Стоп. Теперь другие вопросы. Что раскопала Майя Михайловна? Откуда у нее копия снимка Анечки, да еще со столь откровенным текстом на обороте? Кто влез в коттедж Николаевой и вскрыл тайник? Откуда вору известно про второе дно ящика?
У меня закружилась голова.
Я выключила айпад, потушила свет, зевнула и свернулась калачиком. Но сон все не приходил. Через некоторое время на кровать вспрыгнул Рудольф Иванович, тихонечко прошел по одеялу и устроился около моей груди. Я погладила кошака, услышала громкое счастливое мурлыканье и поняла, что вредина неожиданно полюбил меня.
Хм, многие люди, получив от кого-то помощь в трудную минуту, стараются позже дистанцироваться от человека, бросившего им спасательный круг. Не каждому приятно вспоминать о минутах слабости или о неудачах, ведь потом надо как-то выражать чувство признательности. Но Рудольф Иванович оказался способен на благодарность. Я обняла кота и наконец-то провалилась в сон.
Глава 12
Утром Рудольф Иванович вновь продемонстрировал надменность. На мое ласковое: «Иди, милый, поешь вкусных консервов» – он ответил презрительным взором и даже не шелохнулся в своем домике.
Я хотела погладить его, но кошак брезгливо потряс головой, встал, потянулся и, позвякивая жетоном, подвешенным к голубому ошейнику, гордо удалился в спальню Майи Михайловны.
– Голод не тетка! – крикнула я ему вслед. – Оставлю «Лакомые кусочки индейки» в миске, съешь, когда захочешь. Обрати внимание, я даю вашему высочеству разнообразный корм: вчера был кролик, сегодня птица, завтра будет говядина с овощами. Давай сохраним нежные отношения, а?
Рудольф посчитал ниже своего достоинства ответить, а я быстро оделась, тщательно заперла дверь, для верности подергала ее пару раз за ручку и безо всяких приключений добралась до парковки клиники, где оставила свою машину.
– Здравствуйте, Дашенька, – окликнула меня женщина, стоявшая около старенькой иномарки.
Я узнала Розу.
– Доброе утро. На работу торопитесь?
– Наоборот, – засмеялась старшая медсестра, – домой. Сутки закончились.
– Тяжело работать двадцать четыре часа, – посочувствовала я ей, открывая свою малолитражку.
– Я привыкла за много лет, – отмахнулась Роза. – И у нас тут комфортные условия, не то что в муниципальной психушке, куда я после окончания училища загремела. Вот где был мрак!
– Ваня немного успокоился? – спросила я. – Хочу навестить его. Когда это лучше сделать? Во второй половине дня, после полдника?
– Ивана домой забрали, – сообщила Роза.
– Кто? Когда? – подпрыгнула я.
Медсестра открыла машину и поставила сумку на заднее сиденье.
– Вчера совсем поздно, почти ночью, за ним приехал отец. Николай Петрович хирург, очень заботливый родитель, пример многим.
– Розочка! – закричал чей-то хриплый голос.
Я машинально оглянулась. К парковке спешила женщина в накинутом на плечи пуховике. Медсестра прищурилась.
– Инна Глебовна? Что случилось?
– Ты, похоже, унесла с собой ключ от сестринской, его нигде нет, – чуть запыхавшись, ответила коллега.
Роза покраснела, порылась в сумке, протянула ей ключ на колечке с брелоком и смущенно сказала:
– Простите. Вы бы мне позвонили, зачем сами бежали?..
– Ерунда! – засмеялась женщина. – Заодно и погуляла, всем новые сапожки показала!
