Любой ценой нужно убедить отца прекратить эту бессмыслицу. Он ведь не стал принуждать Эмилию выходить за немилого жениха. А она чем хуже?
А если Эрон после этого выдаст ее тайну… Клео просто будет все отрицать. Она сможет. У нее получится. Она — принцесса. Король поверит ее слову против слова Эрона, даже если дочь по необходимости произнесет ложь. Клео не допустит, чтобы та ночь разрушила всю ее жизнь. Этого не должно быть и не будет. Эрон и так слишком долго наслаждался властью над ней. Больше подобному не бывать!
— До скорого свидания, Клео, — сказал Эрон, выходя за ними наружу. И раскурил новую сигару, глядя им вслед.
Клео молча шагала, стремясь как можно скорее уйти подальше от этого дома.
Взгляд Теона по-прежнему обжигал ей затылок. Почти у самого замка она не выдержала и резко обернулась к нему.
— Хочешь что-то сказать мне? — требовательно спросила она, изо всех сил скрывая близкие слезы. Ее желудок грозил вывернуться наизнанку, к горлу подкатывала тошнота.
Если бы Теон не вмешался…
Как хорошо, что он подоспел вовремя! И все же Клео чувствовала себя не в своей тарелке, а единственным известным ей способом справляться с душевным напряжением было как следует сорвать зло на первом, кто под руку попадется.
А у Теона на лице отражалось вовсе не почтение к члену королевской семьи. Он выглядел раздраженным, точно его заставили возиться с упрямым ребенком.
— Вам следует прекратить попытки удрать от меня.
— Я не удирала! Мне просто нужно было поговорить с Эроном наедине!
— Я так и понял. — Теон оглянулся в сторону золотой виллы. Дорога была обсажена лиственными деревьями, между ними виднелись ухоженные цветочные клумбы. — Простите, что вынудил прервать свидание. Кажется, вы двое…
— …Ничего такого не делали, — перебила она, и ее голос сорвался. Не то чтобы мнение телохранителя так уж волновало, но все-таки знать, что целомудрие принцессы осталось только в воспоминаниях, ему определенно не стоило. Выясни Теон правду о ней, небось стал бы совсем по-другому смотреть на подопечную. — Все было вовсе не так, как тебе показалось.
— Ну да.
— А вот и да! Мы просто разговаривали!
— О чем-то ужасно интересном…
Она в бессильной ярости промокнула глаза длинными рукавами.
— Ничего подобного!
Выражение его лица в одно мгновение из гневного сделалось озабоченным.
— Вы точно уверены, что с вами все хорошо?
— А тебе-то что за дело? — ответила Клео. — Я для тебя — просто новое назначение, данное королем!
У него дернулась на щеке жилка, как от пощечины.
— Простите за излишнее любопытство… — И тут его осенило. — Погодите! Вы, значит, ходили к государю Эрону обсудить случившееся в Пелсии. Вам от этого плохо…
У нее болело в груди. Она могла отнести сказанное им к очень многому.
— Пойдем в замок, — сказала она.
— Принцесса, вам не в чем себя упрекнуть. Знайте это.
Не в чем упрекнуть себя?.. Клео дорого дала бы за то, чтобы это было правдой. Она ведь стояла в сторонке и беспомощно смотрела, как убивали парня. А несколькими месяцами ранее допустила до себя Эрона и, пока это происходило, во всем винила выпитое, но не собственные решения. Эрон ведь ее не насиловал. В тот вечер, сквозь хмельные пары, она всячески приветствовала любовные поползновения красавца-вельможи, по которому вздыхали столь многие при дворе.
Она покачала головой. Горло перехватил такой спазм, что больно стало глотать.
— Меня преследует картина смерти того юноши…
Теон взял ее за плечи и развернул к себе.
— Все уже миновало, принцесса. Выкиньте это из головы. А если вы опасаетесь, что брат погибшего явится сюда мстить, так я вас обороню. Клянусь, я сумею вас защитить. Беспокоиться не о чем. Это ведь одна из причин, по которой меня к вам приставили. — И Теон снова нахмурился. — Но я смогу помочь, только если вы перестанете от меня убегать!
— Да я от тебя и не бегаю. Во всяком случае, не ради того, чтобы позлить… — Клео вдруг опять обнаружила, что с трудом подбирает слова. Теон был так близко, что мысли разлетались. — Я убегаю от… — Она вздохнула. — Ох, совсем запуталась. Я просто пытаюсь во всем найти смысл, но все время оказывается, что кругом сплошная бессмыслица…
— Я слышал, твой отец с кем-то разговаривал. — Теон рассеянно провел рукой по коротко остриженным волосам цвета бронзы. — Насчет вашей скорой помолвки с государем Эроном.
