Господа критики! Очень вас прошу, отцепитесь вы наконец от Конана и Геральта! Испытайте силы в мейнстриме, вот там-то уйма неправдоподобных, бессмысленных, бумажных, кое-как слепленных героев! Докажите, что Робин Гуд ни за какие коврижки не смог бы расщепить торчащую в яблочке цели стрелу, а Зорро, хоть ты тресни, не вырезал бы рапирой своего инициала на штанах сержанта Гарсии. Заметьте также, до какой степени психологически фальшивой фигурой является рыбак Сантьяго. Ведь вместо одного большого марлина он мог бы – и даже обязан был – выловить весовой эквивалент маленьких скумбрий, благодаря чему, несомненно, избежал бы бессмысленных хлопот…
Остроумие пана Анджея, как всегда, на высоте. И все-таки: достоверность, как пересечение областей знаний читателя и писателя – чего не хватает? Какого третьего, важнейшего компонента недостает?
3. ТРЕТЬИМ БУДЕШЬ?
Достоверность – это пересечение не двух, а трех областей. Это круг знаний автора, круг знаний читателя (критика) – и комплекс художественных задач, которые ставил автор при работе над книгой. О последнем факторе забывают и совершенно его не учитывают. А ведь это разница, скажем, между бытовой фотографией, художественной фотографией и живописной картиной. Мы же не удивляемся, что на батальном полотне все изображено не так, как на фото в дембельском альбоме. Эль Греко обожал удлиненные тела со слегка искаженными пропорциями. А что уж говорить о кубизме Пикассо и сюрреализме Дали?
Это художественный прием. Именно художественным задачам подчиняется весь материал книги. Соответственно, достоверность техническая, историческая и т. д. играет второстепенную, подчиненную роль, в то время как «первую скрипку» играет ХУДОЖЕСТВЕННАЯ достоверность.
Для примера возьмем повесть Гоголя «Тарас Бульба». Исходя из текста, вес Тараса составлял двадцать пудов – что-то около трехсот двадцати семи килограммов! При таких габаритах бравый полковник скакал на коне и рубил саблей! Если ограничиться сугубым реализмом, это весьма проблематично. А длиннейшие предсмертные монологи казаков, которые реальный умирающий человек никогда не сумеет произнести? А батальные нестыковки во время осады польского города? А проблемы исторических реалий? Кто угодно, оперируя здравым смыслом, легко найдет в повести кучу нестыковок.
Но!
«Тарас Бульба» – эпическое полотно. Эпос с героическим размахом. Гоголь это подчеркивает и «нереальным» весом Бульбы (богатырь должен быть невозможно огромен!), и пафосными монологами, и дуэтом Тарас-Андрий… «Рустам и Сухраб», «Илья Муромец и Подсокольник», «я тебя породил, я тебя и убью» – убийство сына-богатыря, предавшего родину, отцом-богатырем во время решающего боя. Художественная задача диктует эпический склад текста. Гиперболы, гротеск, «богатырство»… Можно ли это исправить? Можно. Согласовать с реалиями? Запросто. Но сразу пропадет эпичность и былинность. Не будет той мощи, того воздействия, которое имеет «Тарас Бульба».
Возьмем «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. Сотня нестыковок и «ляпов». Раненый летчик Мересьев притворился мертвым, медведь его понюхал и не учуял, что он живой. По запаху, значит, не различил. Когтем цапнул за комбинезон и не смог прорвать. А Мересьев завалил медведя двумя выстрелами из «ТТ», калибра 7,62. Как летчик раздевал обледенелый труп немца – это отдельная история, если без лома и топора…
Ну и что?
Художественная правда «Повести о настоящем человеке» – героизация поступка. Снова эпос, выраженный в поставленной задаче. И задача книги успешно выполнена – множество читателей восхищались подвигом Мересьева, пытались строить свою жизнь «под героя», быть такими, как он. Калеки понимали, что жизнь продолжается. Сдавшиеся выпрямляли спину. А есть ли способ вывернуть карманы замерзшему трупу – дело десятое в данном случае. Можно ли верно описать биографию Мересьева, взяв факты жизни прототипа? Да, конечно. Будет ли читатель восхищаться подвигом и стремиться к героическим поступкам? Не факт. Лично мы, читая в юности «Повесть о настоящем человеке», восхищались летчиком. И меньше всего задумывались о медведях и «ТТ». Художественная задача «Повести…» выше соответствия бытовому правдоподобию.
