– Согласитесь, агент Франклин, что если вам нужен секс три-четыре раза в сутки, то удобнее возить любовника с собой.
И я посмотрела на него широко открытыми честными глазами.
Он посмотрел на меня очень неприязненно. Фокс рассмеялся.
– Очень смешно, – отозвался Франклин, но отвернулся и оставил нас в покое.
Пусть правда и не освободит тебя, но при правильном использовании она может чертовски сконфузить твоих врагов.
5
Хороший был отель. Очень хороший. Слишком хороший. Повсюду люди в униформе – нет, не в полицейской форме, – работники отеля. Они бросались распахивать двери. Пытались помочь поднести багаж. Мика и правда позволил коридорному взять наши чемоданы! Я возмутилась, а он только улыбнулся и посоветовал мне наслаждаться моментом. Никакого наслаждения в этом моменте я не видела и потому прислонилась к зеркальной стене лифта и только пыталась не злиться.
А чего я злилась? Да, отель меня поразил, и сильно. Я ехала в расчете на обычный номер – "чисто-прибранный-ничего-особенного". А сейчас торчу в лифте сплошь из стекла и позолоты, где лифтер в перчатках нажимает кнопки и объясняет нам, как работает опознавательный код на наших ключ-картах.
У меня в животе завязался тугой узел. Скрестив руки под грудью, я мрачно смотрела в зеркало и сама видела, насколько я злюсь.
Мика наклонился ко мне, но не притронулся.
– А что такое? – спросил он очень участливым голосом.
– Не ожидала я, что здесь будет... так.
– Ты злишься, что я забронировал нам хороший номер в хорошем отеле?
В такой формулировке это звучало очевидно глупо.
– Нет, я в том смысле... – Закрыв глаза, я прислонилась затылком к стеклу. – Да... – сказала я наконец.
– А почему? – спросил он.
Двери лифта открылись, коридорный, улыбаясь, встал так, чтобы их придержать, оставив нам достаточно места для прохода. Если он и понял, что мы ссоримся, то никак этого не показал.
Мика жестом пропустил меня вперед. Я отлепилась от стенки лифта и вышла. Коридор выглядел именно так, как можно было ожидать по виду отеля: темные дорогие обои, гнутые светильники под канделябры через равные интервалы, так что и света хватало, и интимности. А на стенах висели настоящие картины, не копии. Не художники с мировым именем, но настоящая живопись. Никогда я не бывала в таком дорогом отеле.
Я оказалась впереди, Мика сразу за мной, а коридорный следом. Пройдя по темному толстому ковру половину коридора, я сообразила, что не знаю, какой номер ищу. Обернувшись к коридорному, я сказала:
– Поскольку мне неизвестно, куда я иду, следует ли мне возглавлять шествие?
Он улыбнулся, как будто услышал нечто остроумное и глубокомысленное, прибавил шагу, отнюдь не спеша, и занял место во главе, а мы пошли за ним. В чем было куда больше смысла, с моей точки зрения.
Мика шел рядом со мной, и кейс висел у него на плече. Взять меня за руку он не пытался, но держал руку так, чтобы я могла взять ее сама. Так мы и прошли несколько шагов – его рука ждет моей, а я иду со скрещенными руками.
И чего я злилась? Потому что он сделал мне сюрприз, заказав по-настоящему хороший номер в отеле – ах, какой гад! Он ничего плохого не сделал, только заставил меня сильнее нервничать на тему того, чего же он от меня ждет в этой поездке. Не его вина, а моя. И проблема моя, а не его. Он себя ведет как нормальный цивилизованный человек, а я – как мрачная неблагодарная свинья. А, черт!
Я отпустила руки. От злости и от того, как крепко я их сжимала, они даже занемели. Черт побери.
Не глядя, я взяла Мику за руку. Он обвил мои пальцы своими, и уже от одного такого легкого прикосновения мне стало легче. Все будет хорошо. Господи, да я с ним живу в одном доме! Он и так мой любовник. Ничего же не изменится.
