– «Московский банк»? – предположил Виноградов.
– Вот именно! А этот Нерон указал на Епифанцева как на организатора.
Виноградов невольно хмыкнул:
– Вот оно, значит, как получается. Сам там служил, и сам же захотел свой банк ограбить. Неужели думал, что с рук сойдет?
– Этот Нерон признался, что после ограбления банка думал уехать в Лондон, где у него проживает дальняя родня.
– Вот оно что.
– Епифанцева без долгих разговоров рассчитали, а вскоре он переехал в Москву, где купил небольшой кабак по соседству с «Российским купеческим банком».
– Который на днях был ограблен.
– Вот именно.
– Хм… А он неугомонный. Что за страсть у него к этим банкам! Ладно, поговорю я с ним про все эти совпадения. – Виноградов вытащил из шкафа сюртук. – Давайте вот что сделаем, вызовем нашего голубя из острога в участок, авось он что-нибудь да вспомнит!
На утренний визит жаловаться было грех.
* * *
Уже через два часа арестованного Епифанцева доставили в участок. За несколько дней, миновавших со дня их последней встречи, Фрол Терентьевич заметно сдал. Лицо заросло неприглядной серой щетиной, безукоризненный пробор приобрел форму змейки. Кожа потеряла прежнюю упругость и теперь провисала на скулах мелкой сеточкой морщин. Сам он как-то заметно отощал и сгорбился, как если бы взвалил за эти дни на свои худые плечи добрый десяток лет. Только черные глаза, малость запавшие в орбиты, смотрели настороженно и зло.
– С чем пожаловали? – невесело буркнул Епифанцев, глянув на Виноградова, сидящего за столом.
Григорий Леонидович невольно хмыкнул.
– Это вы пожаловали, милейший, – сдержанно поправил он, оглядывая его отощавшую фигуру. – А я уже давно вас здесь поджидаю. Присаживайтесь. У нас с вами будет о чем поговорить.
Губы Виноградова слегка скривились. Каземат – это не номер гостиницы. Вместо меблированной комнаты – арестантская, вместо пуховой перины – пук соломы. К брюкам Епифанцева пристал какой-то мелкий сор, но, похоже, что он уже давно не обращал на него внимания. Но сел с удовольствием, видно воспринимая предстоящую беседу как некую передышку от затхлой камеры.
– А знаете, мне удалось отыскать ваших сообщников, с которыми вы ограбили банк? – не без торжества произнес Виноградов.
На лице Епифанцева обозначилось нечто похожее на снисходительную улыбку.
– Это как следует понимать? Полицейская провокация, так, что ли? Мне тут в камере объяснили, что наша беседа может протекать в таком русле, но я никак не думал, что это все-таки произойдет.
– Хочу вас поправить, гражданин Епифанцев, – в голосе Григория Леонидовича проступили строгие интонации. – Мы не занимаемся провокациями, а ведем уголовные дела. А дело обстоит так – произошло ограбление, имеется подозреваемый, против которого свидетельствуют все факты, и нам требуется докопаться до истины.
Лицо Епифанцева исказила злобная улыбка.
– Мне так и говорили, что стоит только угодить в полицейский участок, как тотчас на тебя навешают всех собак… И о чем факты?
– Мы установили ваших сообщников. Это некто Тимофей Иванович Макарцев, весьма способный медвежатник! И Ираклий Зосимович Евдокимов. Тоже весьма известная личность в преступных кругах. Прежде каждый из них работал самостоятельно и имел целую свору наводчиков и осведомителей. Но вот сейчас почему-то они решили объединиться. Вы не подскажете почему?
На побелевшем непроницаемом лице отчетливо проступила густая щетина. Виноградов невольно обратил внимание на то, что произрастала она неровно, особенно рельефно волосяной покров выделялся на верхней губе, вытянувшись в волнистую линию, и неряшливыми клочками выступал на скулах и подбородке.
Беспристрастное лицо разодрала вымученная улыбка.
– Опять вы со своими полицейскими штучками!
– Не хотите отвечать? Что ж, тогда я сам вам скажу почему. Уж слишком большой куш был на кону! А поодиночке вам просто не управиться. Предстоящее ограбление вы продумывали ой как давно! Для этого ограбления вы даже купили ресторан, смежный с банком. Кстати, мне даже известно, что вы переплатили за него в полтора раза, не торгуясь, понимая, что в случае удачи окупятся любые затраты. Потом вы стали подыскивать подходящих помощников. В преступной среде у вас немало знакомых. Среди них и те, с которыми вы хотели ограбить «Московский банк»…
– Позвольте! – вскочил арестованный.