Еще пример, из комментариев к роману «Одиссей, сын Лаэрта»:
Об историческом фоне не говорю – его не то что нет, просто он из другой эпохи. У Олди есть какое-то представление о классической Греции, но никак не о микенской культуре. Какие еще клепсидры у ахейцев? И конницы у них не водилось. Железный меч был бы нонсенсом даже в руках Цезаря, не говоря уж об Одиссее. Одежда описана опять же классического периода (гиматии, хлены и т. п. ) и на микенцах смотрится так же дико, как фраки и кринолины. Письмо греки в это время использовали критское (линейное письмо Б), а не финикийский алфавит. В общем, впечатление осталось гадостное.
Классическая Греция вместо микенской культуры? Да. Опиши мы реалии более архаичной микенской культуры, 99% читателей не опознали бы их, как «греческие»! И художественная достоверность была бы утеряна. Съежилось бы пересечение кругов знаний читателя и автора, поскольку микенский культурный слой мало кому известен, кроме специалистов. Мы намеренно брали классический греческий «антураж». Для чего? Чтобы сразу вызвать ассоциации с традиционно-мифологической, привычной Грецией, с античной тематикой. Вспомните классическую живопись с сюжетами «Персей и Горгона», «Леда и лебедь», «Даная и золотой дождь»; взятие Трои или убийство Агамемнона… Везде классическая Греция, от доспехов до сандалий, а не архаико-микенская. Иногда же художник и вовсе одевал греческих героев (да и римских легионеров, случалось) в современные художнику костюмы. Работая над картиной, он в первую очередь учитывал художественные задачи произведения.
Вы скажете, есть сотни молодых и талантливых авторов, которые пишут романы на любом фактическом материале, который не соответствует… ВООБЩЕ НИЧЕМУ. Это вы их, мол, поощряете. Ничего подобного. Мы их не поощряем, а хвалим. Они большие молодцы. Какие художественные задачи они себе ставят? Написать развлекательную шнягу для тинейджеров. Они ее, эту шнягу, честно пишут, и все реалии там подчинены вышеописанной художественной задаче. За что их ругать? Они же не создают исторический или реалистический роман. Их цель – «книжка от мозгов» с элементами узнавания таргет-группой (рыцарь говорит как студент, и король говорит как студент, и маг шутит как студент…). И цель эта достигается железно.
Здесь вопрос не в «нравится – не нравится». Здесь вопрос стоит иначе: «есть задача – есть способ реализации».
4. ТРИ ПРАВДЫ
У книги есть три правды. Представим книгу как спектакль – нам так проще.
Есть правда театроведа. Театровед, рассматривая спектакль, великолепно ставит его в контекст сценической культуры и истории театра. Он расскажет, как это происходило раньше, с какой стороны освещалось, как двигало развитие жанра, как пружины конкретного спектакля соотносятся с театром Ежи Гратовского или «кабуки»… Правда театроведа – мощная, обоснованная правда теоретика.
Есть правда режиссера-постановщика. Он знает, как использовать тот или иной прием (мизансцена, музыка, освещение; решение сцены, постановка задачи актеру и пр. ), чтобы тот сработал. Он расскажет, как спектакль ставится, при помощи каких методов и инструментов, как добиться от актера выполнения поставленной задачи. Это действенная, конкретная правда практика.
Есть правда зрителя. Это правда восприятия. Кстати, едва зритель от правды восприятия переходит к разбору пружин или истории жанра – он перестает быть зрителем и становится режиссером или театроведом. Плохим или хорошим, не важно. Важно другое – в роли режиссера или театроведа зритель становится уязвим. Если ты переквалифицировался – будь добр, отвечай за каждое свое слово по-взрослому, как профессионал.
Достоверность тоже бывает разная. Есть достоверность психологическая в недостоверных декорациях. Все мотивы поведения достоверны, а реалии окружающего мира – нет. Скажете, ерунда? Нет, это театр. Пример: Гамлет не убивает Клавдия на молитве. Вспомним Шекспира: Клавдий молится, а Гамлет думает, убить или не убить. Почему он не трогает короля-предателя? Для современного зрителя этот мотив зачастую недостоверен. Вот же враг, спиной к тебе – бей! Но Гамлет знает: убитый во время молитвы сразу попадает в рай. А отец Гамлета умер без исповеди и попал в ад. Значит, надо убить Клавдия только «в расцвете грехов». Достоверный мотив в окружении мешковины, картона и досок.
