Но Белл за собой не следила.
Она растолстела, в голосе появились визгливые нотки, но вела она себя так же развязно, как в молодости. Очевидно, она до сих пор считала тело своим основным достоянием и поэтому была одета в стиктайтовский домашний халат, который не только выставлял напоказ чересчур много, а еще и подчеркивал, что она особь женского пола, млекопитающая, раскормлена не в меру, — но при этом ни к чему не годна.
Она сама этого не осознавала. Ее некогда острый ум зачах, и от прежних времен в ней оставались только неистребимая самонадеянность и тщеславие. С радостным визгом она бросилась ко мне на шею, и я с трудом увернулся от поцелуя. Я отстранил ее.
— Спокойнее, Белл.
— Но я так счастлива, милый! Так взволнована, так потрясена!
— Еще бы! — Я пришел сюда с намерением держать себя в руках… мне просто нужно было выяснить у нее один вопрос — и уйти. Но сдерживаться мне было все труднее. — А ты помнишь, каким ты видела меня в последний раз? Вы меня тогда накачали наркотиками до полной невменяемости… чтобы без труда сплавить в холодный сон.
Казалось, это ее задело.
— Но, милый, мы так сделали для твоего же блага. Ты ведь был так болен. — Она, похоже, искренне верила в то, что говорила.
— Ладно, ладно. А где Майлз? Ты же теперь миссис Шульц.
Ее глаза округлились.
— Разве ты ничего не знаешь?
— Не знаю чего?
— Бедный Майлз… бедный дорогуша Майлз! Он и двух лет не прожил с тех пор, как ты покинул нас. — Неожиданно выражение ее лица резко изменилось. — Подонок, он надул меня!
— Худо дело. — Хотел бы я знать, как он умер. Сам или ему помогли? Может, мышьяку подсыпали? Я решил перейти к цели своего визита, прежде чем она не завралась окончательно. — А что стало с Рикки?
— Какой Рикки?
— Падчерицей Майлза, Фредерикой.
— Ах, эта ужасная маленькая грубиянка! Откуда я знаю? Она уехала к своей бабке.
— Где живет ее бабка? И как ее фамилия?
— Где? В Таксоне… или в Юме, или еще в какой-то дыре. А может, в Индайо. Милый, я не хочу говорить об этом невыносимом ребенке… Давай лучше поговорим о нас с тобой.
— Сейчас, сейчас. Так как фамилия бабушки?
— Дэнни, какой ты скучный! Ну чего ради я должна помнить такие глупости?
— И все-таки?
— Ну, Ханолон… или Хейни, нет, Хайнц. Или, может, Хинкли. Не хмурься, милый. Давай лучше выпьем. Давай поднимем бокалы за наше счастливое воссоединение.
Я покачал головой.
— Я не пью. — И это было почти правдой. Испытав на своей шкуре, что пьянство до добра не доводит, я теперь ограничивался кружкой пива с Чаком Фрейденбергом.
— Очень жалко, миленький. Ты не против, если я себе налью?
Она уже наливала себе неразбавленный джин — утешение одиноких женщин. Но прежде чем опустошить стакан, она достала пластиковый флакон и вытряхнула на ладонь две таблетки.
— Хочешь?
Я узнал полосатую этикетку на флаконе — эйфорион. Он считался нетоксичным и ненаркотическим, хотя единого мнения на сей счет не было; некоторые предлагали зачислить его в один ряд с морфином и барбитуратами.
— Благодарю, мне и так хорошо.
— Рада за тебя.
Она проглотила обе таблетки разом и запила их джином. Я понял, что мне лучше поспешить, иначе через некоторое время она будет способна только глупо хихикать. Тогда я взял ее за руку, усадил на диван, а сам сел напротив.
— Белл, расскажи мне о себе. Как ты жила все это время? Вышло у вас что-нибудь с «Менниксом»?
— А? Нет, не вышло. — Тут она вспыхнула. — И все из-за тебя!
— Из-за меня? Да ведь меня уже не было.
— Конечно, из-за тебя. Ты же сделал из инвалидной коляски эту уродину… она-то им и была нужна. А потом она продала.
— Пропала? Откуда?
Она подозрительно уставилась на меня своими свинячими глазками.
— Тебе лучше знать. Ведь ты ее взял.
— Я? Белл, ты в своем уме? Я ничего не мог взять. Я лежал намертво замороженный. Откуда пропала? Когда?
Это полностью подтверждало мою догадку, что, раз Майлзу и Белл не удалось воспользоваться «ловким Фрэнком», его украл кто-то другой. Но из всех, кого можно было заподозрить, я — единственный, кто этого не сделал. Я не видел «Фрэнка» с той самой горестной ночи, когда они меня выставили из фирмы.
— Расскажи мне, как было дело, Белл. И что заставило вас подумать на меня?
