как с боеприпасами? – прошептал он.
– Четыреста штук осталось, – так же тихо ответил Клинтон.
– Меньше тридцати патронов на человека, – быстро сообразил Вильсон. – Не считая раненых, разумеется.
– Что ж, майор, зато дождь перестал.
– Знаете, пастор, а я и не заметил! – Вильсон слегка улыбнулся и посмотрел в небо. Облака поднялись выше, на мгновение из-под них выглянул бледный призрак солнца: тепла он не давал и глаз не слепил.
– Майор, да ведь вас задело! – вдруг воскликнул Клинтон, только сейчас заметив рану. – Давайте посмотрю.
– Ерунда, кровь почти остановилась, – покачал головой Вильсон. – Лучше приберегите повязки для остальных.
Его прервал выкрик одного из солдат:
– Вон он опять!
Загремели выстрелы, тот же самый голос злобно выругался:
– Вот сволочь, черт бы его побрал!
– В чем дело, рядовой?
– Высокий индуна, он опять там расхаживает. Точно заколдованный! Мы на него истратили целую коробку патронов!
Серый мерин Клинтона дернулся и рухнул на колени, подстреленный в шею. Он попробовал подняться и упал на бок.
– Бедный старичок! – пробормотал Клинтон.
Еще одна лошадь встала на дыбы, судорожно забив передними копытами по воздуху, и завалилась на спину.