Приключения английского языка - Мелвин Брэгг 11 стр.


Подобную характеристику автор дает почти каждому пилигриму. Сквозь призму своего английского языка Чосер подарил глии первую национальную портретную галерею.

Особый интерес здесь представляет смешение персонажей, принадлежащих к разным сословиям. Собравшись не только из разных частей Англии, но и из разных слоев общества и понукаемые владельцем постоялого двора по имени Гарри Бейли, они по очереди рассказывают свои истории. Эта публика возвышается над феодализмом, представляя собой общество людей, претендующих на равные условия и перед Богом, и в рассказывании историй. В этом ощущается предвидение золотого века, и чувствуется, что эти люди прошли длинный туннель и теперь вместе стремятся к свету, радуясь обретению собственного языка, способного оставить их след в истории.

Что особенно удалось Чосеру, так это подобрать подходящую стилистику для каждой истории и каждого персонажа. От современных авторов мы вправе ожидать создания тона повествования и раскрытия образов персонажей с помощью языка, на котором они говорят, но представьте, как непросто это было во времена Чосера. Он доказал, что обновленный английский язык был достоин великой литературы.

Разнообразие речевых особенностей отчетливо проявляется на примере даже двух историй. В рассказе Монастырского капеллана, повествующего о тщеславном петушке и его любимой курочке, высокий стиль рыцарских романов использован в сатирических и пародийных целях, а в рассказе Рыцаря — с открытой искренностью и восторгом:

Здесь преобладают французские слова — governaunce, Plesaunce, paramours. Первые два сравнительно новые, впервые упомянутые в письменных источниках в середине XIV века. Чосеру нравилось и использовать французские заимствования и создавать собственные синонимы. В английском было слово hard (твердый, требующий усилий) — Чосер ввел французское (от латинского) difficulte (тяжелый). Он создал disadventure (неблагоприятное условие) в пару к unhap (неудача, злоключение), dishoneste (нечестность, обман) к shendship (бесчестье) edifice (сооружение) к building (здание), ignoraunt (невежественный, несведущий) к uncunning (то же значение). При жизни Чосера высоко ценили во Франции, и трофеи из языка давнишних завоевателей были его законной добычей. Его отношение к новому английскому было естественным: никакого жесткого фундаментализма, только эклектизм и гибкость.

Рассказ Монастырского капеллана сильнее всего отличается по стилю от рассказа Мельника, где Абсолон, церковный причетник, под покровом ночи пробирается к жене соседа, а та, так сказать, обдает его ответным выхлопом:

Стиль разговорный, прямой и непосредственный, французских слов мало. Обыденные грубоватые слова он черпает в древнеанглийском, а за словом «задница» (ers) обращается к языку улиц.

У сэра Джеффри Чосера, придворного и филолога, не было сложностей с употреблением слов, которые мы сочли бы грубыми и дерзкими. Когда Гарри Бейли заставляет персонажа Чосера умолкнуть (в ответ на его нескладную пародию в рассказе о сэре Топазе), он говорит:

Есть множество других примеров, наиболее прямой и резкий из которых, пожалуй, вложен в уста ненасытной Батской ткачихи:

Чувства людей в те времена особенно оскорбляло богохульство и упоминание в той или иной форме имени Бога всуе. Когда Гарри Бейли просит рассказать историю for Goddes bones (в литературном переводе — «клянусь Христовым телом», дословно — «во имя Божьих костей»), священник протестует против греховного богохульства («Но отучись ты речь мешать с божбой»).

Слово swerian (клясться, сквернословить) англосаксонского происхождения и изначально обозначало дающего торжественную клятву или присягу. В наши дни бранных слов этого же происхождения на удивление мало. У Чосера это чаще всего богохульство. В рассказе Продавца индульгенций Чосер пишет:

У него есть и «Божье пречистое сердце», и «Божьи длани», и «да укоротит Христос твою жизнь»[5]. Чтобы не навлечь гнев Церкви, стали использовать сокращенное обозначение, и это вскоре вошло в моду. Из God’s blood (кровь Бога) получилось sblood, из Christ’s wounds (раны Христа) — swounds и затем zounds, что могло отвлечь цензуру. Это напоминает нам о былом влиянии и всеобъемлющих полномочиях Церкви. Такие смягченные ругательства получили широкое распространение много позже, уже во времена Шекспира.

