Эта маленькая группа людей знала все, а если кто-нибудь еще и был в курсе, то меня не сочли нужным уведомить об этом. Однако будьте уверены, что и другие сотрудники Бонфорта и члены команды его корабля понимали, что происходит нечто необычное, только не знали — что именно. Многие видели, как я появился на борту, но в обличии Бенни Грея. К тому времени, когда я встретился с ними снова, я был для них уже мистером Бонфортом.
У кого-то хватило ума запастись настоящими средствами для гримировки, но я к ним почти не прибегал. На близком расстоянии грим всегда виден. Даже силикоплоть не обладает текстурой, присущей человеческой коже. Я ограничился тем, что придал коже более темный оттенок при помощи «Семиперма» и постарался удерживать на лице типично бонфортовское выражение. Мне, разумеется, пришлось пожертвовать большей частью своей шевелюры, а доктор Капек умертвил корни моих волос. Я не слишком огорчился — ведь актер всегда может подобрать себе нужный парик, а кроме того, я был уверен, что эта работа принесет мне такой куш, который позволит удалиться от дел на весь остаток жизни, если я, конечно, захочу этого.
С другой стороны — мне нередко приходило на ум, что этот самый «остаток» может оказаться весьма скромным — вам же знакомы эти старинные поговорки насчет человека, который слишком много знал, и про покойника, который хранит секреты лучше всех. Однако если говорить честно, то я все больше верил этим людям. Все они были чертовски славный народ, что говорило о Бонфорте не меньше, чем прослушивание его речей или просматривание кинолент. Политик — это не только он один, как я уже начал понимать, но и команда хорошо сработавшихся людей. И если Бонфорт сам не был честен, его бы не стали окружать такие люди, как эти.
Больше всего тревог мне доставлял марсианский язык. Подобно большинству актеров, я поднабрался слов марсианского, венерианского и даже внешнеюпитерианского языков, чтобы безбоязненно оперировать ими в случае нужды — на сцене или перед кинокамерой. Но эти раскатистые или трепещущие согласные дьявольски трудны для произношения. Человеческие голосовые связки, полагаю, не столь универсальны, как марсианские тимпаны, и в любом случае полуфонетическая передача этих звуков латинскими буквами — например «ккк», «ррр» или «жжж» имеет с реальными звуками общего не больше, чем звук «г» в слове «гну» с тем щелкающим придыхательным звуком, который издает, произнося это слово негр банту. Марсианское «жжж» больше всего, например, похоже на шуточное приветствие, которое иногда можно услышать в Бронксе.
По счастью, Бонфорт не отличался особыми способностями к языкам, а я все же профессионал. Мои уши слышат отлично, а голос может имитировать любой звук — от взвизга пилы, наскочившей в старом бревне на ржавый гвоздь, до кудахтанья курицы-несушки, потревоженной в своем гнезде. Что же касается марсианского, то я должен был владеть им на том же уровне, что и Бонфорт. Он работал над языком упорно, стараясь прилежанием компенсировать недостаток таланта, и каждое слово или фраза марсианского языка, ему известные, фиксировались на бобинах, чтобы он мог исправить свои ошибки.
Я тщательно изучал эти ошибки, пользуясь звукоснимателем, перенесенным в его офис, а Пенни сидела рядом, разбирая кассеты и отвечая на мои вопросы.
Языки Земли разделяются на четыре группы: флективные — например, англо-американский; позиционные — например, китайский; агглютинативные, как старотурецкий, и полисинтетические, примером которых может служить эскимосский. К ним теперь добавили такие дикие и непостижимые для человеческого ума структуры, как венерианский. К счастью, марсианский, в какой-то степени, имеет аналоги человеческим речевым формам. Марсианский «бейсик» — торговый язык — является позиционным, он использует лишь простейшие конкретные понятия, вроде приветствия «Я тебя вижу». «Высокий» марсианский язык относится к полисинтетическим, он очень стилизован и способен выразить каждый нюанс их крайне сложной системы поощрений и наказаний, приличий и табу. Пенни сказала, что Бонфорт мог с легкостью читать те бесконечные сочетания точек, которые им заменяют письменность, но из разговорных форм «высокого» марсианского умел произнести лишь несколько сот предложений.
Бог ты мой! Как же я вкалывал, чтобы выучить то, что знал Бонфорт!
Напряжение, в котором пребывала Пенни, было во много раз сильнее, чем у меня. Оба — и Дак, и она — немного знали марсианский, но вся тяжесть тренировки пала на ее плечи, так как Даку приходилось много времени проводить в рубке — гибель Джока оставила его без помощника. Мы перешли с двукратного ускорения на нормальное на те несколько миллионов миль, что остались нам для подхода к Марсу, и за все это время Дак ни разу не спускался к нам вниз. Я же с помощью Пенни разучивал сложнейший ритуал, сопровождающий церемонию Усыновления.
