Снаружи здание института выглядело намного пристойней, чем изнутри. Левзина это не удивило и не шокировало, он уже не раз бывал в бывших цитаделях отечественной науки, ныне почти заброшенных и разваливающихся. Пермяков вел его пустыми коридорами, начав уже с порога рассказывать о своей работе, пересыпая речь непонятными Левзину терминами. Левзин не особенно вслушивался: еще ни одному просителю от науки не удалось таким примитивным образом вытянуть из его кармана хотя бы доллар. Далекие радужные перспективы Левзина не завораживали.
Наконец они оказались в небольшой комнате, заставленной широкими столами и шкафами с приборами. Здесь царили неприятные запахи, заставившие Левзина недовольно покрутить носом, но Пермяков этого не заметил.
— Вот посмотрите! — гордо сказал Пермяков, подводя гостя к самому дальнему шкафу.
За толстым стеклом Левзин увидел странную конструкцию, составленную из золотистых проволочек и прозрачных цветных кристаллов. Она напоминала одновременно клетку и модель молекулы, какие Левзину в свое время демонстрировали на школьных уроках химии. Нет, на клетку это все же было похоже больше, потому что там, внутри, в полной неподвижности сидела лабораторная белая мышь.
— Это ваша машина времени? — Левзин не счел нужным смягчать язвительность тона, однако Пермяков не обиделся.
— Вы угадали, — ответил он с какой-то трепетной гордостью. — Это и есть машина времени. Точнее, ее действующая модель.
Левзин разозлился, но решил испить чашу до конца и принял игру.
— Я понимаю так, что, когда вы ее включите, мышь должна исчезнуть? — предположил он.
— Нет, — засмеялся Пермяков. — Машина уже включена. Она работает. И мышь не исчезнет.
— В чем же тогда фокус?
— А вы понаблюдайте за мышью, — предложил Пермяков.
Две или три долгие минуты Левзин неотрывно смотрел на зверька, но так и не обнаружил никаких перемен в его поведении.
— Будет лучше, если вы объясните. Дохлых мышей мне приходилось видеть и раньше.
— Мышь живая, — возразил Пермяков. — К сожалению, сейчас мы не имеем возможности измерить температуру ее тела, но я вас уверяю, что она равна сорока одному градусу, как и должно быть. Она сидит так уже четверо суток и просидит еще трое. Внутри этого прибора все жизненные процессы замедляются в сотни и тысячи раз. По сути, мышь сейчас находится в прошлом. Естественно, по ее собственному времени. Через три дня, когда опыт будет завершен, ее биологические часы успеют отсчитать всего лишь несколько секунд. И тогда она окажется в будущем. Вы меня поняли?
— Не совсем, — пробормотал Левзин. — Вы хотите сказать, что наша неделя оказалась для нее сжатой в несколько секунд?
— Вот именно! Теперь вам ясно, что я имел в виду, когда говорил о реальности путешествия в будущее?
— Значит, этот прибор… — Левзин потыкал пальцем в стекло. — Ну что ж! Думаю, мышам повезло. А что вы предложите людям?
— Я же объяснил, что это всего лишь действующая модель. — Пермяков, кажется, начал сердится непонятливости гостя. — На полноценную установку у нас, как всегда, не хватает средств. Мне не дают денег. Даже маленькую мышь я могу отправить в будущее всего на неделю. С увеличением срока расходы растут почти в геометрической прогрессии. Но это лишь технические трудности.
— Экономические, — машинально поправил Левзин. — Финансовые…
Он вновь пристально смотрел на мышь в золотистой клетке.
— Она пошевелилась! — воскликнул он. — У нее чуть-чуть изменилось положение хвоста!
— Естественно, — кивнул Пермяков. — За несколько секунд любая мышь успевает совершить очень много движений. Ведь она не спит. Она просто живет в ином темпе времени.
Медленно, но перед Левзиным все же начал открываться смысл того, что он сейчас видел. Истинный, настоящий смысл, который был недоступен Пермякову.
— Полагаю, ваш эксперимент требует очень большого количества энергии? — спросил он.
— Почти совсем не требует, — с удовольствием ответил Пермяков. Кажется, именно этого вопроса он ждал с самого начала. — Устройство работает по принципу волчка. Нужен некоторый начальный импульс — его величина и определяет протяженность, условно говоря, перемещения в будущее. В принципе прибор можно смонтировать даже в обыкновенной квартире. Наш волчок постепенно останавливается, а внутренний и внешний темп времени сравниваются.
