— Пожалуйста. Если захотите выйти, просто постучите.
Они вошли внутрь, и дверь за ними захлопнулась. В наступившей тишине Харри отметил про себя раздававшийся время от времени низкий звук — это гудела одна из трубок-ламп дневного освещения, которая то гасла, то загоралась вновь. Пластиковые цветы на стенах бросали бледные тени на выцветшие, мутные акварели. В торце комнаты за столом, установленным точно посередине желтоватой стены, выпрямив спину, сидел человек. Руки его лежали на столе, а между ними виднелась шахматная доска. Волосы зачесаны назад и туго стянуты на затылке, оставляя открытыми правильной формы уши. Одет он был в хорошо отглаженный серый костюм, немного похожий на комбинезон. Хорошо очерченные брови и тень, падающая с обеих сторон прямого носа каждый раз, когда лампа гасла, составляли достаточно четкую букву Т. Но и сейчас, как тогда на похоронах, Харри прежде всего поразил взгляд этого мужчины — противоречивая смесь страдания и отсутствия всякого выражения.
Харри кивком указал Беате на стул возле двери. Сам он прошел к столу и уселся напротив Расколя.
— Спасибо, что нашли время встретиться с нами.
— Время. — Голос у Расколя оказался неожиданно высоким и мягким. — Оно здесь дешево стоит. — Говорил он на восточноевропейский манер — с твердыми «р» и отчетливо выговаривая каждое слово.
— Понимаю. Я Харри Холе, а мою коллегу зовут…
— Беате Лённ. Вы похожи на отца, Беате.
Харри услышал звук, похожий на всхлип, как будто Беате не хватало воздуха, и наполовину обернулся к ней. Против его ожиданий, лицо девушки вовсе не вспыхнуло, а наоборот, стало еще бледнее обычного. Кроме того, рот ее искривился и застыл, как будто она только что получила пощечину.
Склонившись к столу, Харри закашлялся. Лишь теперь он обратил внимание на то, что достаточно неприятное ощущение, которое могло возникнуть из-за идеально симметричного положения Расколя относительно продольной оси помещения, скрадывается благодаря одной мелочи: положению короля и королевы на шахматной доске.
— А вас где я раньше видел, Холе?
— По большей части я нахожусь поблизости от покойников, — сказал Харри.
— Ага. Похороны. Вы один из сторожевых псов господина начальника отдела, да?
— Нет.
— Стало быть, не нравится, когда вас называют его сторожевым псом. Что так, поругались?
— Нет. — Харри на мгновение задумался. — Просто мы с ним друг друга недолюбливаем. У вас, кажется, та же история?
Расколь мягко улыбнулся; в тот же самый момент лампа мигнула.
— Надеюсь, он не принял это близко к сердцу. К тому же костюм, похоже, был дешевенький.
— Думаю, больше всего пострадал не костюм.
— Он хотел, чтобы я кое-что ему рассказал. Вот я и рассказал ему кое-что.
— Что стукачей клеймят навек?
— Недурно, старший инспектор, недурно. Однако эти чернила со временем сходят. Вы играете в шахматы?
Харри предпочел не обращать внимания на то, что Расколю, как выяснилось, известно его звание. Хотя, вполне возможно, он просто догадался.
— Я вот все думаю, где вы умудрились спрятать приемник, — сказал Харри. — Я слышал, они потом здесь все вверх дном перевернули.
— А кто говорит, что я что-то прятал? Белые или черные?
— Говорят, вы все еще мозговой центр большей части крупных ограблений в Норвегии. Это по-прежнему ваше основное занятие, и определенный процент с добычи поступает на ваш заграничный банковский счет. Выходит, вы специально позаботились о том, чтобы попасть именно сюда — в отделение А в «Ботсене»? Ведь тут содержат тех, у кого короткий срок заключения. Вы встречаетесь с ними, разрабатываете план, а они затем, выйдя на свободу, осуществляют его, верно? Но как вы общаетесь, когда они освобождаются? У вас что, здесь есть мобильник или, может, компьютер?
Расколь вздохнул:
— Вы хорошо начали, старший инспектор, но теперь уже становитесь утомительным. Так мы будем играть?
— Игра скучна, — сказал Харри. — Разумеется, если на кону ничего не стоит.
— Что ж, согласен. На что будем играть?
— На это. — В руках у Харри появилось колечко с единственным ключом и латунной пластиной.
— А что это такое? — спросил Расколь.
— Никто не знает. Однако иногда стоит испытать судьбу — а вдруг то, что поставлено на кон, чего-нибудь да стоит.