— А кто еще? Никто другой не знал, как он много значит… Я же не велела этому мешку с дерьмом, Майлзу, оставлять его в гараже.
— Но ведь если кто-то украл его, то все равно не мог разобраться, как он работает. У вас же оставались инструкции и чертежи.
— У нас и их не было. Майлз, идиот, засунул все бумаги в машину той ночью, когда мы собирались перевезти ее и спрятать.
Меня даже не покоробило, когда она сказала «спрятать». Я хотел сказать, что засунуть кипу бумаг в чрево «Фрэнка» Майлз вряд ли мог, — «Фрэнк» и без того был напичкан аппаратурой, как рождественский гусь яблоками. Но тут вспомнил, что сам приспособил под днище коляски ящичек для инструментов. В спешке Майлз вполне мог вывалить все мои бумаги именно туда.
Ничего не поделаешь. Преступление было совершено тридцать лет назад. И еще мне хотелось выяснить, каким образом они потеряли фирму «Горничная».
— Когда у вас не выгорело с «Менниксом», что вы сделали с нашей компанией?
— Мы, конечно, продолжали работать. Но когда от нас ушел Джейк, Майлз заявил, что надо свертывать дело. Майлз был тряпкой… а Джейка Шмидта я с самого начала терпеть не могла. Подонок. Все докапывался, почему ты ушел… Будто мы могли остановить тебя. Я настаивала, чтобы наняли нового хорошего мастера и продолжали дело. И тогда фирма бы процветала. Но Майлз уперся.
— А что было потом?
— Ну, потом мы, конечно, продали лицензию на производство «горничной» фирме «Приводные механизмы». Ты будто не знаешь — сам ведь там работаешь.
Я действительно знал — полное зарегистрированное название «Горничной» теперь было: «Горничная. Производство агрегатов и приводных механизмов, инкорпорейтед», а на вывеске значилось только «Горничная». Ну вот, похоже, я выяснил все, что старая калоша была в состоянии рассказать. Но меня интересовала еще одна деталь.
— После того как лицензия была передана «Механизмам», вы оба продали свои акции?
— Что? Как тебе такая глупость в голову пришла? — Лицо ее перекосилось, и она зарыдала; слабой рукой она пошарила в поисках платочка, но не нашла и продолжала сквозь слезы: — Он меня надул! Он меня надул! Грязная скотина обдурила меня… — Она шмыгнула носом и добавила задумчиво: — Вы все меня надули… а ты — больше всех, Дэнни. И это после всего, что я для тебя сделала. — Она снова разрыдалась.
Я подумал, что эйфорион не стоит затраченных на него денег. Впрочем, может быть, ей доставляло удовольствие поплакать.
— Как же он тебя обманул, Белл?
— Что? А то ты не знаешь. Он все оставил этому гнусному отродью… после того, как обещал оставить все мне… после того, как я ухаживала за ним, пока он болел… А ведь она ему даже не родная дочь! Всем это известно.
Впервые за весь вечер я услышал добрую весть. Значит, Рикки все-таки повезло, даже если они перехватили посланные мною акции. Я опять вернулся к интересующему меня вопросу.
— Белл, как фамилия бабушки Рикки и где они жили?
— Где кто жил?
— Бабушка Рикки?
— Кто такая Рикки?
— Дочь Майлза. Постарайся вспомнить, Белл. Это очень важно.
Белл взвилась. Тыча в меня пальцем, она завизжала:
— Знаю я тебя! Ты был ее любовником, вот что. Грязная маленькая стерва… и вонючий кот.
При упоминании о Пите меня охватила ярость, но я постарался не дать ей выхода. Я просто схватил Белл за плечи и слегка потряс.
— Возьми себя в руки! Я хочу знать только одно. Где они жили? Куда адресовал Майлз письма, когда писал им?
Она заартачилась.
— Не буду я с тобой разговаривать! Весь вечер ты ведешь себя отвратительно. — Потом, словно мгновенно отрезвев, она добавила уже спокойно: — Не знаю. Бабку звали Ханикер или что-то в этом роде. Я видела ее только однажды, в суде, когда они приходили выяснять вопросы с завещанием.
— Когда это было?
— Сразу после смерти Майлза, конечно.
— Белл, а когда умер Майлз?
Настроение у нее опять изменилось.
— Много хочешь знать. Ты хуже шерифа… все выпытываешь да выпытываешь! — Она преданно взглянула на меня. — Давай забудем все… Только ты, милый, и я… у нас ведь вся жизнь впереди… Женщина в тридцать девять лет еще молода… Шульцик говорил, что я самая свеженькая из всех, кого он знавал, — а этот старый козел, скажу я тебе, знавал многих женщин. Мы можем стать такими счастливыми, милый! Мы…
Тут мое терпение лопнуло. Я и так делал все, чтобы сдержаться, — даже в сыщика играл.
