Волер коротко кивнул и сделал вид, будто не заметил протянутой Сёренсеном руки. Он не любил прикосновений незнакомых мужчин. Да и знакомых, впрочем, тоже. Вот с женщинами — дело другое. Во всяком случае, когда он сам проявлял инициативу. А проявлял он ее часто.
— Что, Сёренсен, и такие дела раньше приходилось расследовать? — спросил Волер и отвел пальцем веко пострадавшего, обнажив кроваво-красное глазное яблоко. — Это вам не удар ножом в людном месте или случайный выстрел по пьянке. Вы же поэтому нас и вызвали, не так ли?
— Да, похоже, у нас таких случаев не было, — согласился Сёренсен.
— Тогда предлагаю следующее: ты с ребятами остаешься здесь и следишь, чтобы посторонних не пускали за ограждение, а я пойду переговорю с женушкой трупа.
Сёренсен рассмеялся, будто Волер отмочил классную шутку, но осекся, увидев, как тот поднял брови над стеклами «полицейских очков». Том Волер поднялся и зашагал в сторону ограждения. Он медленно сосчитал до трех и крикнул:
— И уберите патрульный автомобиль с разворота, Сёренсен! Наши люди там пытаются найти следы машины убийцы. Заранее благодарен.
Он и не оборачиваясь знал, что улыбка сползла с добродушного лица этого тюфяка Сёренсена. И что место преступления теперь находится под контролем людей из Управления полиции Осло.
— Фру Албу? — спросил Волер, войдя в гостиную. В городе ему предстоял многообещающий обед с одной девицей, и потому он решил не затягивать разговор. Вигдис Албу оторвала взгляд от фотоальбома, который листала:
— Да?
Волеру нравилось то, что он видел перед собой. Ухоженная кожа, холеное тело, поза, выражавшая ее уверенность в себе, — ну прямо Дорте Скаппель, [46]да еще в блузке с расстегнутой третьей пуговичкой. Ему нравилось и то, что он слышал. Мягкий голос необычайно подходил к тем особым словам, которые он так любил в устах своих женщин. Нравились ему и ее губы, которые, как он уже начал надеяться, когда-нибудь произнесут такие слова.
— Старший инспектор Том Волер, — представился он и сел напротив нее. — Я понимаю, какой шок вы пережили, и хотя это прозвучит банально и вряд ли поможет вам сейчас, но я все же хотел бы выразить сочувствие. Я сам недавно потерял близкого мне человека.
Он выдержал паузу. Пока она наконец не подняла глаза и их взгляды встретились. Глаза у нее были затуманены, и Волер сперва решил, что это от слез. И только когда Вигдис Албу заговорила, он понял, что она пьяна:
— Сигаретой не угостите, констебль?
— Называйте меня Том. Я не курю. К сожалению.
— Сколько мне еще здесь маяться, Том?
— Я постараюсь, чтобы вы уехали отсюда как можно скорее. Просто мне надо задать вам пару вопросов. Договорились?
— Договорились.
— Ну и прекрасно. Как по-вашему, кто-нибудь мог желать смерти вашему мужу?
Вигдис Албу подперла подбородок рукой и поглядела в окно:
— А где же другой констебль?
— Простите, не понял?
— Разве он не должен был приехать?
— Какой констебль, фру Албу?
— Харри. Ведь он ведет это дело, разве не так?
Столь быстрая — по сравнению с его однокашниками — карьера Тома Волера объяснялась прежде всего его умением действовать так, чтобы никто, в том числе и адвокаты в суде, не имели оснований сомневаться в достоверности собранных им улик. Другая же причина заключалась в чувствительности волос у него на затылке. Бывало, конечно, что они не реагировали, когда нужно. Но такого, чтоб они реагировали без повода, никогда не случалось. А тут они отреагировали.
— Вы имеете в виду Харри Холе, фру Албу?
— Можете остановить здесь.
Больше всего Тому Волеру нравился ее голос. Он подъехал к тротуару, нагнулся над рулем и стал разглядывать розовую виллу, венчавшую собой вершину холма. В лучах послеполуденного солнца в саду угадывалось какое-то животное.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказала Вигдис Албу. — Спасибо, что освободили меня от этого Сёренсена, да еще и до дома подбросили.
Волер улыбнулся теплой улыбкой. Он знал, что улыбка получилась именно теплой. Многие говорили ему, что он похож на Дэвида Хасселхоффа в «Спасателях Малибу», что у него такой же подбородок, такая же фигура и такая же улыбка. Он видел «Спасателей» и понимал, о чем идет речь.