– Сядьте! – строго приказал Виноградов. – Если не желаете, чтобы я вызвал надзирателя… Ваш несостоявшийся соучастник попался на краже, а затем в ходе допросов рассказал и о готовящемся ограблении, указав на вас, как на организатора. Вот поэтому вас и уволили. Хозяин банка просто не хотел поднимать шумиху и создавать тем самым банку дурную репутацию. А вы, стало быть, не угомонились и опять взялись за старое!
– Послушайте, – устало произнес Епифанцев, – я не знаю, о чем вы говорите. Мой ресторан использовали, я сам являюсь пострадавшим. Мало того, что я несу сплошные убытки и не могу открыть заведение, так меня еще обвиняют в том, чего я не совершал. Как все это бездоказательно! Просто на основе каких-то умозаключений. В каком виде вы меня представляете? У меня имеется положение в обществе, уважение, наконец! Как я предстану перед всеми, когда закончится весь этот кошмар?
– Что-то мне подсказывает, что вы задержитесь в арестантской надолго, – угрюмо произнес Виноградов.
– Послушайте, меня не было в городе во время ограбления, и о том, что происходило в это время в здании, я не имел ни малейшего представления. Я вообще к этому не имею никакого отношения!
– А у меня совершенно другие данные. Вы специально учинили ремонт, чтобы вашим сообщникам легче было проникнуть в помещение банка. Мы знаем, в каких именно гостиницах остановились ваши сообщники. Все они были узнаны служащими гостиницы. В нумерах они проживали довольно долго, около месяца. В комнатах прятали снаряжение для взлома банка. Коридорные неоднократно видели, как они затаскивали в нумера тяжелые чемоданы. А затем, за несколько дней до ограбления, они исчезли и затаились где-то на квартирах. Кстати, вас тоже неоднократно видели в этих гостиницах. Коридорные узнали вас по фотографии.
Цепкие пальцы Епифанцева впились в остатки шевелюры, на лице отобразилось мука.
– Это просто какой-то кошмар! Его тоже нужно пережить. Представляю, как сейчас страдает моя жена. Я ведь рассчитывал увидеться с ней через час после того, как ушел. Но прошла уже целая неделя! Послушайте, гражданин начальник, вы можете сделать мне милость? – Глаза Епифанцева вспыхнули лихорадочным огнем.
– Смотря о чем пойдет речь.
– Вы можете передать моей жене записку?
– Это делать запрещено. Хотя… Какого рода будет записка?
– Ничего особенного, просто что со мной все в порядке. Вы даже не представляете, как она сейчас убивается!
– Я могу это представить, – попытался сдержать улыбку Григорий Леонидович.
Глаза Епифанцева потеплели, – в самых уголках глаз арестованного Виноградов даже разобрал наметившиеся слезы.
– Эта такая замечательная женщина. Боже мой, как я ее люблю! Вы не можете мне отказать!
– Так и быть, я передам послание вашей супруге.
– Господи, я знал, что вы замечательный человек. – Руки Епифанцева сцепились в замок. – В полиции тоже служат понимающие люди.
– Вы что думаете, мы без сердца? – укорил Григорий Леонидович. – У меня у самого есть благоверная, которая за меня очень переживает. – Посмотрев на часы, добавил: – Наше время заканчивается, у вас есть пятнадцать минут. – Выдвинув ящик стола, Виноградов достал карандаш и бумагу. – Вот, возьмите. Пишите!
– Я даже не знаю, как вас благодарить, – расчувствовался Епифанцев.
– Благодарить не нужно. Вы мне просто расскажите, как произошло ограбление и кто в нем участвовал.
Отодвинув бумагу, арестованный произнес:
– Я еще раз вам повторяю, не знаю, о чем вы говорите.
– Однако, вы упорный.
– Мне не в чем упорствовать, я говорю то, что есть.
– Может, вы и в гостиницах никогда не бывали?
– Может, и приходилось бывать… Но какое отношение это имеет к ограблению?
– Вы встречались с господином Макарцевым и Евдокимовым, известными медвежатниками?
– Я не знаю этих господ, о которых вы столько говорите, – усталым голосом проговорил Епифанцев. – Отвечаю вам уже в сотый раз. К этому ограблению я не имею никакого отношения. Если эти господа виноваты в ограблении банка, так спрашивайте у них! Найдите их! Арестуйте их, наконец! Я буду только рад этому. Ведь через них я сам несу большие убытки, а про свои моральные страдания я даже не говорю.
Тяжело вздохнув, Виноградов произнес:
– Вижу, что нам с вами не договориться. Придется тогда поступать как-нибудь по-другому. Конвой!
Распахнув дверь, в комнату энергично вошел надзиратель.
Распахнув дверь, в комнату энергично вошел надзиратель.