Клео было трудно дышать, она еле удерживалась, чтобы не хватать ртом воздух.
— И как тебе показалось… В каком он настроении?
— Был доволен.
— Хоть кто-то чем-то доволен… — еле слышно пробормотала она, глядя на конную тележку, двигавшуюся мимо по дороге.
— А вам не нравится такая помолвка? — спросил Теон.
Его голос снова стал жестким.
— Нравится ли мне, когда меня силком втягивают во что-то и даже моим мнением не интересуются? Знаешь, как-то не очень… А тебе?
Теон пожал плечами:
— Я думаю, никого не следует принуждать делать то, чего человек не хочет…
— Например, ставить на весьма нежеланную должность?
Он сжал губы:
— Я — другое дело.
Клео задумалась над его словами. Потом сказала:
— Ты и я… Нас с тобой тоже в некотором роде поженили. Тебя принудили быть рядом со мной. Мне некуда деться. Нам придется все время быть вместе — сейчас и в будущем.
Теон поднял бровь:
— Так вы все же решили принять меня как своего телохранителя?
Клео пожевала нижнюю губу, перебирая в памяти сегодняшние далеко не бесспорные решения.
— Я понимаю, мне не следовало покидать дворец без твоего ведома. Прости, если заставила тебя побегать за мной…
— Ваша сестра была только рада подсказать мне, куда вы, скорей всего, направлялись.
Клео так и ахнула:
— Вот предательница!
Теон рассмеялся:
— Я бы и без ее подсказки нашел вас. Это назначение не нравится ни вам, ни мне, но я все равно отношусь к своей работе очень серьезно. Вы ведь не какая-то там девчонка, вы — принцесса. Мой единственный долг состоит в том, чтобы оберегать вас. Так что, куда бы вы ни сбежали, можете быть уверены лишь в одном…
Клео ждала продолжения. Под пристальным взглядом красивого молодого охранника у нее спирало дыхание.
— В чем же? — спросила она наконец.
Теон улыбнулся. Вид у него сделался разом грозный и притягательный.
— В том, что я вас разыщу.
ГЛАВА 8 ЛИМЕРОС
— Мне сказали, отец чем-то занят внизу!
Голос Магнуса нарушил сосредоточение Люции. Вздрогнув, она поспешно задула стоявшую перед нею свечу, захлопнула книгу и обернулась к нему, сама понимая, какой виноватый, должно быть, у нее вид.
— Что-что? — переспросила она как можно спокойней.
Брат с насмешливой улыбкой смотрел на нее с другого конца полутемных покоев. С одной стороны была спаленка — кровать с занавесками и тугими крахмальными простынями, с другой — подобие гостиной.
Магнус спросил:
— Я прервал нечто важное?
Она подбоченилась, старательно изобразив небрежность.
— Нет, конечно.
Магнус подошел к ее кушетке возле окна. Оно выходило на просторные замковые сады. Сейчас там все было покрыто инеем — как, впрочем, почти круглый год, за вычетом пары более-менее теплых месяцев.
— Что читаешь? — спросил он сестру.
— Ммм… — замялась она.
Магнус поднял бровь и протянул руку — дескать, давай сюда.
Старший брат слишком хорошо знал ее, и временами Люции это не нравилось.
В конце концов, признав поражение, она выложила ему на ладонь небольшой томик, переплетенный в кожу. Он посмотрел на обложку, потом перелистал книжицу.
— Стихи о богине Клейоне?
Она пожала плечами:
— Сравнительное исследование, вот и все.
— Непослушная девчонка…
У нее вспыхнули щеки, но принцесса решила не обращать внимания на внезапный жар. И вовсе она не была непослушна — лишь любознательна. Есть же разница! При всем том она понимала: подобного чтения не одобрили бы очень многие, в частности и ее мать. По счастью, Магнус не принадлежал к их числу.
Клейона была божественной соперницей Валории. Одну из них считали благим божеством, другую — воплощением зла. Правда, все зависело от того, в каком королевстве вы находились. В Лимеросе Клейону считали злом, Валория же олицетворяла добро и чистоту, воплощала силу, веру и мудрость — три качества, которые лимерийцы ставили превыше всего. Эти слова можно было прочесть на каждом гербе, вышитом на стенных занавесях, на любом пергаменте, что подписывал король, и на портретах самого короля.
Сила. Вера. Мудрость.
Раз в неделю на целых два дня Лимерос погружался в молитвенную тишину. Во всяком городе и в каждой деревне от моря до запретных гор штрафовали любого, нарушившего этот закон. Если человек оказывался не в состоянии заплатить, к нему применяли более жесткие меры. Люди короля Гая объезжали все населенные области, следя, чтобы народ был послушен, платил подати и исполнял волю своего короля.