Тут мое терпение лопнуло. Я и так делал все, чтобы сдержаться, — даже в сыщика играл.
— Мне пора идти, Белл.
— Что ты, милый! Еще так рано… у нас впереди целая ночь. Я думала…
— Мне все равно, что ты думала. Я ухожу.
— Ах, милый! Какая жалость. Когда мы снова увидимся? Завтра? Я, правда, ужасно занята, но ради тебя я отложу дела… и…
— Больше мы с тобой не увидимся, Белл, — отрезал я и ушел.
С тех пор я ее действительно больше никогда не видел.
Придя домой, я залез в горячую ванну и долго с остервенением тер тело мочалкой. Потом сел за стол и попытался обдумать все, что мне удалось узнать. Белл считала, что фамилия бабушки Рикки начинается на «X» (если вообще можно было доверять ее бессвязному бормотанию) и что жили они в одном из городков Аризоны или, может быть, Калифорнии. Ладно, наверно, сыщик-профессионал и извлек бы из этих сведений какую-нибудь пользу. А скорее всего, что нет. В любом случае поиск утомителен, а главное — дорого стоит. Так что придется отложить его до лучших времен.
Знал ли я еще что-нибудь полезное?
Майлз, по словам Белл, умер в 1972-м. Если он скончался в этом графстве[57], я, должно быть, смогу выяснить дату смерти уже через несколько часов. Потом смогу уточнить дату слушания в суде дела о завещании… если такое слушание имело место, как утверждала Белл. Через суд я смогу установить прежний адрес Рикки, если в канцелярии суда хранятся архивы. (А могли и не сохраниться!) А чего я добьюсь, сократив разрыв до двадцати восьми лет и найдя город, где Рикки жила в далеком прошлом?
И есть ли, вообще, смысл разыскивать сорокалетнюю женщину, почти наверняка замужнюю и обремененную семьей. Вид старой развалины, некогда бывшей Белл Даркин, потряс меня. Я начинал понимать, что скрывается под понятием «тридцать лет». Нет, я был уверен, что взрослая Рикки останется такой же доброй и обаятельной… но вот вспомнит ли она меня вообще? Я не сомневался, что она помнит меня, но, скорей всего, как безликую фигуру — того, кого она звала «дядя Дэнни» и у кого был очень славный кот.
Неужели я, как и Белл, но только по-своему, живу воспоминаниями прошлого?
Ладно, никому не повредит, если я предприму еще одну попытку найти Рикки. Будем, в конце концов, ежегодно обмениваться рождественскими открытками… Не думаю, что ее супруг станет очень возражать против этого.
Глава 8
Утром следующего дня (в пятницу, четвертого мая), вместо того чтобы пойти на работу, я направился в Центральный архив графства. Архив был закрыт «по техническим причинам», и меня попросили зайти через месяц. Тогда я отправился в архив редакции «Таймс»[58].
Когда я вышел оттуда, у меня ломило спину от долгого сидения за просмотром микропленок старых номеров «Таймс». Зато мне удалось выяснить, что если Майлз и умер в период между декабрем 1970 года и декабрем 1973 года, то случилось это не в графстве Лос-Анджелес, — некролога я, во всяком случае, не нашел.
Естественно, никакого закона, предписывающего ему умереть в графстве Лос-Анджелес, не существовало. Человек может умереть где угодно — этого никто не в силах упорядочить.
Можно еще попробовать навести справки в объединенном архиве штата в Сакраменто. Я решил съездить туда как-нибудь. Поблагодарив библиотекаря, я перекусил в ближайшем кафе и пошел на службу.
Оказалось, мне дважды звонили; кроме того, на столе лежала записка. И записка, и звонки были от Белл. Мельком взглянув на записку и увидев первую строчку: «Дэн, дорогуша!» — я, не читая, разорвал ее и выбросил. Потом позвонил на коммутатор и попросил не регистрировать звонков от миссис Шульц и не соединять меня с ней. Потом я зашел к главному бухгалтеру и спросил, можно ли выяснить бывших владельцев изъятого из обращения пакета акций фирмы. Он обещал попробовать, и я назвал по памяти номера некогда принадлежавших мне первых акций «Горничной инкорпорейтед». Напрягать память не пришлось — мы выпустили для начала ровно тысячу акций, и я оставил за собой первые пятьсот десять номеров; «подарок по случаю помолвки» для Белл состоял из акций под первыми номерами.
Возвратившись в свою конуру, я застал там Макби.
— И где же вы были? — поинтересовался он.
— И тут и там… А в чем дело?
— Вряд ли подходящий ответ. Мистер Галлоуэй дважды заходил и справлялся о вас. Я вынужден был сказать, что не знаю, где вы.