– Я, ваше высокоблагородие!
– Вот что, братец, отведи этого субчика на место. Кажется, он не желает со мной разговаривать.
Ухватив Епифанцева за отворот, надзиратель крепко его встряхнул:
– А ну пошел! Чего высокоблагородие раздражать!
– Только без мордобоя, голубчик, – поморщился Виноградов. – Я этого не люблю.
Разговор с арестованным ничего не дал. Несмотря на хлипкий вид, Епифанцев оказался большим упрямцем. Требовалось поразмыслить, как с ним следовало поступать дальше.
Глава 11 ИЗРЯДНЫЙ УПРЯМЕЦ
Вернувшись в Московский сыск, Виноградов прошел к себе в кабинет и устало плюхнулся на мягкий диван. Затем нажал на кнопку звонка, а когда в дверях возник дежурный, спросил:
– Господин Краюшкин здесь?
– Да, уже подошел.
– Позовите его ко мне.
Через минуту в дверях возник Виктор Краюшкин.
– Вот что, голубчик, немедленно переезжайте из Московского сыска!
– Что же я такого сделал, Григорий Леонидович, что вы решили от меня избавиться? – обиженно протянул Краюшкин.
Он стоял подле, дожидаясь ответа. Губы надулись, принимая обидчивое выражение.
Виноградов невольно рассмеялся:
– Право, вы как малый ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Никак не думал, что вы такой впечатлительный. Вот вы мне скажите как на духу. Только не врать, – погрозил он пальцем. – Как никак с начальником сыскной полиции разговариваете. Сколько у вас было женщин за последние полгода?
Краюшкин выглядел оскорбленным.
– Как-то неловко говорить.
– А все-таки?
– Неужно вы думаете, что я их считаю, Григорий Леонидович? Может, десятка два, а может, и поболее.
– Ишь вы какой… А молодец!
– А что еще с ними делать, когда они сами на меня вешаются? Как-то и не по-людски будет, если я им буду отворот давать. Кто-то же должен и дам ублажать.
Виноградову даже показалось, что он услышал невольный вздох своего помощника: кому-то ведь нужно находиться на столь трудном участке. Похоже, что отношения с женщинами он воспринимал как некую тяжелую миссию, выпавшую на его долю.
– Верно, голубчик, – вздохнул Виноградов. – Вы настоящий альтруист. Понимаю, как вам нелегко. – Успокойтесь, я не имею ничего против вашего обольщения дамочек. Я даже считаю, что ваш талант будет весьма полезен в нашем деле. Так вот, вы сегодня устраиваетесь в другую гостиницу. Зайдете к жене арестованного Епифанцева и передадите ей привет от Макарцева. Назовитесь его большим другом и намекните, что вам известно об их романтических отношениях…
– А если она не поверит? – засомневался Виктор Краюшкин.
– Ну, милый мой! – невольно воскликнул Виноградов. – Вы должны будете привлечь все свое мужское обаяние, что так неотразимо действует на женщин. Если получается со многими, то почему не получится с госпожой Епифанцевой?
– Я попробую, – отвечал Краюшкин. В этот раз его голос прозвучал более уверенно.
– Вот, – Григорий Леонидович вытащил снимок из кармана сюртука. – Для пущей убедительности советую взять эту фотографию. Напишете на ней какую-нибудь дарственную надпись… Я вам дам образец почерка Макарцева. А потом покажете снимок госпоже Епифанцевой. Полагаю, что это должно сработать. Наверняка она ждет от своего любовника каких-нибудь вестей, так что ваше появление будет очень даже своевременным.
– Сделаю. – Глаза Краюшкина блеснули охотничьим азартом. Нечто подобное можно наблюдать у борзых, пустившихся по еще не остывшему следу зайца. – Но она захочет узнать, где сейчас находится Макарцев. Что в этом случае мне отвечать?
– Придумайте что-нибудь… Ну-у, например, можно сказать, что не можете ей ответить потому, что не желаете подвергать ее излишнему риску. Она ведь может не удержаться, и захочет навестить своего возлюбленного, и тогда все пропало! Объясните ей, что это распоряжение Тимофея Макарцева. Он просил повременить со свиданиями.
– Понятно, – ответил Краюшкин, пряча фотографию в карман.
– Очень бы хотелось, чтобы вы убедили ее написать коротенькую записку Макарцеву.
– Постараюсь, когда мне приступать?
– Однако, сколько у вас служебного рвения. Хвалю! – довольно протянул Григорий Леонидович. – Только сначала оформитесь в другую гостиницу. Пообвыкнете на новом месте день-другой, а потом и за дело. Чего же зря тянуть? Государь ждет результатов.