Ком в груди так и остался, но тут уж я ничего не могла поделать.
В номере была гостиная. Настоящая гостиная, с диваном, мраморным кофейным столиком, мягким креслом и отдельной над ним лампой для чтения, и со столом перед венецианским окном, за которым поместились бы четверо. И стульев для этого тоже хватало.
Все дерево было настоящее и полированное до блеска. Обивка на мебели похожая, но не совсем, так что казалось, будто обстановку подбирали постепенно, а не купили все сразу. Вся ванная блестела мрамором и всем, чем только можно. Сама ванна была поменьше, чем у нас дома, не говоря уже о ванной Жан-Клода в клубе, в "Цирке проклятых", но во всем остальном – отличная была ванная. Такой хорошей ванной комнаты я еще ни в одном отеле не видела.
Когда я вышла из ванной, коридорного уже не было. Мика прятал бумажник в маленький кармашек, который в хороших костюмах как раз для бумажников и сделан – если бумажник достаточно длинный и тонкий, чтобы линию костюма не портить. Бумажник Мике подарила я – по предложению Жан-Клода.
– Ты с чьей кредитной карты за все это платил? – спросила я.
– Со своей, – ответил он.
Я покачала головой:
– И сколько же ты выбросил за этот номер?
Он пожат плечами и улыбнулся, потянувшись за чемоданом с одеждой.
– Невежливо спрашивать, сколько стоит подарок, Анита.
Я нахмурилась, глядя, как он идет мимо меня к застекленной створчатой двери в другом конце гостиной.
– Кажется, я не подумала, что это подарок.
Он толкнул створку двери и шагнул внутрь, сказав мне через плечо:
– Я надеялся, что номер тебе понравится.
Я пошла за ним, но в дверях остановилась. В спальне оказались два гардероба, медиа-центр, два прикроватных столика с лампами и большая двуспальная кровать. На ней грудой навалены подушки, и все белое и золотое, стильно и элегантно. Слишком это, на мой вкус, напоминало номер для новобрачных.
Мика открыл чемодан, отстегнул вешалки от колец и повернулся к большому шкафу.
– Тут просторней, чем в моей первой квартире, – сказала я, все еще прислонившись к створке двери, не войдя пока в комнату. Как будто мне надежнее так – держать ногу снаружи.
Мика распаковывал вещи, пока еще не сняв черных очков. Он повесил купленные нами костюмы, чтобы они не помялись. Потом повернулся ко мне, посмотрел, покачал головой.
– Видела бы ты сейчас свое лицо.
– И что? – спросила я, сама услышав, насколько это прозвучало сварливо.
– Я не буду тебя заставлять делать ничего, что ты не хотела бы, Анита.
Голос у него был не слишком довольный. Мика редко из-за чего-нибудь бывает расстроен, а из-за меня – вообще никогда. Это мне в нем и нравится.
– Извини, что меня это так напрягло.
– А ты не можешь предположить, из-за чего это тебя так сильно напрягает?
Он снял темные очки, и лицо его обрело законченность, потому что стали видны глаза. Поначалу эти кошачьи глаза меня слегка нервировали, но сейчас это просто были его глаза. Потрясающий оттенок между желтым и зеленым. Когда он одевался в зеленое, они казались почти совсем зелеными. А если в желтое... в общем, понятно.
Он улыбнулся – так, как улыбался только дома. Только мне или Натэниелу или даже только мне. Сейчас, во всяком случае, только мне.
– Ну, вот так ты смотришься гораздо лучше.
– И что? – спросила я снова, но на этот раз не могла скрыть улыбку ни на лице, ни в голосе. Трудно быть мрачной, когда смотришь в чьи-то глаза и думаешь, какие они красивые.
