— А ты что, Анкутдинов, в Штатах не был ни разу? — спросил Тимофеев.
— Где там! Едва в Европу выбрался пару раз, — пожаловался тот. — Да на Канары с Гавайями ездил. По профилю полагается — как «новому русскому».
— Юморист, — отреагировал Тимофеев, — ну ладно, где мне подождать?
— Спустись вниз, к секьюрити, поскипидарь их маленько, а то сонные какие-то. Через часик сюда Лейсман американца привезет, будем говорить о деле.
Тимофеев понимающе кивнул и оставил нас вдвоем.
* * *— Зайдем в кабинет, — сказал Анкутдинов, — располагайся.
Он присел рядом со мной на кожаный диван и произнес размеренно и серьезно:
— Мне было очень обидно услышать, Таня, что ты могла поверить в мою причастность к убийствам этих несчастных игроков «Брейн-ринга». Настолько обидно, что я хотел лично доказать свою невиновность, хотя доказывать — это удел виновных.
— Хотел? А сейчас — не хочешь?
— Все гораздо сложнее, — сказал Анкутдинов, — ясно, что эти молодые люди были «светлячками», то есть сидели на перцептине. В их числе оказались трое работников моей фирмы. Одна — наборщица компьютерного отдела — застрелена позавчера днем в квартире Федора Дементьева, тоже игрока команды. Моя секретарша Светлана Павленкова — ты ее сегодня видела на банкете с Новаченко…
— Эта?.. Вот уж никогда бы не подумала! — воскликнула я.
— Да. И третий. Он наиболее важен для меня. Он пропал два дня назад, и мы только вчера нашли его. Оказывается, он попал во 2-ю горбольницу. Ты хорошо его знаешь, его фамилия Светлов.
— Светлов работал в твоем компьютерном отделе?
— И консультировал команду «светлячков». И сам тоже… — Анкутдинов запнулся, потом тревожно посмотрел на меня. — Его похитили из больничной палаты сегодня ночью. Вероятно, кому-то очень не хотелось, чтобы он заговорил.
Я пристально глянула на Тимура.
— Да? А я говорила с ним.
— Естественно, во всем виноваты господа Анкутдинов и Лейсман? — спросил он. — Так говорил Светлов? Как по наезженной коммунистической схеме под названием «во всем виноват Чубайс»? Или я ошибаюсь?
— Именно так он и говорил.
— Ладно. Не буду опровергать искренние домыслы больного человека. Для меня ясно только одно: кто-то усиленно налаживает каналы сбыта перцептина, попутно пытаясь бросить тень на мою фирму. Серьезные, прожженные негодяи. И во главе их стоит некий Светлячок, судя по всему, умный человек и талантливый химик. Все-таки перцептин… Я не допущу, чтобы бесчестили честное, солидное имя моего концерна. Этими людьми займется Тимофеев. Он парень с головой.
— Но что ты думаешь об убийствах «светлячков»?
— А что тут думать? Лейсман набирал команду, ему подсунули обдолбанных психостимулятором болванов с непомерно раздутым интеллектуальным коэффициентом, он и купился. Команду отбирал Светлов, Лейсман оформил все чисто формально. Вот я и хочу найти Светлова — если он еще жив.
Он пристально посмотрел на меня.
— А найдешь его ты!
— Но…
— Никаких «но», Танечка! Двойная оплата, тысяча долларов аванса и совместный отдых на Багамах в случае, если все это грязное дело благополучно разрешится. Так по рукам?
Он улыбнулся своей неотразимой, подкупающей улыбкой, перед которой невозможно было устоять. Не устояла и я.
— Ну, по рукам, — пробормотала я, лукаво глядя на Анкутдинова, — сегодняшний день входит в счет оплаты?
— Как скажешь, — склонив голову, сказал Анкутдинов. — А теперь, па-адруга, чиста-а по «стекляшке» шампусику? — выдал он голосом классического «гоблина», и мы рассмеялись.