Весь Шекспир – вызов достоверности. Какая Верона, какая Дания? Его древние греки – вообще посмешище, правда? Просто Шекспир выше этого. Висит на сцене табличка «Дворец» – и спектакль обходится без декораций. Они не нужны. Увы, современный зритель (читатель, критик) разучился реагировать на табличку «Дворец». Моего воображения не хватает – будьте добры, уважаемый джинн, постройте мне весь дворец до мельчайших подробностей!
Весь Шекспир – вызов достоверности. Какая Верона, какая Дания? Его древние греки – вообще посмешище, правда? Просто Шекспир выше этого. Висит на сцене табличка «Дворец» – и спектакль обходится без декораций. Они не нужны. Увы, современный зритель (читатель, критик) разучился реагировать на табличку «Дворец». Моего воображения не хватает – будьте добры, уважаемый джинн, постройте мне весь дворец до мельчайших подробностей!
Бывает достоверность декоративная при недостоверности мотиваций и поведения персонажей. Это большинство книг про «попаданцев» или книг, посвященных альтернативной истории. Все реалии на месте, вплоть до последней заклепки. Мотивы поступков, поведение героев, прямая речь персонажей – абсолютно недостоверны! Герой, общаясь с Николаем I, строит фразы, как современный студент Политехнического. А фразы-то строились иначе – посмотрите прямую речь у Пушкина, записи Жуковского, Вяземского…
Дальше заклепки достоверность не проходит.
Техническая, бытовая (если угодно, историческая) достоверность – это не цель, а средство. Их, увы, поменяли местами. Превратили средство в цель. Писатель может ошибаться в чем угодно, но цель у него другая. Да, необходим определенный объем знаний, но все это – средство, одно из многих. Иначе книга вместо художественного произведения превращается в этнографический справочник. И десять «знатоков» на форуме будут радоваться, что на каждой странице есть по двадцать примечаний размером с простыню.
Для писателя естественно, начав работу над книгой, собрать материал для работы. Заклепки и гайки, мечи и орала, гипердвигатели и доспехи, физика и химия, биология и этнография; если исторический роман, то реалии эпохи… Но собирая материал, автор все равно не станет профессионалом в данной области. Ни физиком, ни историком, ни механиком гипердвигателей. Да, он будет знать больше среднего обывателя, но, выводя на сцену героя-сапожника, не научится тачать сапоги.
Зачем же тогда собирается материал? Чтобы обмануть доверчивого читателя? Сделать вид, что все написанное – чистая правда? Будете смеяться, но в большой степени именно для этого. Мы, писатели, профессиональные обманщики. Мы – фокусники, и должны убедить вас, что из цилиндра можно достать кролика. «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад…»
Но и это не главное, для чего собирается материал. Существует еще одна, авторская достоверность. Писатель собирает материал в первую очередь для себя. Когда в достаточной степени входишь в материал – ты входишь в созданный тобой же мир, начинаешь в нем жить. Точно так же актер во время работы формирует правду создаваемого образа. Актер тоже не перевоплощается в своего персонажа целиком и полностью! При полном отождествлении актер, играющий Гамлета, первым делом упал бы в оркестровую яму. Ведь в реальном, «жизненном» Эльсиноре оркестровой ямы нет!
Писателю необходима критическая масса собранного материала для вхождения в творческое состояние. Это нужно для достижения ХУДОЖЕСТВЕННОЙ достоверности.
КОДА
Марио Варгас Льоса (т. н. «наследник Хемингуэя»):
«Что значит быть достоверным писателем? Никто не станет спорить с тем, что художественный вымысел по определению есть обман, это реальность, которая таковой не является, только имитация реальности, и что любой роман – ложь, выдающая себя за правду, это творение, чья убедительность зависит исключительно от того, насколько удачно писатель использует набор приемов, подобных тем, что используют фокусники в цирке.
Любой вымысел – это архитектурное сооружение, возведенное фантазией и мастерством на фундаменте из фактов, живых людей, обстоятельств, которые засели в памяти автора и дали толчок его творческому воображению, а оно из семечка вырастило целый мир, столь богатый и многообразный, что порой бывает почти невозможно (а порой и без «почти») узнать в нем автобиографический материал, что послужил ему первоосновой и осуществил – в некотором роде – тайную связь между вымыслом в чистом виде и его антиподом – реальной реальностью. »
Дина Рубина, из интервью:
– Вы ставите перед собой цель писать правдиво или правдоподобно?