Он подошел ко мне, и просто от этого – от зрелища, как он идет ко мне через комнату, – у меня пульс зачастил и дыхание в груди перехватило. Мне хотелось броситься к нему, прижаться, сбросить одежду и то, что еще осталось от моих запретов. Но я этого не сделала, потому что боялась. Мне страшно было, насколько я его хочу, насколько много он для меня значит. Это меня пугало, и сильно пугало.
Мика остановился передо мной, не дотрагиваясь, просто смотрел на меня. Единственный мужчина в моей жизни, которому, чтобы посмотреть мне в глаза, не нужно смотреть вниз. На каблуках я оказалась даже чуточку выше.
– Боже мой, ну лицо у тебя! Надежда, желание и страх – вот что на нем написано.
Он приложил ладонь к моей щеке – теплую-теплую ладонь. Я прильнула к ней лицом.
– Какой ты теплый, – шепнула я.
– Я бы заказал в номер цветы, но поскольку тебе их каждую неделю присылает Жан-Клод, не увидел смысла.
Я отодвинулась от него, рассматривая его лицо. Оно было спокойным – как будто он свои чувства скрывает.
– Ты злишься из-за этих цветов?
Он покачал головой:
– Это было бы глупо. Я, когда приехал в этот город, знал, что в пищевой цепи свиданий я у тебя не на самом верху.
– А зачем тогда было вспоминать цветы?
Он медленно выдохнул.
– Я не думал, что это меня раздражает, но, наверное, так. Дюжина белых роз каждую неделю, и еще одна алая с тех пор, как вы с Жан-Клодом стали заниматься сексом. И теперь еще две алые розы в букете – одна за Ашера и одна за Ричарда. Так что цветы будто от них всех троих.
– Ричард бы так не сказал, – возразила я.
– Нет, но он все равно из твоих любовников, и каждую неделю ты получаешь нечто, тебе о нем напоминающее. – Он поморщился, покачал головой. – А этот номер – мои цветы для тебя, Анита. Почему ты не хочешь, чтобы я тебе их подарил?
– Ричард бы так не сказал, – возразила я.
– Нет, но он все равно из твоих любовников, и каждую неделю ты получаешь нечто, тебе о нем напоминающее. – Он поморщился, покачал головой. – А этот номер – мои цветы для тебя, Анита. Почему ты не хочешь, чтобы я тебе их подарил?
– Цветы далеко не так дороги, как этот номер, – напомнила я.
Он нахмурился сильнее – не слишком часто приходилось мне видеть такое выражение его лица.
– Неужели для тебя есть разница, какие именно деньги потрачены, Анита? Я достаточно прилично получаю за председательство в Мохнатой Коалиции.
– И ты вполне стоишь своей зарплаты, Мика. Отрабатываешь в среднем – сколько? Шестьдесят часов в неделю?
– Я же не говорю, что я ее не заслуживаю, Анита. Я только спрашиваю: почему ты не хочешь принять подарок от меня, хотя принимаешь от Жан-Клода?
– Цветы мне тоже сперва не нравились. Ты приехал в город как раз когда я перестала на эту тему с ним собачиться.
Он улыбнулся, но улыбка не была по-настоящему радостной.
– Завтра мы вернемся домой, Анита. У меня нет времени ждать, пока ты свыкнешься с этой мыслью. – Он вздохнул. – Я надеялся, что мы здесь побудем вдвоем, только ты и я, но тебя это не приводит в восторг. Кажется, мои чувства задеты.
– Я не хотела ранить твои чувства, Мика.
И ведь действительно не хотела. Я тронула его за руку, но он шагнул назад и стал дальше распаковывать вещи. В груди опять появился ком, но уже по другим причинам.
Мика никогда со мной не ссорился. Никогда ни на чем в наших отношениях не настаивал. И до этого дня, до этой минуты я думала, что он вполне счастлив. Но сейчас он счастливым не выглядел. По моей вине, что мне не стало приятно при виде этого номера? Или нам предстоит разговор, а я еще пока об этом не знаю?