Как и следовало ожидать от писателя, чьей целью, осознанной и неосознанной, было, по-видимому, собрать как можно больше носителей английского языка и повести их по общей дороге в Кентербери, Чосер прекрасно владел диалектами. Отдельной задачей был перевод определенных слов южного диалекта для жителей северной и, возможно, центральной части страны. Джон Тревиза жаловался, что йоркширский английский был таким scharp, slyttyng, and frotyng, and vnschape (резким, скрипучим и малограмотным), что южане (и он в том числе) не понимали его.

В рассказе Мажордома Чосер рисует портрет первого «забавного северянина», персонажа, который с тех пор не покидал нас. Тот произносит ham вместо home, knaw — вместо know, gang — вместо gone, пап — вместо попе, па — вместо по, banes — вместо bones. В начале XXI века он бы вполне уютно чувствовал себя на Северо-Востоке и в Ньюкасле, в Камбрии в районе Уигтона и в Йоркшире в районе Лидса. Изучение причин, по которым такое произношение само по себе считалось забавным, — это отдельная история, связанная с настороженностью южан по отношению к северянам. Сначала они яростно реагировали на собственный страх перед Севером, потом пытались приручить этот страх нервным и надменным смехом, а еще позднее — чувством превосходства в богатствах, привилегиях, культуре и акцентах. Были еще, конечно, сословия, но тут все обстояло не так просто, поскольку многие знаменитые древнеанглийские и древнескандинавские семьи были родом с Севера. Но по мере того, как язык становился одним из показателей сословия, все носители нестоличных диалектов замечали, что на них смотрят свысока.

Чосер помог английскому языку пустить глубокие корни в стране, носившей имя, созвучное этому языку, и сделал он это так искусно и уверенно, что назад пути не было: уверенность в языке и стране росла и крепла. Одним из косвенных подтверждений тому может служить распространение обычая употреблять фамилии, вызванное необходимостью как-то различать людей с одинаковыми христианскими именами, а в те времена список имен, даваемых при крещении, был довольно коротким. Джеффри — имя германского происхождения, пришедшее в Англию с норманнами. Чосер — французская фамилия, от старофранцузского Chausier (сапожник), вероятно, по названию тех мест, где когда-то жил его дед на улице Кожевенников — Cordwainer (Leatherworker) Street. Мы уже обращали внимание на преобладание на Севере фамилий, оканчивающихся на -сон: Джонсон, Ролинсон, Арнисон, Пирсон, Мэтсон, Диксон, Уилсон. При Чосере появились и другие фамилии, часто в зависимости от места жительства оканчивающиеся на -хилл, -дейл, -буш, -фелл, -брук, -филд или -лэнд и -тон. Возможно, эту тенденцию запоздало подхватили у норманнско-французского дворянства, где каждый был «де (то есть из) таких-то мест», к примеру, де Монфор. Далее шли фамилии, обозначавшие род деятельности: пекарь Бейкер, мясник Бутчер, садовник Гардинер, перчаточник Гловер, гравер Карвер, плотник Карпентер, извозчик Картер, каменщик Мейсон, мельник Миллер, бондарь Купер, торговец солью Солтер, кровельщик Тэтчер, ткач Уивер, охотник Хантер. Место, род занятий, наследие — все это характеризовало мужчин и женщин, связывало их с местом жительства, служило средством идентификации в языке и стране, которые уже осознавались как свои.

Однако Чосер стремился к тому, чтобы его мог читать и понимать при чтении вслух любой носитель английского языка, поэтому многообразие и смешение языков в стране беспокоило его. Он с горечью и тревогой прощается с одной из своих поэм — «Троил и Крессида»:

Опасения автора трогательны, да и откуда ему было знать, что с учетом грядущих изменений его язык, подпитываемый центральными и западными (Уэст-Мидлендс) графствами страны, взлелеянный богатой столицей, укрепленный с развитием книгопечатания в Лондоне, станет основой литературного английского языка, обошедшего с этой «маленькой книжкой» не только Англию, но и весь мир?

До наших дней дошло свыше 50 рукописных копий «Кентерберийских рассказов» XV века, и известно, что среди их читателей были и лондонские купцы, и Ричард Глостерский, будущий король Ричард III. Еще до завершения XV века два издания этого произведения опубликовал Уильям Кекстон, и с тех пор; оно постоянно было доступно для всех желающих. Эти рассказы с удовольствием читали, копировали, брали за основу для подражания, переводили, ставили на сцене, телевидении и радио. Многие поколения по праву считают Чосера отцом-основателем английской литературы.