— Но мне-то это зачем?
Харри перегнулся к нему через стол:
— Потому что мне вы верите.
Расколь громко рассмеялся:
— Назови мне хоть одну причину, по которой я должен тебе верить, Спиуни.
— Беате, — сказал Харри, не сводя глаз с Расколя. — Будь так добра, выйди и оставь нас одних.
Он услышал за спиной стук в дверь и немного погодя — звяканье ключей. Дверь отворилась и с громким щелчком замка закрылась опять.
— Взгляните. — Харри положил ключ на стол.
— А? — спросил Расколь, пристально глядя Харри прямо в глаза.
Харри взял в руки белого короля. Очень красивая фигура, наверняка ручной работы.
— Это инициалы человека, у которого была проблема весьма деликатного свойства. Он был богат. Имел жену и детей. Собственный дом в городе и загородную виллу. Собаку и любовницу. Все шло чертовски хорошо. — Харри покрутил фигуру в руках. — Однако со временем этот богатый человек изменился. Волею судьбы однажды он осознал, что семья — самое важное в его жизни. Он продал фирму, расстался с любовницей и поклялся самому себе и родным, что отныне будет жить только ради семьи. Единственная проблема заключалась в том, что любовница стала угрожать предать огласке их прежние отношения. Ну да, кроме всего прочего, она хотела от него денег. Но не столько из алчности, сколько по бедности. А еще потому, что завершала одну свою работу, которую искренне считала шедевром, и ей требовались средства, чтобы познакомить мир с этим произведением искусства. Она становилась все настойчивее, и вот как-то раз — ближе к ночи — он собрался ее навестить. Вечер этот был выбран им не случайно: она рассказала, что именно сегодня ждет визита своей прежней пассии. Зачем она ему это рассказала? Может, чтобы он ее приревновал? Или чтобы показать, что кроме него есть и другие мужчины, которые хотят быть с ней? Ревновать он не стал. Напротив, он торжествовал. Ему представился прекрасный случай. — Харри покосился на Расколя. Тот сидел со скрещенными на груди руками, внимательно глядя на него. — Он ждал на улице. Все ждал и ждал и смотрел на освещенные окна ее квартиры. Незадолго до полуночи ее гость ушел. Случайный человек, который — как потом выяснилось, зря — не позаботился о том, чтобы время его ухода было кем-то замечено. Однако он пробыл у Анны весь вечер. Это может подтвердить ее чуткая соседка Астрид Монсен, слышавшая, как он звонил в дверь в самом начале вечера. А вот наш с вами мужчина — нет, он звонить не стал. Наш мужчина сам открыл подъезд и сам вошел в квартиру.
Харри взял с доски черного короля и сравнил его с белым. Если не приглядываться, их можно было счесть практически идентичными.
— Пистолет не был зарегистрирован. Возможно, он принадлежал Анне, возможно, ему самому. Что именно произошло в квартире, я не знаю. Скорее всего, мир об этом так и не узнает, ибо она мертва. А в полиции ее смерть признали самоубийством и дело закрыли.
— «Я»? «В полиции»? — Расколь потрогал свою козлиную бородку. — А почему же не «мы», «у нас»? Вы что, старший инспектор, пытаетесь убедить меня, что действуете в одиночку?
— Что вы имеете в виду?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Подозреваю, что вы нарочно отослали напарницу, чтобы заставить меня поверить, будто во все это действительно посвящены только вы и я. Однако… — Он медленно соединил ладони. — Нельзя исключать, что все так и было. Еще кому-нибудь известно то, о чем знаете вы?
Харри покачал головой.
— Так чего же вам надо? Денег?
— Нет.
— На вашем месте, старший инспектор, я бы не стал торопиться с ответом. Ведь я пока еще не сказал, насколько ценна для меня ваша информация. Может статься, речь пойдет о крупной сумме. Разумеется, если вы сумеете предоставить доказательства сказанного. А наказание виновного может быть осуществлено — скажем, так — в частном порядке, без привлечения официальных властей.
— Вопрос не в этом, — возразил Харри, надеясь, что выступившие на лбу капельки пота незаметны собеседнику. — Вопрос в том, насколько вашаинформация окажется ценной для меня.
— Так что ты предлагаешь, Спиуни?
— Вот что я предлагаю, — сказал Харри, держа обоих шахматных королей в одной руке. — Ничью. Вы рассказываете мне, кто такой Забойщик. А я добываю улики против человека, убившего Анну.
— Вот что я предлагаю, — сказал Харри, держа обоих шахматных королей в одной руке. — Ничью. Вы рассказываете мне, кто такой Забойщик. А я добываю улики против человека, убившего Анну.