–Не смешите меня. Я ставлю цель писать как можно лучше, и мне плевать – как это называется и воспринимается в суде. Искусство – не юриспруденция. Это волшебство, божественная игра, создание параллельных миров. Талантливо написанная вещь всегда воспринимается как пронзительная правда, причем с большой буквы. Даже если это история о коммивояжере, который превратился в жука.
В завершение разговора приведем еще один пример. Сшиблись два каратиста. Первый провел серию удачных ударов, бросок и добивание. Он победил. Совершил ли он при этом ряд ошибок? Безусловно. Там промедлил, здесь не слишком удачно «подсел» на бросок. Должен ли сэнсей после боя указать ему на ошибки? Конечно, должен.
Победил ли первый каратист?
Победил.
И это самое главное.
КОНЕЦ – ДЕЛУ ВЕНЕЦ или Проблемы "финишной ленточки" Генри Лайон Олди, Андрей Валентинов
От лирики перейдем к проблемам финала литературного произведения. Зачем нам все-таки нужен шестнадцатый том? Может быть, и впрямь нужен? В последнее время все чаще появляются рецензии – и «на бумаге», и в Интернете – где обсуждается бесфинальность того или иного произведения. Форумы трещат по швам от криков: «Нет финала! Книга кончилась ничем!» Объективно это или субъективно – тут уж как получится. Тем не менее, проблема стоит остро – буквально каждый второй недоволен финалом. Книга, значит, хорошая, но закончилась не так, не туда, не тем и не в ту степь.
Проанализируем сей девятый вал. Итак, что такое финал художественной книги? Это кульминация плюс развязка. Давайте еще раз уточним: финал – это не только кульминация – высшее напряжение конфликта. И уж совсем не обязательно – заключительная драка главных героев, положительного с отрицательным. Это еще и развязка, из развития действия проистекающая. Вместе эти две части сюжета дают нам финал произведения.
Финал – он, как земля, стоит на трех китах. Только в этом случае он полноценен. К нему мы движемся по первой линии-дороге – это линия СОБЫТИЙНАЯ, действенная. Цепь событий, каждое из которых завязано на конфликт произведения и меняет мотивации действующих лиц, приводит нас к финалу действия: происходило то-то и то-то, закончилось тем-то и тем-то. И это, как правило, понятно на любом уровне читательского восприятия.
Вторая линия-дорога – ИДЕЙНАЯ. Писатель хотел высказать какую-то важную мысль в художественной форме – в финале эта мысль находит свое максимальное выражение. Значит, идея состоялась. Это если, конечно, писатель действительно что-то хотел сказать, а не просто ваял шестнадцатый том "по многочисленным просьбам".
И, наконец, третья линия – ТЕМАТИЧЕСКАЯ. У писателя был в наличии некий тематический материал – действие происходило там-то и тогда-то, с конкретными персонажами, вписанными в конкретный социум. Как говорят в театре, тема – это во многом предлагаемые обстоятельства. Когда тема раскрыта окончательно, и мы пришли к финалу, значит, тематическая линия завершена. Подчеркиваю, что полным раскрытием темы является не подробный перечень всех реалий, соответствующих времени и месту действия, а ровно тот комплект, который необходим для понимания действия и восприятия идеи.
Вот на этом треножнике и стоит финал. Идея сформулирована в полном объеме, конфликт прошел пиковую точку и раскрылся полностью в событийном ряду, тема реализована максимально. Все, занавес, свет в зале. Конечно, финал может стоять и на одной ноге, но это не слишком устойчивое положение. Хочу заметить, что структура финала зависит еще и от того, какой ТИП ПРОИЗВЕДЕНИЯ мы рассматриваем. Здесь речь идет не о типологии в понимании литературоведения, а о типологии с точки зрения конструкции финалов.
У нас в наличии может быть отдельное законченное произведение (роман, рассказ, повесть) – или цикл, сериал, либо так называемый "фельетонный роман". Для каждого из этих произведений характерны разные типы финалов. Давайте сначала определимся с терминологией.
ЦИКЛ – совокупность произведений, объединенных тематически (общие персонажи, время или место действия, материал повествования) и идейно (наличие сквозной идеи, связывающей цикл на более высоком, не сюжетном уровне). Каждое из этих произведений композиционно (сюжетно) ЗАВЕРШЕНО и может полноценно восприниматься читателем в отрыве от других частей цикла.