— Да нет, это мне следует вас благодарить, — сказал он.
И не погрешил против истины. За время пути от Ларколлена он узнал много интересного. Например, что Харри Холе пытался доказать причастность ее мужа к убийству Анны Бетсен, которая — если память ему не изменяет — некоторое время назад сама наложила на себя руки в квартире на Соргенфри-гате. Дело было тогда возбуждено и закрыто, Том Волер сам констатировал самоубийство и написал заключение. Так чего этот олух Холе теперь рыщет? Пытается отомстить заклятому недругу? Неужели Холе рассчитывает скомпрометировать его — Тома Волера, доказав, что Анну Бетсен убили? Что угодно могло взбрести в голову этому полоумному алкашу, но Волер не понимал, зачем Холе с такой энергией взялся за расследование, которое в худшем случае докажет, что Волер сделал поспешный вывод. Мысль о том, что Харри двигало простое желание раскрыть преступление, он отбросил сразу же: только в кино детективы так бездарно тратят свое свободное время.
Но раз тот, кого Харри подозревал, убит, появилась возможность подумать и о других ответах. Волер не знал, каких именно, но раз волосы у него на затылке ясно дали понять, что дело это связано с Харри Холе, в его интересах найти эти ответы. И когда Вигдис Албу пригласила Тома Волера на чашечку кофе, он сразу же согласился. Конечно, его возбуждала мысль об интрижке с новоиспеченной вдовой, но главное, представился шанс оторваться от соперника, который дышал ему в затылок вот уже — сколько там? — восемь месяцев.
Да, восемь месяцев минуло с тех пор, как из-за очередной глупости Сверре Ульсена Эллен Йельтен разоблачила Тома Волера как главного организатора группы, занимавшейся доставкой контрабандного оружия в Осло. Приказав Ульсену убрать ее, чтобы помешать ей предать дело огласке, он отдавал себе отчет, что Холе не успокоится, пока не найдет ее убийцу. Поэтому он и позаботился о том, чтобы самому оказаться на месте преступления и застрелить подозреваемого в убийстве с целью «самообороны» при задержании. Никаких улик против него самого не было, и все же временами у него возникало неприятное ощущение, что Холе напал на след. И что он может быть очень опасен.
— В доме стало так пусто, когда все разъехались, — сказала Вигдис Албу, отпирая входную дверь.
— И как долго вы уже… как бы это… живете одна? — спросил Волер, поднимаясь вслед за ней в гостиную. Ему все так же нравилось то, что он видел перед собой.
— Дети у моих родителей в Нордбю. Я хотела, чтобы они побыли там, пока все уляжется, — она вздохнула и села в одно из двух глубоких кресел. — Мне надо выпить. А потом позвонить им.
Том Волер стоял и смотрел на нее. Своими последними словами она все испортила, и возникшее было легкое возбуждение пропало. Да и выглядела она теперь старше. Возможно, потому, что начала трезветь. Опьянение сглаживало ее морщинки и смягчало линию рта, который теперь затвердел и стал похож на красноватую щель.
— Присаживайтесь, Том. Сейчас я кофе сварю. Он плюхнулся на диван, а она вышла на кухню.
Он раздвинул ноги и увидел бледное пятно от месячных, такое же, как на диване у него дома.
Воспоминание вызвало у него улыбку.
Воспоминание о Беате Лённ.
Милая, невинная Беате Лённ, которая сидела напротив него за столиком в кафе и глотала каждое его слово, точно сахарную крошку в кофе-латте, напитке для маленьких девочек. «По-моему, самое главное — стремиться всегда быть самим собой. Самое главное в отношениях между людьми — это честность, ты не согласна?» С молодыми девушками порой трудно угадать, с каким пафосом произносить подобные банальности, но в случае с Беате Лённ он попал в десятку. И она послушно последовала за ним к нему домой, где он сварганил напиток, вовсе не похожий на девичий.
Волер невольно рассмеялся. Даже на следующий день Беате Лённ думала, что сломалась из-за усталости и непривычно крепкого для нее напитка. А на самом деле все решила верная дозировка.
Но самое комичное случилось утром, когда он вошел в гостиную и застал ее с мокрой тряпкой перед диваном, на котором он предыдущим вечером сделал ее в первый раз, прежде чем она лишилась остатков воли и началась настоящая забава.
— Извини, — еле выдавила она из себя, едва ли не сквозь слезы. — Мне так неловко, я думала, у меня эти дела только на следующей неделе начнутся.
— Да ничего, — ответил он и потрепал ее по щеке. — Тем более, ты же сейчас смоешь эту дрянь.
