— Он антрополог, который первым указал на зависимость между расстоянием друг от друга поддерживающих беседу людей и их отношениями между собой. Каждый случай достаточно конкретен.
— Давай-ка еще раз.
— Социальная дистанция между незнакомыми людьми составляет от одного до трех с половиной метров. Это то расстояние, которое обычно соблюдают, разумеется если ситуация это позволяет. Достаточно посмотреть на очередь на остановке транспорта или же в туалет. В Токио же, например, люди чувствуют себя комфортно и на более тесном расстоянии, однако вариации между различными культурами, как правило, незначительны.
— Но не мог же он говорить ей что-то шепотом с расстояния более чем в метр.
— Нет, однако вполне мог делать это на так называемой личной дистанции, которая составляет от метра до сорока пяти сантиметров. Ее соблюдают в общении с друзьями и приятелями. Но, как видишь, Забойщик и Стине Гретте нарушают и эту границу. Я померила расстояние — всего лишь двадцать сантиметров. Это означает, что они находятся в пределах интимной дистанции. При этом люди оказываются настолько близки друг к другу, что даже не могут держать в постоянном фокусе все лицо собеседника. Кроме того, они обязательно чувствуют его запах и даже ощущают тепло тела. Эта дистанция обычно зарезервирована за теми, кого любишь, а также за членами семьи.
— Хм, — скептически хмыкнул Харри. — Я, конечно, в восторге от широты твоих познаний, но не забывай, что эти двое находятся сейчас в особенно драматической ситуации.
— Как раз это-то и хорошо! — Беате была в таком восторге, что казалось, не держись она за подлокотники кресла, так бы и взлетела. — Без особой на то нужды люди никогда не нарушают те границы, о которых говорит Эдвард Холл. А Стине Гретте и Забойщику это как раз и не нужно.
Харри потер подбородок:
— О'кей, продолжи-ка мысль.
— Я думаю, Забойщик знал Стине Гретте, — сказала Беате. — Причем хорошо.
— Ладно, ладно. — Прикрыв лицо руками, Харри заговорил сквозь пальцы. — Итак, Стине была знакома с профессиональным банковским грабителем, который осуществляет прекрасно спланированный налет, после чего убивает ее. Ты ведь понимаешь, к чему нас приводит подобное заключение, не так ли?
Беате кивнула:
— Я сейчас же проверю, что мы можем отыскать на Стине Гретте.
— Прекрасно. А после этого мы потолкуем с тем, кто был с ней на чрезвычайно интимной дистанции.
Глава 18 Прекрасный день
— Неприятное место, — сказала Беате. — У меня прямо мурашки по коже.
— Когда-то здесь у них был один известный пациент — Арнольд Юклерёд, — откликнулся Харри. — Он говорил, что здесь помещается мозг больного чудовища — психиатрии. Так значит, тебе ничего не удалось накопать на Стине Гретте?
— Нет. Безупречное поведение. По банковским счетам не похоже, чтобы у нее были денежные проблемы. Кредитными карточками пользовалась не часто — что в магазинах одежды, что в ресторанах. Никаких выигрышей на скачках или других признаков пристрастия к азартным играм. Самое экстравагантное из того, что мне удалось установить, — поездка прошлым летом в Сан-Паулу.
— А с мужем что?
— Да все то же. Солидный, здравомыслящий человек.
Пройдя за ворота психиатрической лечебницы Гэуста, они оказались на площадке, окруженной массивными зданиями из красного кирпича.
— Напоминает тюрьму, — сказала Беате.
— Генрих Ширмер, немецкий архитектор девятнадцатого века. Тот самый, что проектировал тюрьму «Ботсен», — пояснил Харри.
Вышедший им навстречу санитар отвел их в регистратуру. У него были неестественно черные — вероятно, крашеные — волосы, да и выглядел он не санитаром, а скорее музыкантом джазового ансамбля или художником-дизайнером. Что вполне соответствовало действительности.
— По большей части Гретте сидит, уставившись в окно, — рассказывал он, пока они шли по длинному коридору, ведущему к отделению Г-3.
— Он в состоянии разговаривать? — поинтересовался Харри.
— Да, вполне… — За свою вороную прическу, придававшую ему небрежный вид, санитару пришлось выложить целых шесть сотен. Откинув одну из падавших на лоб прядей, он с прищуром посмотрел на Харри сквозь стекла массивных очков в роговой оправе, на взгляд Холе, придававших ему вид настоящего «ботаника». Хотя в сочетании с прической они призваны были производить прямо противоположное впечатление на людей понимающих.