— Какой база-ар, брателло! — в тон ему согласилась я. — Нет базара, засвети свой шампунь! Не хило, — одобрила я, когда Анкутдинов достал из холодильника в соседней комнате дорогущую бутылку французского шампанского.
— А вот и аванс, — сказал Анкутдинов, откупоривая бутылку.
— Это и есть обещанная тысяча долларов?
— Думаю, что немного меньше. А баксы ты получишь помимо этого.
— И все? — спросила я, чокаясь с Тимуром.
— Ну… — застенчиво улыбаясь, неопределенно ответил он. Поразительно, сохранить манеры стеснительного девятиклассника, будучи президентом фирмы и одним из богатейших людей в городе! Ай да Анкутдинов, ай да сукин сын!
На самом деле шеф «Атланта», к счастью, застенчивостью не отличался, и через пять минут на мне осталось только колье на шее да еще бокал шампанского в руке.
— Шалите, Анкутдинов! — строго сказала я голосом классной дамы. — Безобразие! — С этими словами я содрала с него рубашку, пуговицы с треском так и посыпались на пол.
— Шалим, Татьяна Альсанна, — пробормотал Анкутдинов. — Шалим…
Я хотела сказать еще что-то, но не сумела, потому что стала задыхаться…
* * *— Секс сексом, — бормотала я, через полчаса выходя из офиса и садясь в машину, в которой меня ждал Тимофеев, — а «жучок» врозь.
Пока Анкутдинов приводил себя в порядок для предстоящего разговора с Блэкмором, я прицепила к ножке дивана подслушивающее устройство…
— Подкинь-ка меня к «Лире», Саша, — сказала я Тимофееву, — у меня машина там.
— Да ее уж давно угнали, — вяло откликнулся тот.
Глава 9
Тимофеев довез меня обратно до «Лиры» минуты за три, и я, наскоро распрощавшись, поспешила в свою машину включить передатчик, по которому надеялась услышать все происходящее в офисе Анкутдинова. Все было тихо, значит, американец еще не приехал. Я поставила на автоматическое включение магнитофон, который должен был заработать на запись при малейшем звуковом сигнале с «жучка» и выключаться через пятнадцать секунд в случае, если звук не появится в этот промежуток времени.
Сделав это, я нажала на педаль газа и бодро вырулила из все еще не рассосавшегося на подъезде к ресторану скопища автомобилей. Езда в нетрезвом виде не входила в число моих привычек, и я поехала на квартиру, где в заключении томились Казаков, Кузнецов, Хоенц и Бессонова, благо это было куда ближе, чем мое основное место обитания.
Уже из коридора я услышала виртуозные рулады в исполнении моего любимого певца трех последних дней Константина Казакова:
— «В-вот она гильзыа-а ат пул-ли на-вы-ы-ылет… карта каторрую ниэчем покррыть мы астастае-о-омол одни в ентом мире-е… Бох-х… их-их… устал нас люббить!..»
Соло Казакова дополнилось тоскливым подвыванием Кузнецова и Хойчика, и, судя по идиотскому хохоту по окончании пассажа, все трое снова были безобразно пьяны.
«Может, побочный эффект перцептинового воздержания? — подумала я. — Все это шутовство, паясничанье, алкоголизм, может, это все оттого, что организм требует очередной дозы зелья, но не получает ее? Им давали малые дозы, и перцептиновая зависимость носит латентную, скрытую форму?»
Однако после того как я открыла дверь, мои мысли приобрели совершенно иное течение. Прямо на ковре в прихожей валялся разноцветный Казаков, весь перемазанный губной помадой, тенями, гуталином, акварельными красками, даже кетчупом и майонезом — в общем, всем тем, что имеет цвет и может мазаться. Вокруг него на полусогнутых волосатых ножках прыгал голый Кузнецов с бутылкой водки в руке и периодически кропил из нее своего тезку и собутыльника. Однако стоит отдать должное Кузнецову: на нем наличествовал большой розовый бант, повязанный непосредственно на мужское достоинство, а на Казакове и того не было. Чего он скрыть и не пытался, а увидев меня, бесстыдно засучил кривыми ножками и заорал во все горло:
— А-а-а нам усе ррравно! а нам усе равно! пусть ба-аимся мы воллка и са-а-аву!