Сила. Вера. Мудрость.
Раз в неделю на целых два дня Лимерос погружался в молитвенную тишину. Во всяком городе и в каждой деревне от моря до запретных гор штрафовали любого, нарушившего этот закон. Если человек оказывался не в состоянии заплатить, к нему применяли более жесткие меры. Люди короля Гая объезжали все населенные области, следя, чтобы народ был послушен, платил подати и исполнял волю своего короля.
Большинство вело себя тихо и не противилось. Люция была уверена, что богиня Валория одобряла правление ее отца, быть может казавшееся кому-то излишне суровым.
Лимерос — страна высоких утесов, широких пустошей и каменных россыпей. Большую часть года здесь все покрыто снегом и льдом; сверкающая белизна лишь ненадолго уступала место зелени; каждый день короткого лета становился для лимерийцев бесценным. Эта страна была так красива, что у Люции иной раз сами собой наворачивались на глаза слезы. За ее окном, за садами, расстилалось казавшееся беспредельным Серебряное море — стены замка словно вырастали из черного гранита отвесной скалы, о подножие которой с грохотом разбивались темные волны. По ту сторону моря лежали чужедальние страны.
Вид из окна открывался такой, что дух захватывало, — даже теперь, когда кругом царила зима и было решительно невозможно высунуться наружу, не закутавшись от холода в кожаные и меховые одежды.
Люцию, однако, не пугала стужа. Она любила свою страну, невзирая на все сложности, которыми была чревата принадлежность к семейству Дамора. Она любила книги, обожала заниматься с наставниками и впитывала знания, точно губка. Люция читала все, до чего могла дотянуться. По счастью, во дворце имелась несравненная библиотека. Знания, к которым так тянулась принцесса, были для нее бесценным даром, гораздо важнее золота и драгоценных камней, что пытались ей дарить самые настойчивые искатели ее руки…
…Вот только редкому поклоннику удавалось миновать невероятно заботливого старшего брата, так что подарков было не особенно много. Магнус полагал, что ни один из юношей, успевших до сих пор проявить интерес к принцессе, не был достоин даже ее внимания, не говоря уже о руке. Магнус то казался ей чудом, то положительно выводил из себя — того и другого примерно поровну, и так всю жизнь. А последнее время она и вовсе не знала, что делать с его постоянно менявшимся настроением.
Люция смотрела в знакомое с детства лицо. Вот брат небрежно отбросил книжку. Тяга к знаниям досталась отпрыскам короля Гая не поровну. Магнуса тоже учили, только совсем другим наукам — верховой езде, фехтованию на мечах, стрельбе из лука. Сам он утверждал, что все это ему не нравится, но отец был непреклонен. Он лучше знал, что должен уметь принц.
— Клейона… Так еще младшую оранийскую принцессу зовут, — проговорил Магнус задумчиво. — Как-то я раньше не задумывался об этом. Погоди, а ведь вы с ней вроде ровесницы… Да, чуть ли не день в день родились!
Люция кивнула, поднимая томик с кушетки и засовывая его под большую стопку менее компрометирующих книг.
— Вот бы встретиться с ней, — сказала она.
— Вряд ли получится, — сказал Магнус. — Отец люто ненавидит Оранос и только мечтает, чтобы вся их страна в тартарары провалилась. Это он с тех пор, как… Ну да ты сама знаешь.
О да, Люция знала. Отец терпеть не мог короля Корвина Беллоса и не боялся открыто высказывать свое о нем мнение за пиршественным столом, когда на него, что называется, находил стих. Сопровождалось это ужасающими вспышками гнева. Люция полагала, что вражда зародилась на одном пиру в оранийском дворце больше десяти лет назад. Два короля тогда мало не передрались из-за таинственного увечья, полученного Магнусом в ходе поездки. С тех пор король Гай в Оранос не возвращался. Да его и не очень-то приглашали.
Воспоминание о том случае заставило Магнуса невольно коснуться шрама, тянувшегося от верха правого уха к углу рта.
— Сколько времени прошло… неужели ты так и не вспомнил, откуда у тебя это? — спросила Люция.
Шрам Магнуса всегда вызывал у нее жгучее любопытство.
Его пальцы замерли, как будто его застигли за чем-то предосудительным.