Я невольно взглянула на ноги Инны Глебовны. А сапоги и впрямь хороши, модель очень известной фирмы. Я знаю, сколько они стоят, приобрела такие в Париже на весну. Даже в столице Франции меня чуть не сожрала жаба, когда я расплачивалась на кассе, а ведь в Москве брендовые вещи как минимум на тридцать процентов дороже, чем на родине трех мушкетеров. Сотрудники клиники так много зарабатывают? Я продолжала смотреть на сапоги. Вообще-то они тонкие, в них сейчас холодно. И на них отсутствуют красивые кисточки из кожи и золотого шнура, у меня они висят на бегунках молний. Вероятно, сапоги Инны Глебовны все же подделка, хотя выглядят, как родные.
– Ну, я помчалась обратно на ресепшн, – улыбнулась она и заторопилась к зданию клиники.
– Вот я голова садовая! – воскликнула Роза. – Заставила нашего главного администратора туда-сюда бегать. Поеду домой, надо отдохнуть.
Когда машина медсестры, отчаянно тарахтя, исчезла за воротами, я открыла свою малолитражку в полной растерянности. Почему Лавров спешно увез сына? Что делать? Майя Михайловна в реанимации, от нее я ничего не узнаю. Правда, есть и хорошая новость: в отделение интенсивной терапии не впустят постороннего человека. Хотя Николай Петрович врач, а у докторов сильно развита цеховая солидарность…
Я завела мотор и помчалась в медцентр под названием «Хирургия».
Секьюрити у входа показался мне неприступным.
– Посещения исключительно по разрешению самих пациентов, – сурово заявил он. – Звоните своей родственнице, она предупредит доктора, тот выпишет пропуск, и хоть живите тут.
Я попыталась воззвать к его логике:
– Женщина лежит в реанимации, как ей с врачом поговорить?
– В интенсивную терапию вообще посетителей не пускают, – обрадовался охранник, – только по особому распоряжению. Обращайтесь к врачу, вон там висит внутренний телефон.
– Не знаю его фамилии, – пробормотала я.
– Идите в справочную, – не дрогнул бдительный страж.
Я поспешила к стойке, за которой восседала симпатичная, хотя и слишком ярко накрашенная брюнетка, и услышала от нее вежливое, но категоричное заявление:
– Ваш паспорт! Сведения о больных выдаются только родственникам, внесенным в список. Дарью Васильеву пациентка Николаева не указала.
Я сказала, что сын пожилой дамы в командировке, невестка тоже за пределами Москвы. И она медик, не снимет трубку, потому что занята больными. А мне надо срочно побеседовать с лечащим врачом Майи Михайловны. Но администратор осталась непреклонной.
Пришлось вернуться к охраннику и расстегнуть кошелек. Зеленая бумажка сработала лучше волшебной палочки. Страж ворот сделал ловкое движение рукой, пряча купюру в карман, и тихо сказал:
– Четвертый этаж, нажмите на звонок, позовите Люсю. Скажите, что вас к ней Григорий отправил, она поможет.
Симпатичная девушка в зеленой «пижаме» расплылась в улыбке, услыхав имя секьюрити. Я спросила:
– Как Майя Михайловна?
– Состояние тяжелое, но стабильное, – привычно ответила Люся. И пояснила: – Хуже больной не делается, что уже хорошо. Вы не волнуйтесь, у нас прекрасные врачи и замечательный уход.
– Почему у нее случился инфаркт? Она никогда не жаловалась на сердце, – недоумевала я.
Люся оглянулась по сторонам:
– А вы ей кто?
– Племянница, – быстро соврала я. И для убедительности добавила: – Тетя мне вместо матери.
Медсестра профессионально улыбнулась:
– Перелом ноги – стресс для организма. Да еще в таком почтенном возрасте. А может, ваша тетя из-за визита родственника разнервничалась? Оксана Валентиновна, хирург, рассказала Виталию Генриховичу, нашему заведующему, что к ней приходил сын. Он у нее в палате посидел, йогурты и бананы принес. Пробыл недолго, минут, наверное, пятнадцать. Через некоторое время Оксана Валентиновна зашла Майю Михайловну проведать, а той совсем плохо.