— Так… — только и смогла выдавить я. — А где Лена?..
— Она на кухне с Хоенцем водяру жррет, — эротично мелькая бантом, пробормотал Кузнецов и, навернувшись через Казакова, звучно шлепнулся голым брюхом о пол.
Они определенно больны, подумала я. Вероятно, организм слишком привык к перцептину. Лишившись его, «светлячки» и ведут себя как перепившиеся «огненной воды» папуасы, к тому же страдающие идиотией, чесоткой и болезнью Паркинсона.
Я прошла на кухню. Здесь прямо на полу сидел смертельно пьяный Хоенц, кропотливо подбирающий с пола микроскопические осколки растертых в пыль стекол очков. Рядом на табуреточке, сиротливо прислонившись к стенке и съежившись, как от холода, сидела Бессонова. Ее туалет тоже не блистал разнообразием и изысканностью: рваные казаковские шорты, чьи-то носки в полосочку, а венчала этот наряд «от кутюр» болтавшаяся на шее бедной девочки связка бельевых прищепок на веревочке.
— Ты все-таки дала им ключи? — злобно спросила я, ощущая, как последние остатки алкогольного опьянения слетают с меня. — Я же просила…
— Да не давала я, — потухшим голосом сообщила Лена. — Они сами…
— Что сами? Ключи нашли?
— Да на хрена нам ключи?.. — вполз в кухню Кузнецов и, глупо икнув, улегся на полу. — Мы через балкон!..
— Что сами? Ключи нашли?
— Да на хрена нам ключи?.. — вполз в кухню Кузнецов и, глупо икнув, улегся на полу. — Мы через балкон!..
— Но тут же пятый этаж!
— А и черррт бы его!.. Выпить охота, — блаженно ухмыляясь, изрек Кузнецов.
— И кто лазал?
— Сначала я, потом Казаков, — пробормотал Кузнецов, сплевывая на пол и растирая подбородком. — А ты что хотела?.. ик!.. нечего нас… ик!.. в хате запирать наглухо… ик!..
— Да ты бы им дала ключи! — заорала я вне себя от такого неслыханного безумства.
— Да мы ее как… ета самое… тррахнули… так у ней… ик!.. все, стало быть, с черепушки-та-а-а и вы-ик! — летело! — сообщил Кузнецов, с завидной методичностью пиная Хоенца в бок.
Лена подняла на меня усталые мутные глаза и выговорила:
— Я забыла, где они.
— Забыла, куда положила ключи? — переспросила я. — А как же, скажем, вы бы жили, если бы я появилась через неделю? Ах, да, — вспомнила я, взглянув на втягивающегося в кухню на руках Казакова. — Через окно…
— А ты где была? — проблеял тот. — На банкете у Анкутдинова, что ли?
— А ты откуда знаешь?
— Да вырядилась, как цаца, куда тебе еще выеживаться идти?.. — обессиленно выдавил он, ткнувшись лбом в колено Кузнецова. По всей видимости, на эту фразу ушел весь остаточный потенциал его организма, потому что он затих и через минуту басовито захрапел.
— Да они уж все спят! — сказала я, окидывая взглядом Кузнецова, Казакова и прикорнувшую щекой к столу Бессонову.
— Ненормальные какие-то у т-тебя друзья, — сказал Хоенц, тоскливо кидая останки очков в мусорное ведро. — Сначала в-вроде н-ничего, а потом…
— Да ты тоже лыка н-не в-вяжешь, — передразнила его я. — Ладно, иди спи.