* * *
Госпожа Епифанцева проживала в большом особняке в самом центре города. У парадного подъезда верзила-швейцар в черном фраке придирчиво осмотрел подошедшего гостя, как бы оценивая, соответствуют ли его внешние данные столь дорогому крыльцу, и, сделав подобающий вывод, любезно поинтересовался:
– К кому изволите?
– К госпоже Епифанцевой, она у себя?
– К Людмиле Петровне?
– Да.
– Как о вас доложить?
Разыграв франта, небрежно сорящего деньгами, Виктор Краюшкин сунул в ладонь швейцара четвертную и отвечал:
– Не надо докладывать. Я ее старинный знакомый… Хочу сделать ей сюрприз. Кажется, она живет на третьем этаже?
– Именно так, господин, – подобострастно произнес швейцар, мгновенно упрятав деньги в широкий карман фрака.
Поднявшись по лестнице, Виктор Краюшкин отыскал нужную дверь и дернул за звонок.
– Сейчас, иду! – прозвучал звонкий молодой голос.
Через минуту дверь отворилась, и его встретило удивленное женское лицо. Пожалуй, его можно было бы назвать красивым, если бы не широкие дугообразные брови над пронзительными глазами. Создавалось впечатление, что женщина ждет от него какого-то подвоха. Оставалось убедить ее в обратном.
Широко улыбнувшись, Краюшкин спросил:
– Вы случайно не госпожа Людмила Петровна Епифанцева?
Брови изогнулись еще более, придав лицу крайнюю степень удивления.
– Да, это я. А вы, собственно, кто?
Переигрывать не следовало. Женщины способны чувствовать любую фальшь. Добавив в голос участливые интонации и призвав в помощь все свое мужское обаяние, Краюшкин произнес:
– Я Маркелов Аристарх Григорьевич. Очень давний приятель Макарцева. Мы с ним вместе: работали.
Краюшкин с напряжением всматривался в слегка усталое лицо женщины. Привлекательная, все еще молодая, но ее лицо уже тронули первые следы увядания: кожа под глазами собралась в мелкую сеточку морщин, углубились складки под носом. И все-таки это был тип женщин, которые ему нравились. Это трудно было объяснить, но именно таким дамам он и сам приходился по душе, неизменно вызывая у них доверие. Следовало этим обстоятельством воспользоваться сполна. Для этого не так уж много и требовалось: немного терпения, живого участия да, пожалуй, некоторой кротости во взгляде. При желании всего этого у него могло быть в избытке.
Холодок в ее глазах заметно растаял. Теперь в нем оставалось разве что трудноскрываемое любопытство. Следовало надавить самую малость, чтобы она поверила всерьез.
– Ах, вот как… Что-то я о вас ничего не слышала.
Природная осторожность заставляла ее держаться на некотором расстоянии.
– Оно и неудивительно, – быстро отозвался Виктор Краюшкин. – У нас с вашим другом были очень серьезные дела… В которые не следовало посвящать третьих лиц.
Виктор Краюшкин продолжал стоять у порога просителем, и хозяйка должна понять, что он не собирается поворачивать в обратную дорогу. Внутри женщины происходила борьба. Следовало надавить самую малость, чтобы произошел окончательный перелом. Тонкая рука, закрывавшая вход, нерешительно скользнула по косяку вниз, давая возможность рассмотреть все то, что творится в прихожей. А взглянуть было на что: дорогое старинное высокое зеркало времен Людовика XIV; секретер, на котором стояла старинная китайская фарфоровая ваза с цветами; стулья, обитые зеленым бархатом, ножки которых были выполнены в форме собачьих лап, тоже наверняка какое-то французское баловство.
Однако приглашение пройти в комнату не последовало, требовалось нечто более убедительное.
– Ах да! – хлопнул себя ладонью по лбу Краюшкин. – Тимофей передал мне свою фотографию и сказал, чтобы я непременно показал ее вам. – Его губы тронула понимающая улыбка. – Он меня предупреждал, что вы человек осторожный и не открываете всякому встречному. Так что я прекрасно вас понимаю.
Вытащив фотографию, Виктор Алексеевич протянул ее женщине:
– Вот, возьмите!
– Ах, боже мой! – невольно вырвался вскрик из уст женщины. – Я даже знаю, когда была сделана эта фотография. Год назад, когда мы с ним были в Петербурге. Фотографировал нас Исаак Лившиц. Тогда он сказал нам, что мы прекрасная пара и что он не пожалеет для снимка серебра.
Перевернув фотографию, госпожа Епифанцева прочитала: «Милый мой Ангел Людочка! Передаю тебе привет через моего старинного друга Аристарха. Он тебе расскажет, как обстоят у меня дела. Скучаю. Люблю. Целую».