– Мне необходимо переговорить с Виталием Генриховичем! – воскликнула я.
– Ой, это невозможно, – испугалась Люся, – он…
Я, не дослушав, отпихнула медсестру, юркнула в коридор, сразу увидела дверь с табличкой «Заведующий отделением», толкнула ее, влетела в кабинет и бросила в лицо полному лысому мужчине, сидящему за письменным столом:
– У вас тут просто черт-те что творится!
Надо отдать должное врачу – он не разозлился, предложил мне сесть. Спокойно меня выслушал и уточнил:
– Вы уверены, что единственный сын Майи Михайловны сейчас далеко от Москвы?
– Абсолютно! – взвилась я. – Николаев уехал до того, как мать получила травму. Сергей работает с крупным бизнесменом, а тому плевать на его семейные обстоятельства. Жена Сережи, кстати, ваша коллега, тоже сейчас в командировке. В палату к Майе Михайловне проник посторонний человек, который что-то ей вколол или подсыпал в еду, поэтому у нее и случился инфаркт. Имело место покушение на убийство!
– У нас серьезная охрана, – возразил врач.
Я вынула кошелек, повертела им перед его носом и сказала:
– Это пропуск через пост. Как я, по-вашему, сюда попала?
Виталий Генрихович покраснел.
– Понятно. Я приму необходимые меры, у палаты Николаевой организую круглосуточное дежурство.
– И никого к ней не впускайте! – потребовала я.
– Конечно, не волнуйтесь, спасибо, что нашли время прийти, – вежливо произнес реаниматолог.
Когда я вышла к лифту, там стояла Люся. Увидев меня, она сердито отвернулась, и тут у нее на поясе запищала рация. Медсестра нажала на кнопку.
– Слушаю, Виталий Генрихович.
– Проверь, чтобы сумасшедшая дура, которая несла сейчас шизофренический бред в моем кабинете, покинула клинику! – громко прохрипели из динамика. – И передай своему жениху-охраннику, если он еще раз сюда кого пропустит, лишится работы! Уволю по статье! И его, и тебя!
– Конечно, не волнуйтесь, спасибо, что нашли время прийти, – вежливо произнес реаниматолог.
Когда я вышла к лифту, там стояла Люся. Увидев меня, она сердито отвернулась, и тут у нее на поясе запищала рация. Медсестра нажала на кнопку.
– Слушаю, Виталий Генрихович.
– Проверь, чтобы сумасшедшая дура, которая несла сейчас шизофренический бред в моем кабинете, покинула клинику! – громко прохрипели из динамика. – И передай своему жениху-охраннику, если он еще раз сюда кого пропустит, лишится работы! Уволю по статье! И его, и тебя!
Должна признаться, что речь завотделением я привела, так сказать, с купюрами. А вообще-то он не стеснялся в выражениях, казалось бы, никак не подобающих его статусу.
Люся стала пунцовой.
– Чего молчишь? – надрывалась рация в том же духе. – Почему не отвечаешь?
– Хорошо, Виталий Генрихович, – пролепетала девушка, – будет сделано.
И тут подоспел лифт. Я вошла в кабину и посмотрела на медсестру:
– Едете?
Люся попятилась к окну, потом бросилась в коридор. На мой взгляд, ей следовало ретироваться раньше, когда ее начальник только начал сотрясать воздух ругательствами. Да, видно, девушка растерялась, и я услышала все, что про меня думает заведующий отделением. Возвращаться назад и пытаться переубедить его – пустое занятие, он уже решил, что я «сумасшедшая дура», и своего мнения не изменит. И что теперь делать? Отправиться к Дегтяреву и заставить полковника заняться делом Вани?