— А эт-ти?
— Эт-ти пусть тут остаются, — отчеканила я, — я не нанималась им в носильщики.
— Было бы кого н-насиловать… — пробормотал тот, делая попытку подняться. Но ноги бессильно подкосились, и он, уронив голову на задницу Казакова, опочил сладким сном.
Я деловито пнула безжизненное тело каждого из перепившейся братии и, выключив в кухне свет, перешла в зал. Здесь я содрала с себя вечернее платье и, швырнув его в кресло, рухнула на диван. На мгновение вспомнился передатчик в машине, но спать хотелось невыносимо, и я, откинув всякие мысли о передвижении, провалилась в невыразимо приятную тьму…
* * *— Половина одиннадцатого, — сказал Тимофееву Анкутдинов, — а Блэкмора все нет. Где там его Лейсман манежит?
— Сейчас будут. Лейсман свое дело знает туго.
— А ты куда эту мисс Марпл местного розлива отвез? — спросил шеф.
— Иванову, что ли? До «Лиры» докинул, у нее ж там тачка осталась. А ты с ней все решил?
— Чего решать? Сказал я ей: так и так, пропал из больницы твой главный свидетель Светлов, валяй ищи! Положу тебе четыреста «зеленых» в день, потому как дорога честь фирмы! — усмехнулся Анкутдинов.
— А если найдет?
— Кого — Светлова? Ну, если найдет, пеняй на себя, Александр Иванович.
Тимофеев улыбнулся.
— Она баба не то чтобы глупая, — произнес он скептически, — но, чтобы найти Светлова, ей меня надлежит вокруг пальца обвести. Меня! Шутка ли?..
— Здоров же ты хвалиться.
— А что, неправду я сказал?
— Шучу, шучу. А вот и наши долгожданные иностранные партнеры.
В дверях показалась улыбающаяся физиономия мистера Дональда Блэкмора бок о бок с Лейсманом. За ними проследовал высокий широкоплечий мужчина в темном пиджаке, с красной жилистой шеей и худым бесстрастным лицом.
— Вот и мы, господин президент, — весело проговорил Лейсман. — Вовремя?
— В самый раз, — ответил Анкутдинов. — Новаченко где?
— Пусть проспится, идиот, — коротко бросил Аркадий Иосифович.
— Прошу в кабинет, господа, — произнес Анкутдинов по-английски. — Я понимаю, час поздний, но я задержу вас ненадолго.
— Тимур Ильич, это господин Эндрю Ставицки, младший компаньон господина Блэкмора, — отрекомендовал высокого мужчину в темном пиджаке Лейсман. — Он хорошо говорит по-русски и может выполнять функции переводчика.
— Можно сказать, что я почти ваш земляк, — с едва заметным акцентом произнес тот. — Я поляк и в США живу лишь десять лет. Мое настоящее имя Анджей Ставицкий.
— Вы превосходно говорите по-русски, — сказал Анкутдинов, — даже для поляка.
— О да! — поддержал его Лейсман. — Мы с Анджеем уже сдружились, благо я тоже родился в Польше, если вы помните, Тимур Ильич.
— Ну, ты у нас вообще космополит, Аркадий Иосифович, — довольно фамильярно произнес Тимофеев, хлопнув его по плечу. Тот поморщился, косо глянул на зама по безопасности, но ничего не сказал.
— Хорошо, не будем тратить время на беспредметные разговоры, — сказал Анкутдинов по-английски, так как мистер Дональд Блэкмор уже в беспокойстве озирался вокруг из-за того, что не понимает ни слова из разговора своих торговых партнеров. — Сделка очень крупная, мистер Блэкмор, — продолжал Анкутдинов, — ибо речь идет о серьезнейшем научном эксперименте. Думаю, кое-какие основные детали господин Лейсман вам сообщил.