Расколь негромко рассмеялся:
— Ах вот оно что. Можешь идти, Спиуни.
— Подумайте об этом, Расколь.
— Не стоит. Я доверяю людям, которые охотятся за деньгами, а не каким-то там крестоносцам.
Глаза их встретились. Светильник мигнул и зашипел. Харри кивнул, поставил фигуры на стол, поднялся, подошел к двери и постучал.
— Вероятно, вы ее любили, — сказал он, стоя спиной к Расколю. — Квартира на Соргенфри-гате официально зарегистрирована на ваше имя, а я-то знаю, как туго было у Анны с деньгами.
— И что дальше?
— Поскольку это ваша квартира, я оставил распоряжение, чтобы ключ передали вам. Его должны доставить сегодня в течение дня. Рекомендую вам сравнить его с тем, что вы только что получили от меня.
— Зачем?
— Существовало всего три ключа от квартиры Анны. Один был у нее, другой она передала электрику. Этот я нашел в ночном столике загородного дома того человека, о котором вам говорил. Это третий, последний ключ. Единственный, которым мог воспользоваться убийца, если Анна действительно была убита.
За дверью послышались шаги.
— Ну и, наконец, еще кое-что. Разумеется, если, по-вашему, это подтверждает мой рассказ, — добавил Харри. — Сейчас я просто спасаю свою шкуру.
Глава 22 Америка
Если хочешь выпить, место всегда найдется. Взять, к примеру, «У Малика» на Тересес-гате. Обычный бар с гамбургерами, ни намека на то, что делало распивочную «Шрёдер» в общем-то достойным заведением. Ну да если верить слухам, гамбургеры у Малика получше, чем у конкурентов, а интерьер в индийском стиле с непременной фотографией норвежской королевской четы на самом видном месте с некоторой натяжкой можно считать не лишенным определенного простоватого шарма. Так или иначе, это была лишь жалкая забегаловка, в которую человек, готовый заплатить за выпивку в приличном месте, никогда не заглянет, чтобы накатить свои обычные пол-литра пивка.
К Харри это не относилось.
Правда, он давно уже не бывал «У Малика», но, оглядевшись по сторонам, отметил, что все здесь было по-прежнему. Эйстейн в компании нескольких собутыльников и одной собутыльницы восседал за столиком для курящих. Под аккомпанемент устаревших поп-хитов, Евроспорта и шипящего масла текла неспешная дружеская беседа о выигрышах в лотерею, последних криминальных новостях и нравственных качествах отсутствующего приятеля.
— А-а, Харри, привет! — Хриплый голос Эйстейна сумел пробиться через все прочие звуки. Тряхнув длинными сальными волосами, он вытер ладонь о штанину и протянул Харри руку.
— Это тот коп, о котором я вам говорил, ребята. Он еще пристрелил одного типа в Австралии. Прямо в лобешник закатал, верно?
— Здорово! — откликнулся один из его приятелей, лица которого Харри не видел — тот сидел, наклонившись вперед, так что длинные волосы скрывали не только лицо, но и стоящую перед ним пол-литровую кружку. — В общем, стало быть, прибрал мусор.
Харри указал на свободный столик; Эйстейн кивнул, потушил окурок, сунул в нагрудный карман джинсовой рубахи пачку табаку для самокруток и сконцентрировал все свое внимание на том, чтобы перенести на новое место, не пролив при этом ни капли, только что полученную кружку пива.
— Давненько тебя не встречал, — заметил Эйстейн, сворачивая себе новую самокрутку. — Впрочем, как и остальных ребят. Совсем их не вижу. Все разъехались, переженились, завели детей. — Эйстейн выдавил из себя сухой, горький смешок. — Стали такими правильными — куда там. Кто бы мог подумать.
— Хм.
— В Уппсале-то когда-нибудь бываешь, а? Ведь твой отец живет все в том же доме, верно?
— Да, но я к нему редко заезжаю. Иногда говорим по телефону.
— А сестренка как? Не лучше?
Харри усмехнулся:
— При синдроме Дауна, Эйстейн, улучшений не бывает. Но она, в общем-то, справляется. Живет одна в собственной квартирке в Согне. [28]Даже парень у нее есть.
— Ого! Да у нее, кажись, все получше, чем у меня.
— Ты все шоферишь?
— Н-да. Только что сменил хозяина. Прежний считал, что от меня, видите ли, плохо пахнет. Идиот чертов.
— А к компьютеру вернуться не хочешь?
