Вот о чем я думал, пока мы скакали в Окстон — поместье, которое Милдрит принесла мне в приданое.
То были красивые места, но над поместьем висел долг, поэтому владеть им было скорее бременем, чем удовольствием. Пахотные земли лежали на склонах холмов, обращенных к широкому берегу Уиска, а неподалеку от нашего дома зеленели густые дубовые и ясеневые рощи; сверху текли маленькие чистые ручьи, прорезавшие поля с посевами ржи, ячменя и пшеницы. Дом наш представлял собой насквозь продымленное строение из дуба, ржаной соломы, грязи и навоза — такое длинное и низкое, что оно скорее походило на поросшую мхом насыпь; дым поднимался через дыру в центре крыши. В пристройках жили свиньи и цыплята, а кучи навоза вокруг были высотой почти с дом.
В свое время всем владел покойный отец Милдрит, который вел хозяйство с помощью проныры Освальда. В то дождливое воскресенье, когда мы прискакали на ферму, этот хитрец управляющий стал моей первой головной болью.
Поскольку Альфред унизил меня, я был взбешен, возмущен и жаждал мести. К несчастью для Освальда, который выбрал именно тот воскресный день, чтобы притащить дуб из леса выше фермы. Я как раз вынашивал приятные планы мести, позволив лошади самой выбирать путь между деревьев, когда вдруг увидел, что восемь быков волокут к реке какой-то огромный ствол. Три человека погоняли этих волов, в то время как четвертый, Освальд, ехал верхом на стволе с бичом в руке. При виде меня он спрыгнул. На мгновение мне показалось, что Освальд сейчас ринется наутек под защиту деревьев. Но тут управляющий понял, что я его все равно узнал и бежать бесполезно, поэтому он просто стоял и ждал, пока я подъеду к гигантскому срубленному дубу.
— Добрый день, господин, — приветствовал меня Освальд, поклонившись.
Он явно очень удивился, увидев хозяина. Небось считал, что меня убили вместе с остальными заложниками, и утратил бдительность.
Моя лошадь забеспокоилась, почуяв кровь на воловьих боках, и приплясывала до тех пор, пока я не успокоил ее, похлопав по шее. Потом я внимательно осмотрел ствол дуба, который был около сорока футов в длину, а толщиной в рост человека.
— Прекрасное дерево, — заметил я Освальду.
Тот взглянул на Милдрит, остановившуюся в двадцати шагах позади.
— Добрый день, госпожа, — сказал управляющий, стащив с головы шерстяную шляпу, покрывавшую его курчавые рыжие волосы.
— Ну и погодка сегодня, Освальд, — ответила она.
Поскольку отец моей жены много лет назад назначил этого человека своим управляющим, Милдрит до сих пор наивно полагала, что Освальд надежный и порядочный слуга.
— Я сказал «прекрасное дерево», — проговорил я громко. — Интересно было бы узнать, где же его срубили?
Освальд сунул шляпу за пояс.
— На вершине холма, господин, — туманно ответил он.
— И что, этот холм находится на моих землях?
Управляющий заколебался, без сомнения борясь с искушением заявить, что на соседских, но такую ложь было бы легко раскрыть, поэтому он промолчал.
— На моих землях? — повторил я.
— Да, господин, — признался хитрюга.
— И куда вы его везете?
Он снова заколебался, но ему пришлось-таки ответить:
— На мельницу Вигулфа.
— Вигулф купил это дерево?
— Он его распилит, господин.
— Я не спрашиваю, что он с ним сделает. Я спрашиваю, купил ли он дерево?
Милдрит, испуганная моим резким тоном, вмешалась и сказала, что отец ее время от времени посылал лес на мельницу Вигулфа, но я жестом велел жене замолчать.
— Заплатил ли он за ствол? — спросил я Освальда.
— Нам нужна древесина, господин, чтобы кое-что починить, — ответил управляющий. — А Вигулф за плату обрабатывает древесину.
— И ты тащишь к нему это дерево в воскресенье?
Управляющий промолчал.
— Скажи, — продолжал я, — если нам нужны доски для починки, почему бы нам не расщепить ствол самим? У нас что, не хватает людей? Или клиньев? Или кувалд?
— Этим всегда занимается Вигулф, — кислым тоном проговорил Освальд.
— Всегда? — повторил я.
Освальд хранил молчание.
— Вигулф живет в Эксанминстере? — спросил я.
Эксанминстер лежал в миле к северу отсюда и был ближайшим к Окстону поселением.
— Да, господин, — кивнул управляющий.
— А что, если я сейчас поскачу в Эксанминстер и поинтересуюсь у Вигулфа, сколько таких деревьев ты привез ему за минувший год?
Наступила тишина, нарушаемая только стуком дождя, капающего с листьев, и, время от времени, птичьим пением. Я заставил свою лошадь сделать несколько шагов к Освальду, который сжал рукоять хлыста, будто готовясь меня ударить.
— Так сколько? — спросил я.