— Господи ты Боже мой! Если я нужен Галлоуэю, то рано или поздно он меня найдет. Чем попусту тратить время на придумывание хитроумных комбинаций, лучше бы он хоть часть его использовал для продвижения товара на рынок — фирма от этого только выиграла бы.
Галлоуэй начинал меня раздражать. Он считался ответственным за продажу, но, по-моему, занимался в основном тем, что вмешивался в дела рекламного агентства, контролировавшего счета фирмы. Впрочем, я, может быть, сужу предвзято: ведь меня интересует только техническая сторона дела. А все остальное — пустая бумажная возня.
Я знал, зачем потребовался Галлоуэю, и поэтому не спешил. Он хотел, видите ли, облачить меня в костюм образца 1900 года и в нем сфотографировать. Я объяснил, что снимусь сколько его душе угодно, но в костюме 1970 года: мой отец и тот родился спустя двенадцать лет после наступления 1900 года. Он ответил, что никто не заметит разницы. Тогда я заметил, что нельзя всех считать круглыми идиотами. Он обиделся и заявил, что у меня неправильный подход к делу.
Люди такого склада, с удовольствием занимающиеся одурачиванием публики, полагают, верно, что никто, кроме них, не умеет ни читать, ни писать.
— У вас неправильный подход к делу, — сказал Макби.
— Ах так? Сожалею.
— Вы неплохо устроились. Числитесь за моим отделом, но я обязан предоставлять вас, когда необходимо, в распоряжение коммерческого отдела. Я думаю, для вас же будет лучше начиная с сегодняшнего дня отмечаться на табельных часах, как все остальные… и неплохо бы вам отпрашиваться у меня, если вы уходите куда-нибудь в рабочее время. Учтите это.
Я медленно сосчитал про себя до десяти в двоичной системе.
— Мак, а вы сами отмечаетесь на табельных часах?
— Что? Нет, конечно. Я же главный инженер.
— Вот именно. Так и говорится на табличке вашего кабинета. Но послушайте, Мак, я был главным инженером этого заведения еще до того, как вы начали бриться. Так неужели вы думаете, что я собираюсь отстукивать время прихода на табельных часах?
Он побагровел.
— Дело ваше. Но я вам вот что скажу: не будете отмечаться — не получите зарплату.
— Ах так? Не вы меня нанимали, не вам и увольнять.
— М-м… посмотрим. По крайней мере, я могу перевести вас из моего отдела в отдел рекламы, где вам больше подходит работать. — Он взглянул на мою чертежную машину. — Здесь от вас никакого толку. И я не вижу смысла в простаивании такого дорогого оборудования без дела. До свидания. — Он быстро кивнул и вышел.
Тут вкатился «посыльный» и положил на стол большой конверт. Я не стал его вскрывать, — слишком был взвинчен. Вместо этого я отправился вниз, в кафетерий для сотрудников. Мак, как и множество других педантов-бюрократов, считал, что результат творческой работы зависит от затраченных на нее человеко-часов. Неудивительно, что моя старая фирма годами не внедряла ничего нового.
Ладно, черт с ним. Все равно я не собирался здесь долго задерживаться.
Час спустя я притащился обратно и обнаружил на столе еще один конверт, на этот раз с грифом фирмы. Я вскрыл его, уверенный, что Мак решил не откладывать дела в долгий ящик. Но письмо было из бухгалтерии, оно гласило:
«Уважаемый мистер Дейвис!
Относительно интересовавших вас акций сообщаем, что дивиденды по основной части пакета акций выплачивались с I квартала 1970 года по II квартал 1980 года через опекунский фонд держателю по фамилии Хайнике. В 1980 году произошла реорганизация фирмы, и имеющиеся в наличии записи не позволяют с точностью проследить дальнейшую судьбу акций; очевидно (после реорганизации), они были проданы Космополитической страховой, во владении каковой до сих пор и находятся. Держателем меньшей части акций до 1972 года являлась (как вы и предполагали) Белл Д. Джентри, после чего права на акции были переданы акционерной компании «Сьерра», которая пустила их в свободную продажу. В случае необходимости мы могли бы выяснить подробности относительно каждой акции после того, как фирма была реорганизована, но на это потребуется определенное время.
Если наш отдел может быть еще чем-нибудь полезен для вас, не стесняйтесь и обращайтесь в любое время.
И. Е. Рейтер, гл. бухгалтер»Я позвонил Рейтеру, поблагодарил его и сказал, что их ответ полностью меня удовлетворил. Теперь я знал — переданные Рикки акции до нее не дошли. Как явствовало из записей, передача моих акций некоему Хайнике была явным мошенничеством — за этим, конечно, стояла Белл; она нашла какое-то подставное лицо или просто воспользовалась вымышленным именем. Скорее всего, уже замышляла надуть Майлза, потому и начала принимать кое-какие меры.