— Десять лет — долгий срок. А я был маленьким мальчиком…
— Отец требовал, чтобы ранивший тебя поплатился жизнью — кем бы тот ни был…
— Да, — сказал Магнус. — На самом деле он потребовал, чтобы голову нападавшего принесли ему на серебряном блюде. Каково ему было видеть маленького сына плачущим и залитым кровью! Даже если этим сыном был я… — Принц свел темные брови. — Честно тебе скажу: ничего не помню. Я просто отошел в сторонку от всех… а потом — р-раз! — и на лице горячая полоса, а из нее кровь течет. Я, по-моему, даже не плакал, пока из-за меня не расстроилась мама. Может, со ступенек свалился или налетел на острый угол двери… Ты же знаешь, до чего я неловкий!
— Да прямо, — хмыкнула Люция. Ее брат двигался с грацией пантеры. Кое-кто считал его смертельно опасным, учитывая, что он доводился сыном королю Гаю, прославившемуся железными кулаками. — Если и есть в семье кто неуклюжий, так это я!
— Вот уж не согласен. — Магнус улыбнулся, но из-за шрама улыбка вышла по обыкновению кривая. — Моя сестра милостива и прекрасна, и у нее тучи поклонников. И вот такому созданию досталось в братья чудовище со шрамом на роже.
— Брось, никаким чудовищем он тебя не делает, — фыркнула Люция. Мысль об этом показалась ей очень смешной. — Ты сам наверняка замечаешь, как девушки на тебя смотрят. Даже служанки в замке… Ты их, кажется, вовсе не замечаешь, но я-то вижу, с какой тоской они оборачиваются тебе вслед! Считают, что ты просто сногсшибательно хорош! А твой шрам всего лишь придает тебе… — Она чуть помедлила, подбирая нужное слово, и довершила: — Таинственности!
— Ты в самом деле так думаешь? — Его темно-карие глаза поблескивали смехом.
— Именно. — Она отвела с его щеки нестриженые темные волосы, чтобы повнимательней присмотреться к давно побледневшему шраму. Провела по нему указательным пальцем. — Кстати, не так уж он теперь и бросается в глаза. Я вообще не замечаю его.
— Тебе видней. — Голос Магнуса прозвучал как-то придушенно, а лицо стало несчастным. Он грубовато оттолкнул ее руку.
Люция нахмурилась:
— Что-то не так?..
Магнус отодвинулся прочь на несколько футов:
— Ничего. Просто я пришел сюда, чтобы… — Он провел пятерней по волосам. — Ладно, забудь. Тебе все это, наверное, неинтересно. Там отец внизу созвал непредвиденное совещание. Оставляю тебя заниматься…
Люция проводила его непонимающим взглядом — он буквально вылетел из ее комнаты, не произнеся более ни слова.
Брата что-то беспокоило. Последнее время это стало очень заметно, причем чем дальше, чем хуже. Магнус был рассеян и постоянно расстроен, и Люция не отказалась бы выяснить, что так гнетет любимого брата. Видеть его совершенно несчастным и быть не в состоянии хоть чем-то помочь — что может быть хуже!
А еще ей очень хотелось поделиться с ним собственным секретом. Он появился у нее с месяц назад, и о нем никто еще не знал. Совсем никто!
Выкинув из головы неуверенность и страх, Люция принялась молиться богине о ниспослании силы, веры и мудрости, достаточных, чтобы выстоять в надвигавшейся, как ей казалось, грозной буре.
Магнус спустился по длинной лестнице к главному залу дворца, двигаясь на шум. По пути он миновал нескольких знакомых — парней примерно его возраста, считавших себя его друзьями. Магнус чопорно улыбался, и ему улыбались в ответ.
Истинными друзьями ему они не были. Ни один. Сыновьям придворных советников отца на роду написано близко знать лимерийского принца, хотели они того или нет. Кстати, насколько Магнусу известно, кое-кто вовсе и не любил его.
Какая разница!
Он вполне отдавал себе отчет, что все эти юноши — да что уж там, и их сестры, только ждавшие, чтобы Магнус выбрал одну из них как невесту, — при первом же удобном случае с удовольствием использовали бы его для своей выгоды. Он отвечал им тем же — когда того требовали цели.
Ни одной живой душе здесь он не доверял. Только Люции. Она совершенно другая. Лишь с ней ему удавалось на время оставлять всякое притворство и становиться самим собой. Сестра была ему наперсницей и ближайшей союзницей. Много лет они делились секретами, доверяя друг другу, и оба оправдывали доверие.
И вот он только что сбежал из ее покоев, точно там вдруг пожар начался…
Тайну о его растущем вожделении к Люции необходимо любой ценой сохранить от кого бы то ни было. И в особенности — от самой девушки. Он похоронит этот секрет в своем сердце, и пусть обжигающая боль превратит несчастное сердце в горсть пепла… Магнус полагал, что так оно понемногу уже и происходило. Может, когда сердце выгорит окончательно, ему станет легче жить?..