Освальд молчал.
— Сколько? — громко и требовательно повторил я.
— Утред! — робко вмешалась Милдрит.
— Молчи! — крикнул я жене, и Освальд перевел взгляд с меня на нее и обратно. — И сколько же, интересно, Вигулф тебе платит? — спросил я. — Какой доход тебе приносит дерево вроде этого? Восемь шиллингов? Девять?
Гнев, который накануне толкнул меня на столь безрассудное поведение во время королевского богослужения, снова вскипел в моей груди. Было ясно, что Освальд потихоньку ворует хозяйский лес и выручает за него деньги. Вообще-то мне следовало бы отдать его под суд за воровство, чтобы присяжные решили, виновен он или нет. Но у меня было не то настроение, чтобы затевать судебный процесс. Я вытащил Вздох Змея и послал лошадь вперед. Милдрит протестующе вскрикнула, но я не обратил на нее внимания.
Освальд бросился бежать, и это было с его стороны ошибкой, потому что я мигом его догнал. Вздох Змея легко раскроил негодяю череп, так что я увидел его мозги, когда он рухнул, обливаясь кровью, и задергался на опавших листьях. Я заставил лошадь слегка отступить назад и пырнул управляющего в горло.
— Это убийство! — закричала Милдрит.
— Это правосудие, — прорычал я, — как раз то, чего нет в Уэссексе!
Я плюнул на Освальда, который все еще дергался.
— Этот негодяй обворовывал нас!
Милдрит пришпорила лошадь, за ней вверх по склону холма последовала нянька с нашим ребенком. Я дал им уехать.
— Отвезите ствол домой, — приказал я рабам, которые погоняли волов. — Если он слишком велик, чтобы втащить его на холм, распилите его на доски прямо здесь и привезите доски к дому.
Тем же вечером я обыскал жилище Освальда и обнаружил пятьдесят три шиллинга, закопанных в земляном полу. Я забрал у него все: серебро, горшки, вертел, ножи, пряжки и плащ из оленьей шкуры, а потом выгнал жену и троих детей бывшего управляющего с моей земли.
Хозяин вернулся домой.
Глава вторая
Убийство Освальда не утолило мой гнев.
Смерть негодяя управляющего не возместила чудовищной несправедливости. Сейчас Уэссексу не угрожали датчане, но лишь потому, что я убил Уббу Лотброксона, а в награду за это получил унижение.
Бедная Милдрит. Теперь эта добросердечная, миролюбивая женщина, хорошо относившаяся к каждому встречному, поняла, что вышла замуж за вспыльчивого и жестокого воина. Представляю, как тяжело было на душе у моей жены. Ее пугал гнев Альфреда, ее ужасало, что церковь может наказать меня за то, что я помешал богослужению, и беспокоило, что родственники Освальда потребуют от меня виру.
Именно так они и поступили.
Вирой называлась плата за смертоубийство — цена крови любого, будь то мужчина, женщина или ребенок. Убей человека — и тебе придется заплатить за это или самому умереть. Я не сомневался, что семья Освальда отправится к Одде Младшему, которого назначили олдерменом Дефнаскира после того, как его отец был ранен так тяжело, что уже не мог сам исполнять эту должность. Одда Младший прикажет шерифу разобраться и отдать меня под суд, но мне было на это плевать.
Вернувшись в поместье, я охотился на кабанов и оленей, предавался хандре и ждал новостей от торговцев из Эксанкестера. Я надеялся, что Альфред заключит с датчанами мир и таким образом развяжет им руки. После чего сам я отправлюсь на помощь Рагнару.
И вот, ожидая всего этого, я нашел своего первого вассала. Он был рабом, когда в один прекрасный весенний день я увидел его в Эксанкестере. Там устраивалась специальная ярмарка, на которой хозяева искали работников в хлопотливые дни жатвы и сенокоса. Как и на всех ярмарках, на этой тоже имелись жонглеры, рассказчики историй, люди, расхаживавшие на ходулях, музыканты и акробаты.
А еще там был высокий седой старик с серьезным морщинистым лицом, который продавал волшебные кожаные мешки, якобы превращавшие железо в серебро. Он показывал, как это происходит, и я своими глазами видел, как он положил два обычных гвоздя в такой мешок и мгновение спустя достал гвозди из чистого серебра. Торговец сказал, что сначала нужно положить в мешок серебряное распятие, а потом проспать одну ночь, привязав мешок на шею, после чего волшебство обретет силу. Я заплатил ему три серебряных шиллинга и приобрел мешок, который так никогда и не стал действовать. Потом я много месяцев искал этого человека, но не нашел.
А еще там был высокий седой старик с серьезным морщинистым лицом, который продавал волшебные кожаные мешки, якобы превращавшие железо в серебро. Он показывал, как это происходит, и я своими глазами видел, как он положил два обычных гвоздя в такой мешок и мгновение спустя достал гвозди из чистого серебра. Торговец сказал, что сначала нужно положить в мешок серебряное распятие, а потом проспать одну ночь, привязав мешок на шею, после чего волшебство обретет силу. Я заплатил ему три серебряных шиллинга и приобрел мешок, который так никогда и не стал действовать. Потом я много месяцев искал этого человека, но не нашел.