И поспешил на кухню. Там он открутил на полную мощность кран и несколько раз хлопнул дверцей холодильника, чтобы заглушить свой хохот. Пока Беате Лённ смывала с дивана пятно, оставленное Линдой. Или, может быть, Карен?
Вигдис крикнула из кухни:
— Вам с молоком, Том?
Голос ее прозвучал тяжело и с нажимом, как это принято у жителей западных районов Осло. И к тому же он узнал все, что требовалось.
— Я тут вспомнил, что у меня встреча в городе, — сказал он и, обернувшись, увидел ее в дверях с двумя чашками кофе в руках и огромными удивленными глазами. Как будто он съездил ей по физиономии. Волер немножко подумал.
— Кроме того, вам надо побыть одной, — сказал он и поднялся, — я вас понимаю, ведь я говорил, что недавно сам лишился друга.
— Сочувствую, — произнесла она потерянно. — Я даже не спросила, о ком идет речь.
— Ее звали Эллен. Моя коллега. Она была мне очень дорога, — Том Волер слегка наклонил голову и поглядел на Вигдис, которая в ответ неуверенно улыбнулась.
— О чем вы думаете? — спросила она.
— Может, как-нибудь заскочу посмотреть, как вы тут поживаете. — Губы его расплылись в еще более теплой, чем прежде, улыбке, настоящей улыбке Дэвида Хасселхоффа, и он подумал, какой хаос наступил бы в мире, если б люди могли читать мысли друг друга.
Глава 33 Дизосмия
Начался вечерний час пик, у здания Управления полиции на Грёнланнслейрет замельтешили автомобили и служащие. Воробей сел на ветку, и последний листок сорвался с нее и пролетел мимо окон комнаты для совещаний на пятом этаже.
— Я речей произносить не умею, — начал Бьярне Мёллер, и те из присутствующих, что слушали его выступления раньше, согласно закивали.
Все, кто имел отношение к расследованию дела Забойщика, при виде бутылки «Opera» и четырнадцати пока еще не распакованных пластиковых стаканчиков ожидали только окончания его выступления.
— Прежде всего я хотел бы поздравить всех от имени городского собрания, мэра и начальника Управления полиции за прекрасно проделанную работу. Мы ведь, как всем вам известно, оказались в достаточно сложной ситуации, поскольку речь шла о серийном грабителе.
— А я не знал, что еще и другие были! — крикнул Иварссон, чем вызвал смех в зале. Он стоял позади всех, ближе к двери, откуда мог наблюдать за поведением всех присутствующих.
— Ну в общем, правильно, — улыбнулся Мёллер. — Я хочу сказать… ну вы знаете, мы все очень рады, что дело это окончено. Но прежде чем мы выпьем по стаканчику шампанского и разойдемся по домам, я хотел бы особо поблагодарить того, кто сыграл главную роль…
Харри почувствовал, как все повернулись в его сторону. Он ненавидел такие торжественные сборища. Речь шефа, ответные речи сотрудников, шутовские благодарности, весь этот банальный театр.
— То есть Руне Иварссона, который руководил следственной бригадой. Поздравляю, Руне!
Аплодисменты.
— Может, ты скажешь несколько слов, Руне?
— Нет, благодарю, — процедил Харри сквозь зубы.
— Да-да, конечно, — сказал Иварссон. Все присутствующие обернулись в его сторону. — У меня, к сожалению, нет такой привилегии, Бьярне, как у тебя, заявить, что я не умею произносить речи на торжествах. Потому что я это умею. — Смех в зале усилился. — И как опытный оратор, много раз выступавший на встречах, посвященных нашим успехам, я не стану утомлять вас, раздавая похвалы всем и вся. Работа в полиции — командная игра, как в спорте. Беате и Харри заслужили честь забить победный гол. Но ведь вся комбинация была разыграна на высшем уровне.
Харри не поверил своим глазам, но все собравшиеся снова согласно кивнули.
— Поэтому я хочу выразить благодарность всем сразу, — Иварссон окинул взглядом собрание, видимо, для того, чтобы каждый почувствовал, что именно его он видит и благодарит. А потом воскликнул веселым голосом:
— А не пора ли нам скрутить голову этой бутылке?
Кто-то передал ему шампанское, и, несколько раз встряхнув бутылку, он стал ее откупоривать.
— Нет, это уже совершенно невыносимо, — шепнул Харри на ухо Беате. — Я линяю.
Она укоризненно посмотрела на него.
— Пожалуйста! — Пробка ударилась в потолок. — Подставляйте стаканы.