— Чего ж тут не хотеть-то?! — Сдерживая горький смешок, Эйстейн чуть не поперхнулся: в этот момент он как раз заклеивал самокрутку — водил кончиком языка по краю бумажки. — Миллион в год, солидная контора — понятно, я был бы очень даже не против. Однако, Харри, поезд ушел. Время таких рок-н-ролльщиков, как я, в компьютерном мире уже давно позади.
— Я тут разговаривал с одним парнем из Норвежского банка, который отвечает у них за безопасность локальной сети. Он сказал, что ты по-прежнему слывешь пионером хакерства.
— Харри, «пионер» у нас значит «старик». Как думаешь, кому сейчас нужен отовсюду уволенный хакер, да к тому же отставший от времени лет на десять? А тут еще и этот скандал в придачу.
— Хм. Что там, собственно говоря, произошло?
— Ха! Что произошло, говоришь? — Эйстейн закатил глаза к небу. — Ты же знаешь меня. Единожды хиппи — хиппи навсегда. Нужны были бабки. Попытался взломать одну систему, которую нельзя было трогать. — Прикурив, он огляделся по сторонам, тщетно пытаясь найти пепельницу. — Ну а ты-то как? Я смотрю, пить совсем завязал?
— Пытаюсь. — Харри потянулся и взял пепельницу с соседнего столика. — Я теперь не один.
Он рассказал о Ракели, Олеге и судебном процессе в Москве. Ну и о жизни вообще. Много времени это не заняло.
Эйстейн, в свою очередь, поведал о том, как сложилась жизнь у остальных ребят, выросших вместе с ними на улицах Уппсаля. О Сиггене, переехавшем в Харестюа с дамочкой, которая, по мнению Эйстейна, была слишком хороша для него. О Кристиане, который катается в инвалидном кресле, с тех пор как попал на своем мотоцикле в аварию севернее Миннесунна. Врачи, однако, считают, что надежда есть.
— Надежда на что? — не понял Харри.
— Что снова сможет трахаться как кролик, — сказал Эйстейн и залпом допил остатки пива.
Туре по-прежнему работал учителем, но с Силией они развелись.
— Вот у кого дела не ахти, — продолжал Эйстейн. — Набрал лишних тридцать килограммов. Ей-богу! Потому-то она его и бросила. Как-то встретил в городе Торкиля. Говорит, бросил есть свинину. — Он отставил свою кружку. — Но ведь ты мне позвонил не для того, чтобы все это выслушивать, а?
— Нет, мне нужна помощь. Понимаешь, я тут веду одно дело.
— Все плохих парней ловишь? И с этим ты решил прийти ко мне? С ума сойти. — Эйстейн расхохотался, но тут же закашлялся.
— В этом деле у меня личный интерес, — сознался Харри. — Долго объяснять, но мне нужно узнать, что за тип шлет мейлы на мой личный адрес. Думаю, он делает это через анонимный сервер, расположенный где-то за границей.
Эйстейн задумчиво кивнул:
— Стало быть, у тебя проблемы?
— Может быть. А почему ты так думаешь?
— Я пьющий таксист, ни черта не смыслящий во всех этих новомодных компьютерных примочках. Что касается работы, то все мои друзья в курсе — на меня лучше не полагаться. Короче говоря, единственная причина, по которой ты пришел именно ко мне, в том, что я твой старинный приятель. Все дело в лояльности. Я умею держать язык за зубами. Верно? — Он сделал большой глоток. — Может, я и алкаш, Харри, но отнюдь не дурак. — Жадно затянувшись самокруткой, он поинтересовался: — Когда начинаем?
На Слемдаль медленно опускались вечерние сумерки. Отворилась дверь, и на крыльцо вышли мужчина и женщина. Тепло распрощавшись с провожавшим их хозяином, они спустились с крыльца на подъездную дорожку. Хруст гравия под черной блестящей обувью сливался с бормотанием парочки, вполголоса обсуждавшей угощение, хозяев и других гостей. Они были так поглощены разговором, что когда вышли из ворот и пошли по Бьорнетроккет, не обратили никакого внимания на такси, припаркованное чуть дальше по улице. Харри потушил сигарету, сделал радио погромче и услышал, как Элвис Костелло блеет свою знаменитую композицию «Watching The Detectives». На волне Р4. Он давно уже обратил внимание, что музыканты-бунтари — кумиры его молодости — с годами, как правило, оседают отнюдь не на бунтарских радиоканалах. Харри прекрасно понимал, что это может означать только одно — он тоже стареет. К примеру, вчера Ника Кейва передавали по «Девятичасовому».