Но Александр Михайлович совершенно справедливо спросит: «А где преступление? В документах указано, что маленькая Аня умерла от порока сердца. Регина Львовна скончалась в результате инфаркта. Никаких сомнений у врачей ни в том, ни в другом случае не возникло, иначе бы они вызвали полицию. Слова, которые безутешная мать написала на фотографии умершего ребенка, не являются доказательством злого умысла. Майя Михайловна сломала ногу? Для женщины в возрасте это серьезный стресс, вероятно, он подорвал ее сердечно-сосудистую систему. Продавщица Светлана стала жертвой несчастного случая. Родинки Ивану с запястья удалили из косметических целей. Или побоялись, что они переродятся в злокачественные образования. Переселение любовницы с дочерью в дом вдовца не является нарушением закона. Тысячи мужиков имеют связи на стороне и при этом вполне счастливо живут с законной супругой. Ну да, Николай Петрович явно поторопился, пригласил даму сердца в загс почти сразу после похорон Регины, но ведь это не подсудное дело.
А вот если я найду доказательства убийства Ани, тогда Дегтярев будет вынужден отреагировать иначе. Ну и с чего начать?
Из документов, которые прислала мне Лена Брагина, явствует, что Анечка ушла из жизни в частной лечебнице, которая давно прекратила свое существование. Куда подевался архив клиники, неизвестно, вероятно, его уничтожили. На месте медцентра сейчас жилой дом. Регина Львовна умерла, с матерью и сестрой она долгие годы не поддерживала отношений. До подслушанного разговора родителей Ваня даже не предполагал, что у него есть бабушка и тетя. К тому же Валентина Гавриловна страдает слабоумием, а Людмила живет в Англии. В курсе дела может быть только Юрий Бибиков, первый муж Регины, отец Анечки. И, вероятно, Вани тоже. Кстати, тяжелый врожденный порок сердца, а такой диагноз был поставлен после смерти девочки, обнаруживают у ребенка практически сразу…
В общем, надо съездить к Бибикову и по расспрашивать его. Адрес Юрия Лена мне вчера предусмотрительно скинула, а вот телефон не указала.
Я вынула трубку, соединилась с дочерью подруги и услышала автоответчик: «Номер принадлежит Елене Брагиной. Оставьте сообщение или перезвоните позднее». Все понятно, наша сова всю ночь проторчала у компьютера, теперь будет храпеть до обеда. Но я-то не могу долго ждать. Пока Ленка проснется, попьет кофе, пройдет часа три, а то и четыре-пять.
Ладно, рискну навестить Бибикова без предварительного звонка. Вполне вероятно, что пересеку Москву и уткнусь носом в запертую дверь, но попробовать стоит. Вдруг Юрий заболел и сейчас пьет дома чай с малиной? И у него есть соседи, они могут знать адрес конторы, где индивидуальный предприниматель Бибиков зарабатывает себе на воблу с пивом. Под лежачий камень вода не течет. Если ничего не делать, то ничего хорошего никогда не получится.
Я решительно повернула руль вправо, отпустила педаль тормоза и покатила в сторону Третьего кольца. Бог дороги, сжалься над Дашенькой, пусть сейчас на магистрали не будет многокилометровой пробки!
Глава 13
Большинство людей полагает, что слова «дом сталинской постройки» являются гарантией высокого качества жилья. Не стану спорить, может, оно и так, если речь идет о Тверских улицах. Я бывала в гостях у живущих в историческом центре Москвы и могу сказать: да, потолки в квартирах высокие, стены толстые, но кухоньки крохотные, комнаты по большей части имеют форму пенала, а подсобные помещения отсутствуют. Во времена правления в СССР генералиссимуса архитекторы не думали о гардеробных и просторных прихожих, а санузлы они планировали такой ширины, что мой ближайший друг полковник Дегтярев будет в них протискиваться к рукомойнику бочком, задевая животом за стену. Хорошую стиральную машину с сушкой в таком помещении не разместить. Для хранения одежды в «сталинке» вам придется ставить чудовищные гардеробы. И куда деть кишкообразные коридоры? Толку от них никакого. К тому же в центре столицы шумно, грязно, душно. На мой взгляд, если у тебя есть приличная сумма, квартиру лучше покупать в современном доме и в отдаленном районе. Мне кажется, не очень интересно любоваться на кремлевские звезды и задыхаться от выхлопных газов. В центре негде собаку выгулять, не купить продукты по нормальной цене, не устроить малыша в детский садик.