Я только кончил репетировать речь, в которой благодарил за оказанную мне честь быть принятым в Гнездо Кккаха, речь по своему духу несколько похожую на ту, что произносит еврейский ортодоксальный юноша, принимая на себя обязанности мужчины, только более стройную и столь же не подлежащую изменениям, как и монолог Гамлета. Я прочел ее со свойственными Бонфорту ошибками в произношении, сопровождая чтение типичным для Бонфорта лицевым тиком.
Кончил и спросил:
— Ну как?
— Вполне удовлетворительно, — серьезно ответила Пенни.
— Спасибо, Кудрявенькая. — Это было прозвище, заимствованное с катушек с записями языковых уроков Бонфорта. Так он называл Пенни, когда приходил в хорошее расположение духа. Применение его в данном контексте было вполне оправданно.
— Не смейте меня так называть!
Я взглянул на нее в полном изумлении и ответил, все еще не выходя из образа:
— Что с тобой, Пенни, детка?
— И так тоже не смейте! Вы… обманщик! Фальшивка! Жалкий актеришка! — Она вскочила и опрометью кинулась прочь, что в наших условиях означало — до двери, и остановилась там, спиной ко мне, закрывая лицо руками и сотрясаясь от рыданий.
Я сделал огромное усилие, чтобы выйти из образа — втянул живот, разрешил моему собственному лицу проступить сквозь ставшую привычной маску и своим обычным голосом произнес:
— Мисс Рассел! — Она перестала плакать, резко обернулась, посмотрела на меня, и рот ее раскрылся от удивленья. Я добавил, продолжая оставаться самим собой: — Подойдите ко мне и сядьте.
Сначала мне показалось, что она не подчинится, но потом она, видимо, передумала, медленно вернулась к стулу и села, сложив руки на коленях и сохраняя выражение лица маленькой девочки, решившей упрямиться до самого конца.
Я дал ей успокоиться, потом сказал:
— Да, мисс Рассел, я действительно актер. Но разве это причина, чтобы оскорблять меня?
Ее лицо по-прежнему выражало лишь упрямство.
— Как актер я здесь нахожусь для того, чтобы выполнить определенную актерскую работу. И вам прекрасно известно — какую. Вы знаете также, что меня завлекли в это дело обманом, это ведь не та работа, за которую я взялся бы с открытыми глазами, даже если бы был смертельно пьян. Я ненавижу эту работу, ненавижу куда сильнее, чем вы ненавидите меня за то, что я ее исполняю, ибо невзирая на жизнерадостные заверения капитана Бродбента, я вовсе не уверен, что выйду из этого переплета с неповрежденной шкурой, а я ею ужасно дорожу — ведь она у меня одна. Но разве это основание, чтобы делать мою работу еще более тяжелой, чем она есть на самом деле? — Она что-то пробурчала. Я резко прикрикнул: — Отвечайте!
— Это нечестно! Это непорядочно!
Я вздохнул.
— Безусловно. Более того, это почти невероятно, особенно без всемерной поддержки всех остальных членов нашей труппы. Поэтому позовите сюда капитана Бродбента и скажите ему. И пусть все идет к чертям!
Она подняла глаза и сказала:
— О нет! Этого делать ни в коем случае нельзя!
— Это почему же? Гораздо лучше все бросить на нынешней стадии, чем довести дело до позорного провала у всех на глазах. Я, согласитесь, не могу выступать в таких условиях.
— Но… но… мы же должны… наконец, это просто необходимо…
— А почему необходимо, мисс Рассел? Из политических соображений? Так я совершенно равнодушен к политике и сомневаюсь, что вы питаете к ней такой уж глубокий интерес. Так зачем же тянуть?
— Потому что… потому что он… — Она замолчала, не в силах продолжать и задыхаясь от слез.
Я встал, обошел ее сзади и положил ей руку на плечо.
— Я понимаю. Потому что, если мы этого не сделаем, что-то, над чем он трудился долгие годы, рухнет и превратится в прах. Потому что он не в состоянии сделать этого сам, и его друзья пытаются прикрыть его и сделать это за него. Потому что его друзья верны ему. Потому что вы сами верны ему. И тем не менее вам неприятно видеть другого человека на том месте, которое по праву принадлежит только ему. Кроме того, вы наполовину потеряли голову от горя и беспокойства за его жизнь. Разве не так?