— Коллега имеет в виду, достаточно ли Гретте здоров, чтобы с ним можно было говорить о жене, — вмешалась Беате.
— Попытайтесь, — равнодушно отвечал санитар, возвращая прядь на место. — Если у него опять начнется приступ, ничего не выйдет.
Харри не стал спрашивать, как им узнать, что начинается приступ. Дойдя до конца коридора, санитар отпер дверь с глазком.
— Его что, приходится держать под замком? — спросила Беате, осматриваясь в просторной светлой комнате.
— Нет, — отрезал санитар и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, указал на одинокую спину в белом халате, возвышавшуюся над придвинутым вплотную к окну стулом. — Я буду в дежурке слева по коридору. Предупредите, когда соберетесь уходить.
Они подошли к сидящему на стуле пациенту. Он не отрываясь смотрел в окно и при этом правой рукой что-то черкал в блокноте. Движения были медленные, угловатые и какие-то механические, как будто ручку держала не живая человеческая рука, а клешня робота.
— Тронн Гретте? — осведомился Харри.
Он не узнавал обернувшегося к ним человека. Гретте был острижен наголо, лицо осунулось, а вместо дикого блеска в глазах, испугавшего их в тот вечер на теннисном корте, их встретил спокойный и пустой, но при этом пронзительный взгляд, которым он, казалось, смотрел сквозь них. Харри и прежде приходилось видеть подобное. Так выглядели после нескольких недель отсидки заключенные, впервые отбывающие срок. Инстинктивно Харри чувствовал, что сидящий перед ними человек находится в том же состоянии. Он отбывает свой срок.
— Мы из полиции, — сказал Харри.
Гретте медленно перевел на них взгляд.
— Речь идет о налете на банк и вашей жене.
Гретте наполовину прикрыл глаза; сейчас у него был такой вид, будто он старался сосредоточиться и понять, о чем говорит с ним Харри.
— Вы разрешите задать вам несколько вопросов? — громко спросила Беате.
Гретте медленно кивнул. Беате придвинула стул и села.
— Вы можете рассказать нам о ней? — попросила она.
— Рассказать? — Голос был скрипучий, как плохо смазанная дверь.
— Да, — подтвердила Беате и ласково улыбнулась. — Нам хотелось бы знать, какой была Стине. Чем она занималась. Что любила. Какие у вас с ней были планы. Ну и все такое.
— Все такое? — Гретте посмотрел на Беате. Затем отложил ручку. — Мы хотели завести детей. Вот такие были планы. Искусственное оплодотворение. Она надеялась, что будут близнецы. «Двое и еще двое», — постоянно твердила она. Двое и еще двое. Мы как раз должны были начать. Как раз теперь. — Его глаза налились слезами.
— Как раз теперь?
— Кажется, сегодня. Или завтра. Какое сегодня число?
— Семнадцатое, — сказал Харри. — Вы ведь долго были женаты, не так ли?
— Десять лет, — отозвался Гретте. — Если бы они не захотели играть в теннис, я бы не настаивал. Нельзя заставлять детей любить то же, что нравится их родителям, верно? Может, они предпочли бы ездить верхом. Верховая езда — это же прекрасно.
— А что она была за человек?
— Десять лет, — повторил Гретте и снова отвернулся к окну. — Мы встретились в восемьдесят восьмом. Я как раз начал изучать BI — бизнесинтеллект, а она училась в выпускном классе ниссенской гимназии. Самая лучшая девушка из всех, кого я встречал. Говорят, что лучшая женщина — та, которая досталась не тебе, или та, которую уже забыл. Но со Стине мне повезло. И я никогда не прекращал считать ее лучшей. Мы с ней съехались после месяца знакомства и были вместе каждый день и каждую ночь на протяжении трех лет. И все же я не верил своему счастью, когда она согласилась стать Стине Гретте. Разве это не странно? Если кого-то сильно любишь, кажется невозможным, чтобы так же сильно любили и тебя. Ведь должно быть наоборот, верно?
На подлокотник стула упала слеза.
— Она была доброй. Сейчас немногие способны оценить в человеке это качество. Она была верной, надежной и всегда ласковой. И мужественной. Если ей чудились внизу чьи-то голоса, а я в это время спал, она всегда сама вставала и выходила в гостиную. Я говорил ей, чтобы она будила меня: а вдруг там действительно взломщики? А она только смеялась: «Тогда я угощу их своими вафлями, и ты проснешься — ты ведь всегда просыпаешься от запаха вафель». Я и вправду всегда просыпался, когда она пекла вафли… да.