Но несмотря на все эти разумные доводы, большинство людей произносит слова «дом сталинской постройки» с завистью. А я вот сейчас стою перед двухэтажным бараком, сложенным из красного кирпича. Балконов в доме нет, мусоропровода, судя по гигантскому контейнеру, вокруг которого разбросаны лопнувшие мешки с отбросами, тоже, дверь подъезда держится на честном слове, деревянные рамы облупились… А между прочим, данный «дворец» возведен сразу после окончания Великой Отечественной войны, в те самые сталинские года. Как я об этом догадалась? Вон там, под крышей, которая скорей всего протекает при сильном дожде или снегопаде, красуются выложенные из белого кирпича цифры «1949». Во времена Иосифа Виссарионовича возводили не только помпезные сооружения в сердце столицы, но и такие вот халабуды на окраинах для простого народа.
Квартира номер четыре оказалась на втором этаже, на лестнице отчаянно воняло кошками. Чтобы не задохнуться, мне пришлось прикрыть нос рукой. Не надеясь получить никакого ответа, я нажала на звонок. Но дверь неожиданно отворилась, на пороге стояла женщина в иссиня-черном парике, цветастой юбке и кофте, щедро украшенной воланами.
– Как звать? – спросила она.
– Дарья, – автоматически ответила я.
– Входи. Вижу, проблема у тебя, по мужчине страдаешь, – деловито сказала дама, изображавшая из себя цыганку.
Я решила, что ошиблась адресом, и вежливо осведомилась:
– Простите, Юрий Бибиков тут живет?
– Здесь астральный кабинет графа Юру́, – продекламировала эрзац-ромала, – единственного потомка румынского рода из Трансильвании, кому удалось спастись от смертельного поцелуя Дракулы. Прием стоит пятьсот евро. Желающих очень много, надо забить место заранее, но тебе, чавыча, повезло: сейчас, как всегда, хотела приехать жена очень большого человека, она к графу постоянно обращается, но у нее другое дело возникло. Так что у Юру́ – есть время. Давай деньги, и граф тебе поможет.
– Вероятно, вы хотели сказать «чавела», – стараясь не рассмеяться, сказала я. – Чавыча – это рыба, очень вкусная, полезная, но к цыганам она отношения не имеет. Мне нужно поговорить с Юрием Бибиковым. Готова заплатить за беседу.
– Пятьсот евро! – алчно повторила женщина и поправила съехавший набок парик.
– Пятьдесят, – объявила я свою цену. – Долларов. И то дорого.
– Ты понимаешь, что пришла к графу, который… – завела было снова «цыганка».
Но я остановила ее:
– Сейчас я уйду, и ни копейки не получите.
– Кармен, кто-то звонил? – спросил из глубины квартиры чуть надтреснутый мужской голос.
«Ромала» метнулась в коридор. Я без приглашения втиснулась в прихожую.
Ждать пришлось недолго. Послышались шаги, и передо мной появился мужчина, самый обычный москвич с пивным брюшком и довольно обширной лысиной. Компенсируя отсутствие волос на голове, он отпустил усы, плавно перетекавшие в бороду. Судя по цвету, растительность зачернили какой-то дешевой краской – при электрическом освещении поросль, украшавшая подбородок и верхнюю губу «графа», отливала зеленым. Удивила меня и одежда – нечто вроде сутаны ярко-красного цвета, и здоровенный кулон на шее в виде железного круга с загадочными письменами.