— Извини, — сказал Харри, — увидимся завтра.
Он зашел в кабинет, взял пальто. Спускаясь вниз, прислонился к стенке лифта. Пару часов он, конечно, поспал на даче Албу. А в шесть утра, подъехав к железнодорожной станции в Моссе, позвонил из телефона-автомата в местное отделение полиции и сообщил, что обнаружил труп на берегу моря. Он знал, что местные полицейские запросят помощи у столичного управления. Поэтому, вернувшись в Осло около восьми, он устроился в кофейне на Уллеволсвейен, где наслаждался кофе «Кортадо», пока не решил, что дело уже передано кому-то другому и он может спокойно ехать в контору.
Дверцы лифта распахнулись, и Харри, пройдя через вертушку, вышел на холодный чистый столичный воздух, который, как утверждают, загрязнен еще хуже, чем в Бангкоке. Он вспомнил, что спешить ему некуда, и умерил шаг. Думать сегодня ни о чем не надо, нужно просто лечь в постель и поспать, желательно без сновидений, а проснувшись утром, знать только одно — что все двери за ним закрыты.
Все двери, кроме одной. Той, которую он никогда не закрывал и не собиралсязакрывать. Но думать об этом надо будет только завтра с утра. Завтра утром они с Халворсеном снова пройдут мимо Акерсельвы. Постоят возле дерева, где нашли ее. Постараются в сотый раз воссоздать картину. Не потому, что что-то упустили из виду, а чтобы вновь окунуться в ту атмосферу, снова почувствовать то, что испытали тогда.
Он пошел узкой тропинкой через лужайку, сокращая путь. И даже не взглянул в сторону серого здания тюрьмы слева от него. Расколь, по-видимому, на сей раз отложил шахматы в сторону. Ни на Ларколлене, ни где-то еще им не найти улик против цыгана или его приспешников, даже если сам Харри возьмется за расследование. Они выждали столько, сколько сочли нужным. Забойщик мертв. Мертв и Арне Албу. «Справедливость словно вода, — сказала как-то Эллен. — Она всегда пробьет себе дорогу». Они понимали, что это неправда, но порой и в ложном утверждении можно найти хоть какое-то утешение.
Харри услышал завывание сирен. Впрочем, он слышал их уже давно. Белые автомобили с включенными голубыми мигалками промчались мимо в сторону Грёнланнслейрет. Он постарался не думать, по какому вызову они выехали. По всей видимости, не ему с этим делом разбираться, а если и ему, ничего, подождут. До утра.
Том Волер решил, что заявился слишком рано, что у обитателей бледно-желтого дома есть какие-то дела в городе в дневное время. И потому, нажав нижнюю и последнюю кнопку домофона, он уже было собрался ретироваться, как вдруг услышал приглушенный металлический голос:
— Алло?
Волер обернулся.
— Привет, это… — он посмотрел на табличку с именами жильцов рядом с кнопкой, — …Астрид Монсен?
Двадцать секунд спустя он уже стоял на лестничной площадке перед открытой на цепочку дверью, из-за которой его разглядывала насмерть перепуганная женщина с веснушчатым лицом.
— Можно мне войти, фрёкен Монсен? — спросил он и обнажил зубы в улыбке в стиле Дэвида Хасселхоффа.
— Нет, нельзя, — пропищала хозяйка квартиры. Вероятно, «Спасателей Малибу» она не видела.
Он протянул ей свое удостоверение:
— Мне надо задать вам несколько вопросов касательно смерти Анны Бетсен. Мы полагаем теперь, что это не было самоубийство. Мне известно, что один из моих коллег расследовал дело по личной инициативе и разговаривал с вами на эту тему.
Том Волер слышал, что животные, в особенности хищники, могут чуять страх по запаху. Но это его не удивляло. А удивляло его то, что не все обладают таким умением. У страха такое же летучее горьковатое амбре, как у бычьей мочи.
— Чего вы так боитесь, фрёкен Монсен?
Зрачки у нее еще больше увеличились. Волосы на затылке у Волера встали дыбом.
— Нам очень важна ваша помощь, — сказал он. — Самое главное в отношениях между полицией и простыми людьми — это честность, разве вы не согласны?
Глаза у нее забегали, и он решил воспользоваться шансом:
— Мне кажется, мой коллега каким-то образом замешан в этом деле.
У нее отвисла челюсть, и она беспомощно уставилась на него. Победа!
Они сели в кухне. Коричневые стены были сплошь увешаны детскими рисунками, и Волер решил, что у нее куча племянников. Слушая ее, он делал пометки в блокноте.