Через полтора столетия после смерти автора в его честь в Вестминстерском аббатстве воздвигли памятник. Расположен он в Уголке поэтов, откуда рукой подать от дома, где Чосер умер в 1400 году.

Полагаю, лучше всего будет завершить эту главу цитатой другого знаменитого писателя, Драйдена, который писал о Чосере в XVII веке: «Этот человек обладал натурой удивительно многогранной, ведь он, как было по праву отмечено, охватил „Кентерберийскими рассказами“ разнообразные нравы и манеры различных представителей английского народа той эпохи… форма и содержание их рассказов и их повествования настолько приспособлены для разного уровня образования, нравов и занятий, что любые из них были бы не к месту в иных устах… достаточно сказать, как гласит пословица: вот Божье изобилие».

7. Язык Бога

Английский язык показал путь поэтам, а за ними последовали и другие. В XIV–XV веках развернулось движение за главенствующую роль этого языка в обществе, где он изначально имел широкое распространение. Предстояло бросить вызов государству и Церкви. Наиболее жесткая борьба разгорелась между языком и Церковью. И велась она с умопомрачительной жестокостью.

В период позднего средневековья Англия была религиозным обществом. Римско-католическая церковь контролировала все стороны мирской жизни, включая интимную. Она владела ключами от рая и ада, а эти места были более чем реальными в глазах большинства, беспрестанно и искусно подкармливаемого религиозными наставлениями, историями о чудесах, обещаниями вечного счастья и угрозами проклятия, вечных мук и пыток. Бросить вызов власти и могуществу Церкви осмелился бы только очень влиятельный человек, да и тот пал бы под натиском всех мер воздействия, которые применяла Церковь. Но в стране были и подвижники, всецело преданные идее сделать английский язык языком Бога. Прилагая героические усилия, они претворяли эту идею в жизнь с риском навлечь на себя гнев Римско-католической церкви.

В Англии XIV века непререкаемым воплощением силы слова являлась Библия. Английского перевода Библии не существовало.

Были, конечно, разрозненные древнеанглийские переводы евангелий и частей Ветхого Завета и среднеанглийские переводы псалмов. Официально считалось, что Бог говорил с народом на латыни, которая хоть и не являлась монополией духовенства, но ревностно им охранялась. Надлежало поддерживать отношения между верующим и Библией на латинском языке через посредничество священника, который толковал Священное Писание простому люду. Это во многом напоминало однопартийную государственную систему с единой линией партии. Библия была на латыни, недоступной большинству верующих, да и книг было мало. Оправданием служило то, что это было слово Божье, а познание Бога было благословением и благодатью, недоступными всеобщему пониманию. Считалось, что священник как истинный избранник Божий может избежать ереси и греховного ошибочного толкования Писания и не подпускать дьявола. Это означало, что большинство англичан не имело возможности читать Библию самостоятельно.

Если кому-либо хотелось пообщаться с Богом по-английски, можно было найти (если повезет) идеалистически настроенного местного священника, читавшего проповеди на основе библейского текста, но даже в этом случае служба начиналась и кончалась латинскими формулами In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen («Во имя Отца, и Сына, и Святого духа. Аминь»).

Были и другие пути. Особенно следует отметить мистерии по примеру тех, что поначалу исполнялись в Йорке, на площади близ монастырской церкви, огромного храма, столь же величественного, как и его близнец — норманнский замок на другом конце города.

Мистерии иллюстрировали христианскую историю от сотворения мира до рождения, смерти и воскресения Христа. Это были пьесы религиозного содержания, но они не были и не могли быть частью Писания — скорее, они представляли своего рода мыльную оперу по библейским мотивам. По сей день ежегодно разыгрывают одну из дюжины пьес, которые изначально ставила соответствующая гильдия (плотники, к примеру, отвечали за распятие на кресте). Представления проходят на английском языке XIV века.

В 2002 году, к примеру, был черед «Мистерии пастухов». Пастухи раздумывают о том, что они могли бы подарить Иисусу. Для начала литературный перевод на современный английский:

А вот среднеанглийский текст, по времени более поздний, чем язык Чосера:

Без сомнения, большинство людей почитали и любили свою религию и Иисуса, полагались на них в поисках утешения, надежды и повседневных радостей; справляли праздники, дни святых, распевали псалмы и участвовали в храмовых процессиях. Но простой люд оставался в стороне, что наглядно подтверждают ежегодные спектакли в Йорке: актеры проходят по городу и устраивают представление в тени монастырской церкви, однако не допускаются внутрь храма.

Назад Дальше