– Наверное, – сказал он, стоя у кровати, – ты единственная женщина, которая могла не спросить, откуда я знаю агента Фокса.
Слишком для меня резкой оказалась смена темы.
– Как? В смысле, ты хотел бы, чтобы я спросила?
Он остановился, держа в руках туалетный несессер, будто ответ ему надо было обдумать, а если при этом двигаться, то это помешает мысли.
– Не знаю, но мне хотелось бы, чтобы тебе хотелось спросить. Запутанно, да?
Я проглотила слюну, пытаясь усмирить вдруг забившийся в горле пульс. Очень похоже было по ощущениям на начало ссоры. Ссориться-то мне не хотелось, но сейчас не было ни Натэниела, ни вообще кого-нибудь, чтобы меня отговорить, а сама я не очень знала, как спихнуть этот поезд с рельсов.
– Не уверена, что я тебя поняла, Мика. Ты не хочешь, чтобы я спросила, но тебе хотелось бы, чтобы я хотела спросить. – Я покачала головой. – Не понимаю.
– А как ты можешь понять, если я сам этого не понимаю? – На миг у него сделался сердитый вид, но тут же его лицо разгладилось до обычной его красивой, приятной непроницаемости. Только меньше месяца назад я поняла, сколько смятения и страдания прячется за этой маской. – Я хочу, чтобы я тебе был настолько небезразличен, чтобы ты испытывала любопытство, Анита.
– А ты мне и так небезразличен, – ответила я, по-прежнему прижимаясь спиной к створке двери.
Руки я держала за спиной, вцепившись в дверь пальцами – как в якорь, чтобы меня не унесло эмоциональным водоворотом.
Лихорадочно ломая голову, как уйти от надвигающейся ссоры, я наконец набрела на мысль.
– Я думала, ты мне сам расскажешь, когда сочтешь нужным. Ты же никогда не спрашивал меня о моих шрамах.
Вот. Вполне здравое утверждение.
Он улыбнулся – той прежней улыбкой, от которой я его почти отучила. В ней была грусть, тоска, презрение к себе – и ничего приятного. Улыбкой можно было ее назвать только потому, что углы рта поднялись вверх, а не опустились вниз.
– Да, я не спрашивал о шрамах. Я решил, что ты бы сказала мне, если бы хотела, чтобы я знал. – Он уже убрал всю одежду, только несессер с туалетными принадлежностями еще ждал на кровати. – Я обещал Натэниелу, что сразу закажу еду, когда мы приедем.
Снова резкая перемена темы застала меня врасплох.
– Мы меняем тему разговора?
– Очко в твою пользу, – кивнул он. – Тебе не понравился номер, и это задело мои чувства. И потом, ты вроде бы осталась безразличной к моей встрече с Фоксом и к подробностям нападения на меня. Я подумал: если бы ей было не все равно, она бы захотела узнать больше.
– Так мы не будем ссориться?
– Ты права, Анита, я никогда тебя не спрашивал, откуда у тебя шрамы. Не спрашивал, как ты не спрашивала меня. Я не могу злиться на тебя за то же самое, что делаю сам.
Тугой ком у меня в груди чуть ослаб.
– Ты бы удивился, сколько людей все равно сочли бы это поводом для ссоры.
Он улыбнулся – все еще невеселой улыбкой, но уже лучше.
– И все-таки мне бы куда больше понравилось, если бы ты попыталась обрадоваться этому номеру, а не вести себя так, будто я тебя сюда заманил с гнусными целями.
Я сделала глубокий вдох, медленный выдох, потом кивнула.
– Номер великолепный, Мика.
Он улыбнулся, и на этот раз кошачьи глаза тоже участвовали в улыбке.
– Именно так. Ты действительно пытаешься.
Я кивнула:
– Раз это так много для тебя значит – то да.
Теперь глубокий вдох сделал он, будто у него тоже что-то комком застряло в груди.
– Я поставлю несессер, а потом посмотрю меню доставки в номер.