— Но… но… мы же должны… наконец, это просто необходимо…
— А почему необходимо, мисс Рассел? Из политических соображений? Так я совершенно равнодушен к политике и сомневаюсь, что вы питаете к ней такой уж глубокий интерес. Так зачем же тянуть?
— Потому что… потому что он… — Она замолчала, не в силах продолжать и задыхаясь от слез.
Я встал, обошел ее сзади и положил ей руку на плечо.
— Я понимаю. Потому что, если мы этого не сделаем, что-то, над чем он трудился долгие годы, рухнет и превратится в прах. Потому что он не в состоянии сделать этого сам, и его друзья пытаются прикрыть его и сделать это за него. Потому что его друзья верны ему. Потому что вы сами верны ему. И тем не менее вам неприятно видеть другого человека на том месте, которое по праву принадлежит только ему. Кроме того, вы наполовину потеряли голову от горя и беспокойства за его жизнь. Разве не так?
— Так.
Я еле разобрал сказанное слово. Взял ее за подбородок и поднял лицо.
— Я знаю, почему вам так тяжело видеть меня на его месте. Вы любите мистера Бонфорта. Но и я изо всех сил стараюсь помочь ему. Будь оно все проклято, женщина! Вы что же, хотите сделать мое положение в шесть раз хуже, обращаясь со мной, как с дерьмом?
Это ее шокировало! В какое-то мгновение мне показалось, что я сейчас схлопочу по физиономии. Потом она тихо сказала:
— Я сожалею… я очень сожалею… больше это не повторится…
Я отпустил ее подбородок и деловито произнес:
— Тогда за работу.
Она не сдвинулась с места.
— Вы можете простить меня?
— Что? Тут нечего прощать, Пенни. Вы поступали так, потому что любите его и потому что встревожены. Ну, а теперь за работу. Я должен быть уверен в каждой букве, а нам остались какие-то жалкие часы…
Я снова вошел в образ.
Она взяла кассету и вновь запустила проектор. Я еще раз просмотрел пленку и опять произнес монолог, не включая звук и синхронизируя свою речь с движением его губ. Пенни смотрела, переводя взгляд с его лица на мое, и ее черты выражали только смятение.
Мы кончили, и я выключил проектор.
— Ну как?
— Великолепно.
Я улыбнулся его улыбкой:
— Спасибо, Кудрявенькая.
— Не за что… мистер Бонфорт.
Двумя часами позже мы встретились с «Риском».
Дак привел Роджера Клифтона и Билла Корпсмена в мою каюту сразу же после того, как их переправили с «Риска». Оба уже были мне знакомы по видеозаписи.
Я встал и сказал:
— Привет, Родж. Рад вас видеть, Билл. — Голос мой был приветлив и обычен. На том уровне отношений, которые их связывали, быстрый перелет к Земле и обратно означал лишь кратковременную отлучку и не более того. Я прохромал вперед и протянул руку. Ускорение было меньше нормального, корабль переходил на орбиту поближе к Марсу.
Клифтон бросил на меня быстрый взгляд и подыграл мне. Он вынул изо рта сигару и тихо произнес:
— Привет, Шеф.
(Это был маленький человечек, лысый, средних лет, похожий одновременно и на адвоката, и на заядлого игрока в покер.)
— Что-нибудь произошло, пока меня не было?
— Нет, все как обычно. Папку с делами я передал Пенни.
— Отлично. — Я повернулся к Биллу Корпсмену и тоже протянул руку.
Он ее не принял. Вместо этого подбоченился, оглядел меня с головы до ног и присвистнул.
— Поразительно! Думаю, у нас есть шанс справиться с ситуацией. — Он снова оглядел меня и сказал: — А ну-ка, повернись, Смизи! И пройдись немного. Хочу проверить, как ты ходишь.
Я ощутил такое раздражение, которое, вероятно, ощутил бы сам Бонфорт, если бы с ним обошлись так же нахально. Разумеется, раздражение отразилось на моем лице.
Дак тронул Корпсмена за рукав и тихо сказал:
— Остынь-ка, Билл. Ты что, не помнишь, о чем мы договорились?
— Чушь собачья! — ответил Корпсмен. — Каюта звуконепроницаема. Все, что я хочу — это проверить его. Смизи, как твой марсианский? Можешь болтануть на нем?
Я ответил ему многосложным словом на «высоком» марсианском, которое имело значение «Правила хорошего тона требуют, чтобы один из нас покинул комнату», но глубинный смысл куда серьезнее — он означал вызов, который, как правило, кончался уведомлением одного из Гнезд о преждевременной смерти его сочлена.
Не думаю, чтобы Корпсмен понял, так как он ухмыльнулся и ответил:
— Что ж, должен признаться, что ты не разочаровал меня, Смизи. Сделано недурственно.