— А если эксперимент прервать прямо сейчас?
— Представьте себе, что ваше сердце вдруг начало сокращаться с частотой сто двадцать ударов в секунду. Произойдет своего рода темпоральный удар. Результатом будет мгновенный разрыв сосудов. Мышь немедленно погибнет. Хотите в этом убедиться? — Пермяков сделал движение к приборной доске.
— Не нужно, — поспешил остановить его Левзин. — Думаю, что вы уже экспериментировали в этом направлении.
— Я обязан был проверить все варианты, — пожал плечами Пермяков.
— Забавно, — сказал Левзин. — Действительно забавно. Что ж, спасибо. Очень приятно было с вами повидаться. К сожалению, мне уже пора. Я вам обязательно позвоню… Кстати, насколько широк круг тех, кто посвящен в этот эксперимент?
— Изобретение пока не прошло процедуру патентования, — ответил Пермяков. — Естественно, пока я его не афиширую.
— Но меня-то вы пригласили? Пермяков вздохнул и широко развел руки.
— Вы — другое дело. Не стану скрывать меркантильного интереса. Ваша поддержка отечественной науки известна достаточно широко. Впрочем, я ни на чем не настаиваю. Можете считать ваш визит просто экскурсией.
— Я вам позвоню очень скоро, — пообещал Левзин. — Возможно, я сумею чем-нибудь вам помочь… я имею в виду вашему институту. Благодарю, мне было очень интересно…
* * *С того дня он встречался с Пермяковым еще несколько раз, внимательно присматриваясь, прощупывая его, и никогда тот не начинал разговора о своей установке первым. Он вообще не упоминал о ней, не получив вопроса собеседника — будто в самом деле был полностью равнодушен к результатам собственной работы, — и Левзина это злило. Он подозревал здесь какую-то игру, смысла которой не мог понять. Это было похоже на фехтование через непрозрачную занавесь или на партию покера, в которой игроки — все как один — играют втемную. В этих играх Левзин неизбежно проигрывал.
Переворачивать карты картинками вверх первым неизменно приходилось ему.
Впрочем, Пермяков сомнений Левзина словно не замечал вовсе. Услышав вопрос, начинал говорить с большим удовольствием и весьма подробно, чем в значительной степени развеивал тайные подозрения собеседника. В конце концов Левзин убедил себя, что Пермяков просто-напросто бесхитростен и глуп. В житейском, разумеется, отношении. Ученый оставался обыкновенным чудаком, неопасным энтузиастом-романтиком, и это Левзина вполне устраивало. Левзина очень интересовал процесс возвращения мыши-путешественницы в реальное время, он хотел лично наблюдать окончание эксперимента, и просьбу его Пермяков немедленно исполнил. Правда, сидеть возле золоченой клетки в лаборатории Левзину пришлось битый час: Пермяков предупредил, что точный момент синхронизации рассчитать невозможно. Но в конце концов Левзин увидел, как неподвижная мышка шевельнулась, затем совершила еще несколько медленных, словно неуверенных движений и наконец «ожила» полностью. После недельного пребывания в полной неподвижности она выглядела абсолютно здоровой и невредимой.
Наступил день, когда Левзин решил поговорить с Пермяковым напрямую.
— Как бы вы поступили, если бы получили финансовую возможность изготовить ваше устройство в натуральную величину? — спросил он.
— Я бы хорошо подумал, — ответил Пермяков после небольшой заминки.
— О чем?
— О том, каким образом это сделать, — объяснил Пермяков. — Сразу же возникает масса проблем. Видите ли, в лабораторных условиях аппарат можно только собрать. Придется искать предприятия, способные изготовить необходимые узлы и комплектующие. А при сегодняшнем состоянии нашей промышленности это далеко не просто.
— Можно заказать детали за границей.
— Представляете, в какую сумму это влетит! — воскликнул Пермяков.
— Сумма пусть вас не волнует. Сейчас меня интересует принципиальная возможность.
Пермяков еще немного поразмыслил.
— Все зависит от размеров аппарата.
— Допустим, он должен быть достаточным для того, чтобы отправить в будущее одного человека. Разумеется, не на неделю.
— А на сколько?
— Предположим, лет на тридцать или пятьдесят. Или даже на сто.
— Это возможно! — горячо воскликнул Пермяков. — Если бы я смог поставить полноценный эксперимент хотя бы годовой длительности. На добровольце… Нет! — тут же поправился он. — На самом себе! Под наблюдением компетентной и беспристрастной комиссии, представителей прессы… Сомнения скептиков отпали бы навсегда. Но неужели вы хотите сказать, что готовы… что собираетесь?..