– Натэниел страшно переживал, что не смог приготовить нам нормальный завтрак.
– Я помню времена, когда завтраком считался бублик, – сказал Мика.
– А я, черт побери, помню времена, когда завтрак состоял только из кофе.
– Я – нет, – сказал он. – Я слишком давно живу ликантропом. Нам надо есть регулярно, это помогает держать зверя в узде.
– Один голод усиливает другой, – сказала я.
– Закажу еду. Посмотри пока свои документы.
– Я их смотрела в самолете.
– И что-нибудь запомнила?
Я подумала и покачала головой.
– Нет. Я просто хотела отвлечься от мысли, что вся эта хреновина летит в тысячах футов над землей, но, кажется, это мне не очень помогло.
– Насколько мало помогло, я заметил.
Он поднял руку – на ней еще оставались вмятины от моих ногтей. Если учесть, как быстро у него все заживает, это значило, что я в него качественно вцепилась.
– Боже ты мой, Мика, прости, пожалуйста...
Он покачал головой:
– Я не жалуюсь. Я тебе уже сказал в самолете: очень интересно видеть, как ты бываешь... настолько потрясена.
– Мне помогло, что ты там был, – тихо сказала я.
– Рад слышать, что пролил кровь за доброе дело.
– Я тебя действительно до крови поцарапала?
Он кивнул:
– Зажило, но было до крови. Ты все еще никак не привыкнешь, что у тебя сила больше человеческой.
– Я прочту сегодня эту папку, потому что до ночи мне это надо сделать, но если ты хочешь мне рассказать сейчас, как стал оборотнем, то давай. Честно говоря, когда я услышала, что это было нападение, то стала относиться к тебе как к выжившему. Выжившего не допрашивают о травмах, просто дают ему рассказать самому.
Он подошел к дверям, и секунду я думала, что он пройдет мимо, не коснувшись меня. А это было бы плохо. Но он на ходу меня поцеловал и улыбнулся, потом прошел мимо – положить в ванную несессер.
Я секунду еще постояла, прислонившись к двери. Вот мы остались наедине, и началось именно то, чего я боялась. Начали граблями ворошить дерьмо эмоций.
Вздохнув, я вошла в гостиную. Кейс ждал меня возле дивана. Я вытащила папку и положила ее на большой стол под венецианским окном. Проезжая дорога была прямо снаружи, она огибала большой фонтан. Почему-то от этого она больше была похожа на деталь пейзажа, чем на дорогу.
Слышно было, как Мика возится в ванной – наверное, раскладывал зубные щетки, дезодорант, все такое прочее... Я бы прекратила распаковку, как только одежду бы повесила. И Мика, и Натэниел куда аккуратнее и домовитее меня. Наверное, Жан-Клод тоже такой. Насчет Ашера я не знаю, но я явно в этой группе самая большая неряха.
Открыв папку, я стала читать материалы. Их было немного. Покойного звали Эмметт Лерой Роуз. Имел два диплома университета Пенсильвании – по бухгалтерскому учету и правоведению. Диплом юриста он получил в Юридической школе Питтсбургского университета. Умер от сердечного приступа в возрасте пятидесяти трех лет в федеральной тюрьме, в ожидании важного судебного процесса, где должен был выступить свидетелем. Мертв меньше трех месяцев. Раса была указана – афроамериканец, что для меня интереса не представляло. Вероисповедание – протестант, а это действительно важно. Есть некоторые вероисповедания, которые могут помешать подъему зомби. Вудуизм – одно из них. Бывает трудно поднять человека, имевшего когда-то дело с той магией, что при этом используется. Викканство также может осложнить работу, и некоторые мистические верования тоже на это способны. Нормальное христианство любого рода проблем не составляет. Ну, парапсихические способности у зомби могут затруднить либо его подъем, либо контроль над уже поднятым. Но если в Эмметте Лерое Роузе и было что-то не совсем нормальное для человека, в деле его ничего об этом не говорилось.