Дак, однако, понял все. Он взял Корпсмена за руку и произнес:
— Билл, я уже просил тебя оставить этот тон. Ты находишься на моем корабле и рассматривай эту просьбу как приказ. Мы договорились, что с этой минуты и до конца мы все участники одного представления.
Корпсмен ответил ему злым взглядом, потом пожал плечами.
— Ладно-ладно. Я просто проверял, идея-то была моя. — Он криво улыбнулся и сказал: — Привет, мистер Бонфорт. Рад вашему возвращению.
Он сделал чуть большее, чем следовало бы, ударение на слове «мистер», но я оставил это без внимания:
— Приятно снова оказаться меж друзей, Билл. Есть какие-нибудь важные новости, которые мне нужно знать, прежде чем мы двинемся дальше?
— Пожалуй, ничего выдающегося. Пресс-конференция в Годдард-Сити состоится сразу же после церемонии.
Я видел, что ему любопытно, как я к этому отнесусь. Я кивнул:
— Что ж, хорошо.
Дак быстро вмешался:
— Слушай, Родж, это еще зачем? Разве в этом есть необходимость? С тобой это согласовано?
— Я вынужден добавить, — ответил Корпсмен, поворачиваясь к Клифтону, — пока у шкипа не начался родимчик, что я могу провести ее сам, сказав, что у Шефа ларингит после церемонии, или же ограничить ее ответами на письменные вопросы, заданные заранее, и на которые я заранее же подготовлю письменные ответы, пока идет церемония. Однако увидев, как он выглядит и как похоже разговаривает, я посоветовал бы рискнуть. Как вы насчет этого… мистер Бонфорт? Сможете провернуть?
— Нет проблем, Билл. — Я подумал, что если на марсианской церемонии у меня не произойдет какого-нибудь сбоя, то я смогу морочить головы целой своре земных репортеров столько времени, сколько они будут способны выдержать. К этому времени я уже хорошо овладел лексикой Бонфорта и имел общее представление о его политических взглядах и предпочтениях, а в детали мне ведь вникать не требовалось.
Но Клифтон разволновался. Однако прежде, чем он успел вмешаться, чей-то голос сказал по переговорному устройству:
— Капитана просят в рубку управления. Готовность минус четыре минуты.
Дак бросил:
— Ладно, в остальном разбирайтесь сами. А мне надо загнать эту банку на надлежащую полку, на подхвате же никого нет — один молодой Эпштейн. — И он кинулся к двери.
Корпсмен крикнул:
— Слушай, шкип! Мне надо сказать тебе… — И тоже исчез за дверью, даже не попрощавшись.
Клифтон прикрыл дверь, которую Корпсмен оставил открытой, вернулся к нам и медленно заговорил:
— Вы хотите рискнуть с этой конференцией?
— Решаете вы. Черную работу делаю я.
— Ммм… Тогда я склонен рискнуть, если мы воспользуемся практикой письменных вопросов с заранее подготовленными ответами. Но я сам проверю ответы Билла, прежде чем передать их вам.
— Отлично. — Потом я добавил: — Если вы найдете возможность дать мне их минут за десять или около того до конференции, то никаких трудностей не будет. Я учу быстро.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Охотно верю, Шеф. Хорошо, я попрошу Пенни передать вам ответы сразу же после церемонии. Потом вы извинитесь, что вам нужно в туалет, и пробудете там столько, сколько будет нужно.
— Этого достаточно.
— И я так думаю. Да… должен сказать, что увидев вас, я почувствовал себя куда увереннее. Чем-нибудь могу вам быть полезен?
— Думаю нет, Родж. Впрочем, один вопрос есть. О Бонфорте есть новости?
— Что? Ах да! И да и нет. Он все еще находится в Годдард-Сити, в этом мы уверены. Его не вывезли ни с Марса, ни за город. Тут мы их заблокировали, конечно, если допустить, что у них такие намерения были.
— Но ведь Годдард-Сити не такой уж большой город, правильно? Не больше ста тысяч жителей. Так в чем же загвоздка?
— Загвоздка в том, что мы не можем признаться в том, что вы… что он, я хочу сказать, похищен. Как только мы справимся с проблемой усыновления, мы сможем спрятать вас, а затем объявить о похищении, будто бы совершенном сразу после церемонии. Городская администрация, конечно, в руках партии Человечества, но им придется сотрудничать с нами, особенно после того, как Усыновление состоится. И это будет самое тесное сотрудничество из всех, какие вам только приходилось наблюдать, так как им захочется найти мистера Бонфорта как можно скорее, пока все Гнезда Кккахграля не накинулись на них и не разнесли этот городишко по камешку.