Он глубоко вздохнул, втянув воздух носом. За окном в такт порывам ветра грустно качались, будто махали руками, голые ветви берез.
— Ты должна была бы сейчас печь свои вафли, — прошептал он и попытался засмеяться, однако вместо смеха получился всхлип.
— А друзья у нее были? — спросила Беате.
Гретте все еще всхлипывал, и ей пришлось повторить вопрос.
— Она любила побыть одна, — сказал он. — Может, из-за того, что была единственным ребенком в семье. Она всегда ладила с родителями. И потом, мы с ней были всем друг для друга. Никто больше нам не был нужен.
— Может, у нее все же был кто-то, о ком вы не знали? — настаивала Беате.
Гретте посмотрел на нее:
— Что вы имеете в виду?
Беате мучительно покраснела и поспешно улыбнулась:
— Я хочу сказать, что, возможно, ваша жена не всегда рассказывала вам о том, с кем встречалась или случайно беседовала.
— Почему это? Куда вы клоните?
Беате умолкла и переглянулась с Харри. Теперь слово взял он:
— При ограблении банка мы обязаны проверить все версии, какими бы неправдоподобными они ни казались на первый взгляд. Например, кто-то из сотрудников мог быть в сговоре с грабителем. Налетчики часто заручаются помощью изнутри как при планировании, так и в процессе ограбления. Не вызывает сомнений, что преступник точно знал время пополнения банкомата. — Харри внимательно следил за выражением лица Гретте, чтобы понять, как тот воспринимает услышанное. Однако, судя по взгляду, мысли его снова где-то витали. — Мы задавали те же вопросы всем прочим сотрудникам, — на всякий случай солгал Харри.
Снаружи со стороны дерева раздался резкий птичий крик. Одинокий, жалобный. Гретте начал кивать головой. Сперва медленно, затем все быстрее и быстрее.
— Ага, — сказал он. — Теперь я вас понимаю. Вы считаете, что Стине поэтому и застрелили. Вы считаете, она была знакома с преступником. А когда он ее использовал, то застрелил, чтобы оборвать все нити. Верно?
— По крайней мере, теоретически такая возможность существует, — сказал Харри.
Гретте покачал головой и снова засмеялся — пустым, безжизненным смехом:
— Заметно, что вы не знали мою Стине. Она бы никогда на это не пошла. Да и зачем? Скоро она бы все равно получила миллионы, стоило только немного подождать.
— Что?
— Валле Бёткер, ее дед. Ему сейчас восемьдесят пять, он владелец трех многоквартирных домов в центре. Прошлым летом у него нашли рак легких, и с тех пор ему становится все хуже. Внуки его унаследуют по дому каждый.
Следующий вопрос вырвался у Харри чисто инстинктивно:
— Кому теперь достанется тот дом, что должна была унаследовать Стине?
— Другим внукам. — В голосе Гретте послышались брезгливые нотки. — А теперь вы, верно, станете проверять, есть ли у них алиби?
— А что, Гретте, по-вашему, стоило бы? — в свою очередь спросил Харри.
Гретте хотел ответить, но, встретив взгляд Харри, передумал и прикусил нижнюю губу.
— Простите, — сказал он и провел рукой по едва начавшим отрастать волосам. — Разумеется, мне бы следовало радоваться, что вы проверяете все версии. Просто все это кажется абсолютно безнадежным. И бессмысленным. Ведь если вы его и схватите, никто и ничто не вернет мне того, что я потерял. Даже если бы его приговорили к смерти. Лишиться жизни — это еще не самое страшное, что может случиться с человеком. — Харри уже знал, что за этим последует. — Худшее — лишиться того, во имя чего ты живешь.
— Ладно, — сказал Харри, поднимаясь. — Вот вам моя карточка. Звоните, если что-то вспомните. Можете также обращаться к Беате Лённ.
Гретте уже снова отвернулся к окну и не видел протянутой ему карточки; Харри пришлось положить ее на стол. За окном потемнело. Их прозрачные отражения в стекле были похожи на призраки.
— У меня такое чувство, что я его видел, — сказал Гретте. — По пятницам я прямо с работы отправляюсь в спортцентр «САТС» на Спурвейс-гате играть в сквош. Мой партнер не явился, и я прошел в тренажерный зал — потаскать тяжести, покрутить педали, ну и все такое. Но в это время там всегда столько народу, что приходится постоянно стоять в очередях.
— Знаю, — кивнул Харри.
— Когда Стине убили, я был там. В трех сотнях метров от банка. Дожидался своей очереди в душе, чтобы поехать домой и заняться ужином. Я всегда готовил ужин по пятницам. Я любил поджидать ее. Любил… ждать. Не все это любят.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что видели его? — спросила Беате.