— Я готов финансировать ваш проект, — кивнул Левзин. — Но только на определенных условиях.
— Согласен на любые, — поспешил заверить Пермяков.
— Вначале выслушайте меня до конца. Ни о какой публичной демонстрации речи быть не может. Заказ будет сугубо приватным…
Пермяков пристально смотрел на Левзина, и во взгляде его постепенно проступало понимание. Нет, абсолютным идиотом этого ученого, конечно же, назвать было нельзя. Он спокойно дослушал Левзина до конца и отнесся к его предложению вполне по-деловому. Слава, известность — эти нематериальные понятия прекрасно переводились на сухой язык цифр. Пермяков оценил их в один миллион долларов наличными, чем Левзина слегка разочаровал. Дальше миллиона у вчерашних «совков» фантазия не срабатывала. Во всяком случае, определение гонорара не заняло и минуты. Но после того, как разговор их перешел в сугубо техническую плоскость, Левзину пришло время удивляться точности и оригинальности замечаний будущего директора проекта. Проекта, который Пермяков предложил (а Левзин это предложение принял) отныне именовать «Статис».
Прежде всего предстояло выбрать место размещения саркофага, который должен был на десятки лет укрыть Левзина от внешнего мира. Разумеется, ни квартира, ни даже специально оборудованный подвал загородного дома для этого не годились — там его станут искать в первую очередь. Не годился, впрочем, и любой другой подвал: в течение пятидесяти лет, на которые намеревался уйти из мира Левзин, невозможно было гарантировать, что кому-то не придет в голову заняться именно здесь архитектурной перестройкой. Но ответ на этот вопрос у Левзина уже был. Он бы не начал разговора с Пермяковым, если б не представлял, как справиться с проблемой.
Заброшенные еще в XIX веке каменоломни в одном из уголков Ярославской области вполне отвечали необходимым требованиям. Там давно не ступала нога человека, близлежащие к ним деревни давно уже вымерли в результате экономических экспериментов. Доверенный человек Левзина отыскал о них сведения в архивах. Ему же предстояло организовать в каменоломнях сооружение бункера.
Пермякова в эти детали Левзин не посвящал. Кроме самого Левзина, о расположении убежища не должен будет знать никто. Само по себе это составляло суть отдельной проблемы, но Левзин знал и ее решение.
Технические вопросы, связанные с изготовлением аппарата, полностью легли на плечи Пермякова. Левзин открыл на его имя счет в одном из своих банков. Левзин видел Пермякова насквозь и не боялся, что тот его обманет: реализовать свою научную идею, исполнить мечту жизни для этого ученого червя было намного важнее всего остального.
От ближайшего населенного пункта старые каменоломни отделяли десять километров. По крайней мере так было пятьдесят лет назад, в тот день, когда он привел в действие «Статис», и хотя Левзин надеялся, что за прошедшие годы население окрестностей возрастет, но в принципе был готов к тому, что проделать этот путь придется пешком. Старая бетонка удлиняла дорогу чуть ли не вдвое, поэтому Левзин решил идти напрямик через лес, сообразуясь с показаниями компаса.
Интересно, который теперь час? Левзин взглянул было на безотказный «ролекс», но тут же усмехнулся. «Ролекс» наверняка отставал или убегал вперед по сравнению с действительным временем — Пермяков об этом предупреждал. К сожалению, небо было закрыто толстым облачным слоем, и определить время наступления сумерек Левзин не мог. Допустим, сейчас раннее утро, сказал он себе. Даже если это не так, ночевка в лесу его не страшила. По сравнению с тем, от чего избавлял его этот мир и что должен был принести, такие мелочи в счет не шли. Левзин мирился даже с тучей комаров, сопровождавших его голодной стаей, едва он ступил под древесные своды.
Поселок, в направлении которого двигался Левзин, находился на пересечении железнодорожной и автомобильной магистралей. Поселок носил имя Скалкино. И хотя Левзину оно не понравилось с самого начала, он не сомневался, что обнаружит поселок на том же самом месте. Пятьдесят лет — слишком малый срок для радикальных перемен в организации путей сообщения. Если, конечно, за это время радикально не изменился сам транспорт. Но поселок в любом случае исчезнуть полностью никак не мог.