— О, да, — ответил американец, — мистер Лейсман действительно говорил об удивительном проекте. Проект «Five-flyes» … как это звучит по-русски, Энди? — обратился он к Ставицкому. — Красивое такое слово… «Светлячки», — с жутким акцентом повторил Блэкмор. — Мистер Лейсман говорил, что вами проведена огромная работа. Зачем же вы хотите продать ее результаты мне?
— В условиях российского рынка мы не найдем широкого применения идеям этого проекта; кроме того, сбыт продукции, воспроизведенной по расчетам математической модели проекта, будет затруднен вследствие высокой себестоимости полученного препарата.
— Какова его цена?
— Приблизительно около трехсот, даже четырехсот долларов за грамм. Мы имели опыт продаж на местном рынке — около ста шестидесяти долларов за грамм, но это были пробные промежуточные образцы на пути к окончательной формуле.
— А сколько у вас стоит кокаин? — спросил американец.
— Примерно столько же.
— Да нет, — ответил Лейсман, — даже меньше пробных образцов. Так что в России ближайшие десять лет наладить рынок сбыта будет очень сложно.
— Где человек, синтезировавший препарат? Я смогу встретиться с ним?
— Если пожелаете, вы можете даже купить его, — внезапно произнес Тимофеев.
— То есть как — купить?
— Как покупают недвижимость.
— Простите, я не понимаю русского юмора. Особенно касательно серьезного бизнеса, где юмор вообще неуместен.
— Мы можем передать его вам, и он последует за вами в Штаты, — пояснил Анкутдинов. — Мы обговорим это особо. Не спешите отказываться, мистер Блэкмор, проект «Светлячки» достаточно сложен и нуждается в популяризации.
— Прежде чем платить обговоренные двадцать миллионов долларов, я должен увидеть все собственными глазами, — веско отчеканил американец. — Где и когда я смогу это сделать?
— Завтра, — ответил Анкутдинов. — В центре синтеза перцептина. Вы увидите также изобретателя препарата и основного разработчика проекта — разумеется, все это в одном лице.
— Все детали контракта, я полагаю, завтра, — уже мягче проговорил Блэкмор. — Если все действительно так, как говорил мистер Лейсман, то, думаю, мы договоримся.
— Дискета с данными по проекту уже подготовлена, — сказал Анкутдинов.
— Какой срок на завтра?
— В полдень за вами в гостиницу заедет господин Тимофеев. — Анкутдинов указал на стоявшего поодаль вице-шефа секьюрити «Атланта-Росс». — Он и доставит вас на место, где уже будут господин Лейсман и ваш покорный слуга.
— О’кей, — сказал американец. — Благодарю за замечательный вечер. Мистер Ставицки!
— Да, сэр?
— Согласуйте с мистером Тимофеевым все подробности завтрашней поездки.
— Вы нам не доверяете? — улыбнулся Анкутдинов.
— Я мало знаю русских, но то, что я о них знаю, заставляет меня быть осторожным. Надеюсь, сэр, вы развеете миф о «русской рулетке» вашего бизнеса, — вежливо ответил американец.
Когда иностранцы ушли, сопровождаемые Лейсманом, Анкутдинов взглянул на Тимофеева.
— Выгорит?
— Выгорит. Я думаю, америкашка заплатит.
— Скорей бы. Надо развязаться с этим полоумным Светлячком и всем его проектом. Мы уже достаточно наследили.
— Да уж, — буркнул Тимофеев, — особенно после того, как новаченковские идиоты упустили «светлячков».
— Троих-то сделали.
— А еще трое остались.
— Может, черт с ними? Пусть живут, — махнул рукой Анкутдинов. — Они же ничего не знают.
— Да неужели? Нет, не нужно свидетелей.
— Может, и Иванову тогда? — с иронией спросил Тимур.
— Там будет видно. Если полезет на рожон, лично займусь ею.
— Ладно, поехали отсюда.
* * *Я проснулась около десяти с тяжелой головой от чьего-то ощутимого толчка в плечо.