— Я видел, как мимо меня в раздевалку прошел человек. На нем было что-то черное, свободное. Комбинезон или что-то в этом роде.
— А лыжная шапочка?
Гретте покачал головой.
— Может, кепка? — предположил Харри.
— В руках у него была какая-то шапка. Может, и лыжная. А может, кепка.
— А лицо… — начал было Харри, однако Беате его перебила:
— Какого он был роста?
— Не знаю, — пожал плечами Гретте. — Обычного. Что это значит? Ну, может, метр восемьдесят.
— Почему вы нам раньше этого не сказали? — спросил Харри.
— Потому. — Гретте уперся пальцами в оконное стекло. — Потому что, как я уже сказал, это было всего лишь ощущение. Это не он, я знаю.
— Откуда такая уверенность? — удивился Харри
— Несколько дней назад сюда приходили двое ваших коллег. Обоих звали Ли. — Он резко повернулся к Харри: — Они что, родственники?
— Нет. И что они хотели?
Гретте отдернул руку. Стекло вокруг пятнышек, оставленных пальцами, запотело.
— Они хотели проверить, не была ли Стине в сговоре с грабителем. И они показывали мне фотографии ограбления.
— И?
— На фотографиях на черном комбинезоне не было никаких меток. А у того, что я видел в спорт-центре, на спине были большие белые буквы.
— А что за буквы? — спросила Беате.
— П-О-Л-И-Ц-И-Я, — по буквам произнес Гретте, стирая со стекла пятна от пальцев. — Когда я потом вышел на улицу, то услышал полицейские сирены со стороны Майорстюа. Помнится, мне тогда пришло в голову: странно, что грабителям удается ускользнуть, когда везде так много полиции.
— Понятно. Почему вы уверены, что подумали об этом именно тогда?
— Не знаю. Может, потому, что кто-то утащил у меня ракетку для сквоша прямо из раздевалки, пока я был в зале. Потом я подумал, а не грабят ли это банк Стине? В голову всегда лезут разные подобные вещи, когда мозги ничем особо не заняты, правда? Затем я поехал домой и стал готовить лазанью. Стине любила лазанью. — Гретте попытался улыбнуться. Из глаз его опять потекли слезы.
Чтобы не видеть, как плачет взрослый мужчина, Харри остановил взгляд на листке бумаги, где Гретте что-то писал в момент их прихода.
— Вы за последние полгода снимали крупные суммы с банковского счета. — Беате говорила жестко; в голосе звучали металлические нотки. — Тридцать тысяч крон в Сан-Паулу. На что вы их потратили?
Харри с изумлением посмотрел на нее. Казалось, происходящее ничуть ее не трогает.
Гретте улыбнулся сквозь слезы:
— Мы со Стине отпраздновали там десятилетний юбилей свадьбы. Она взяла отпуск чуть раньше и поехала туда за неделю до меня. Мы впервые не виделись с ней так долго.
— Я спросила, на что вы истратили тридцать тысяч крон в бразильской валюте, — не унималась Беате.
Гретте посмотрел в окно.
— Это мое личное дело, не находите?
— А мы ведем дело об убийстве, господин Гретте.
Гретте повернулся к Беате и смерил ее долгим взглядом:
— Вас наверняка еще никто не любил. Я прав?
Лицо Беате помрачнело.
— Немецкие ювелиры в Сан-Паулу считаются лучшими в мире, — сказал Гретте. — Я купил то кольцо с бриллиантом, которое было на Стине, когда она умерла.
Пришли двое санитаров и забрали Гретте. Наступило время обеда. Харри и Беате проводили его взглядом, стоя у окна и ожидая, когда санитар и их выведет из здания.
— Весьма сожалею, — сказала Беате. — Я вела себя глупо… я…
— Все в порядке, — попытался успокоить ее Харри.
— Мы всегда проводим проверку финансовых дел всех, кто имеет отношение к ограблению, однако здесь я, похоже…
— Я же сказал, Беате, все в порядке. Никогда не жалей о том, о чем спросила, — только о том, о чем не спросила.
Наконец явился санитар и выпустил их из комнаты.
— Сколько времени он еще пробудет здесь? — спросил Харри.
— В среду его отошлют домой, — откликнулся санитар.
В машине по дороге к центру Харри спросил Беате, почему санитары всегда именно «отсылают домой» поправившихся пациентов. Они ведь не обеспечивают их перевозку, да и куда именно ему ехать, пациент решает сам. Так почему бы не говорить «отпустить домой» либо «выписать»?