Идти было трудно. Участки относительно чистого леса попадались редко, сменяясь густым кустарником, буреломом и неглубокими, но топкими болотцами, преодолевать которые напрямик Левзин не рисковал. К тому же за месяц, проведенный в бункере, его мышцы отвыкли от долгой ходьбы по пересеченной местности. Левзин констатировал, что в этом отношении тренажер «бегущая дорожка», на котором он проводил непременные полчаса каждый день своего месячного заключения, помог мало. Поэтому он все чаще вынужден был останавливаться, давая себе короткие передышки. Во время этих остановок он всякий раз напрягал слух, пытаясь услышать шум железной дороги или автомобильных моторов, но вокруг по-прежнему стояла нетронутая цивилизацией тишина, которая постепенно превращалась для Левзина в источник все большей и большей тревоги. Что, черт возьми, они тут натворили всего за полета лет?!
Он перелез через толстый ствол сваленной ветром и временем ели и замер, уловив уже знакомый звук. Именно этот режущий свист сопровождал полет неизвестного аппарата. Звук приближался из-за спины, сила его увеличивалась с каждой секундой, и в какой-то момент Левзин присел под его давящей мощью, закрыв уши руками. Плотные кроны деревьев не давали возможности разглядеть летящий объект, но даже прорвавшиеся сквозь хвою и листву неясные тени позволили Лев-зину почти физически ощутить его колоссальные размеры и массу. Свист достиг своего максимума, начал спадать и скоро полностью растворился в воздухе, оставив напоминанием лишь звон в ушах. Левзин потряс головой и довольно усмехнулся. Теперь он внезапно уверился, что шел в правильном направлении. Летающий корабль, конечно же, тоже направлялся в это дурацкое Скалкино. Левзину стало понятно, отчего он до сих пор не слышит звука проходящих поездов, — поезда уже не ходят, потому что просто не нужны.
И будто отвечая на его предположение, земля едва заметно дрогнула под ногами, а спустя несколько секунд Левзин услышал густое и низкое «У-уп-п!» — этакую сытую отрыжку суперкашалота.
Бункер строили гастарбайтеры — в основном таджики. В начале апреля их привезли в автобусе с темными стеклами, поселили возле каменоломен в палатках, а по завершении работ спустя два месяца в том же автобусе и увезли. В отношении этих работяг Левзин не беспокоился. Дорогу к бункеру они бы не нашли, даже если бы имели возможность ее увидеть. Да они бы никогда и не попытались вернуться в эти гиблые гнусом, настолько чужие для них места.
Необходимые материалы — цемент, песок, дерево и прочее — завезли еще до прибытия рабочих единым завозом на нескольких КамАЗах, арендованных вместе с водителями в соседних областях. Тут Левзин пошел на некоторый риск, степень любопытства наемных шоферюг была ему неведома, он рассчитывал лишь на их здравый смысл: гнать сюда почти по бездорожью машины ради неясной надежды украсть невесть что — чистая романтика, на которую вряд ли многие способны. Тем более что в качестве легенды прикрытия причиной строительства в глуши называлось сооружение могильника особо токсичных отходов. Именно так полагалось отвечать на вопросы любопытствующих шоферов, дабы отбить у них остатки охоты еще раз навестить эти места.
Только два человека знали почти все: ближайшие сотрудники Левзина — Воробьев и Крамер. Они были за рулем автобуса гастарбайтеров, они привезли за несколько приемов на джипе скромную мебель для бункера, личные вещи Левзина и оборудование Пермякова. Они не знали, правда, для чего предназначалось это оборудование, как не знали и того, кто будет жить в бункере. Воробьев и Крамер были самыми надежными сотрудниками Левзина, и тем не менее тут риск был неуместен.
По завершении последнего грузового рейса Левзин вынужден был застрелить обоих около входа в бункер. Он стрелял им в затылок и утешался тем, что оба умерли мгновенно, совершенно без мучений. Тела он стащил в приготовленную яму и завалил щебенкой. Точно так же Левзин был склонен поступить и с Пермяковым, но тот с самого начала не оставил ему подобной возможности, намекнув весьма деликатно, но вполне определенно, что принял некоторые меры безопасности, в том числе и технического характера. Какие именно — он не говорил, а Левзин не спрашивал, но от намерения ликвидировать Пермякова отказался. Обещанный миллион он передал ему ровно за неделю до начала монтажа «Статиса». В новеньком чемоданчике-«дипломате» аккуратно уместилась сотня банковских пачек стодолларовых купюр, которые эта скотина не постыдился тщательно пересчитать.