Я и сейчас время от времени натыкаюсь на подобных обманщиков, мужчин и женщин, продающих «волшебные» мешки и шкатулки, но теперь я предаю их бичеванию и выгоняю со своей земли. Однако тогда мне было всего двадцать лет, и я верил в то, что видел собственными глазами.
Помнится, тот человек собрал вокруг себя множество зевак, но еще больше народу толпилось возле церковных ворот, из-за которых каждые несколько минут доносились крики.
Я верхом протиснулся в передние ряды, причем люди, знавшие, что я убил Освальда, награждали меня сердитыми взглядами. Но никто не осмелился открыто обвинить меня в убийстве, потому что при мне были Вздох Змея и Осиное Жало, мои верные меч и кинжал.
Возле церковных ворот стоял молодой человек, голый по пояс и босой. Вокруг его шеи была обмотана веревка, привязанная к воротному столбу, в руке он держал короткий прочный шест. Я внимательно рассмотрел юношу: длинные распущенные светлые волосы, голубые глаза и упрямое выражение лица; его грудь, живот и руки были окровавлены. Возле него полукругом стояли трое — тоже голубоглазые и светловолосые. Они громко выкрикивали с каким-то странным акцентом:
— Подходите и деритесь с язычником! Три пенни за то, чтобы пустить засранцу кровь! Подходите и деритесь!
— Кто он? — спросил я.
— Датчанин, мой господин, язычник и безбожник! — Тот, кто мне ответил, сдернул шляпу, а потом снова повернулся к толпе: — Подходите и деритесь с ним! Отомстите своему врагу! Пустите датчанину кровь! Будьте добрыми христианами! Пустите кровь язычнику!
Трое светловолосых были фризами[1]. Я подозревал, что они состояли в армии Альфреда, который теперь предпочитал вести переговоры с датчанами, а не биться с ними, так что эти трое остались не у дел. Фризы явились сюда из-за моря по единственной причине — желая разбогатеть. Эти трое каким-то образом взяли в плен датчанина и теперь собирались извлекать из него выгоду столько времени, сколько тот сможет продержаться. И пожалуй, получат они не так уж мало, потому что дрался датчанин хорошо.
Какой-то сильный молодой сакс заплатил три пенса, получил меч и начал дико размахивать им перед пленником, но датчанин парировал каждый удар. Щепки летели от его шеста во все стороны, а когда сакс приоткрылся, пленник стукнул его по голове так сильно, что из уха сакса потекла кровь. Оглушенный сакс, шатаясь, отступил, датчанин ткнул его палкой в живот, а когда противник согнулся, хватая ртом воздух, нанес свистящий удар, расколовший бы саксу голову, как яйцо… Но фризы потянули за веревку так, что датчанин упал на спину.
— Найдется еще один герой? — крикнул фриз, когда молодому саксу помогли подняться и уйти. — Давайте, парни! Покажите свою силу! Искромсайте датчанина!
— Я его побью! — Заявив это, я спешился и протиснулся сквозь толпу.
Передав поводья мальчику, я вытащил Вздох Змея и хотел было заплатить фризам три пенса. Но один из них возразил:
— Нет, господин, так не пойдет.
— Что такое?
— Нам ведь не нужен мертвый датчанин, верно?
— Еще как нужен! — крикнул кто-то из толпы.
Местные жители не жаловали меня, но еще меньше они любили датчан и сейчас возликовали при мысли о том, что у них на глазах искромсают пленника.
— Ты можешь только ранить его, господин, — сказал фриз. — И ты должен будешь драться нашим мечом. Таковы условия.
Он протянул мне оружие, и я презрительно плюнул при виде тусклого клинка, возмутившись:
— Вы еще ставите мне условия, вот как?
Фриз не захотел спорить.
— Ты можешь только пустить ему кровь, господин, — повторил он.
Датчанин отбросил волосы с глаз и посмотрел на меня, низко держа свою палку. Я видел, что он нервничает, но страха в его глазах не было. Небось сражался в сотнях битв перед тем, как его взяли в плен фризы. Но сейчас датчанин догадался, что перед ним бывалый воин. Его тело украшали синяки и кровавые царапины, он наверняка приготовился получить новые отметины от Вздоха Змея, но был полон решимости драться.
— Как тебя зовут? — спросил я датчанина.
Тот удивленно моргнул.
— Как твое имя, мальчик? — Я назвал его мальчиком, хотя сам был не намного старше.
— Хэстен, — ответил он.
— Хэстен — а дальше как?
— Хэстен Сторрисон, — назвал он имя своего отца.
— Дерись с ним! Не разговаривай! — прокричал кто-то из толпы.
Я повернулся и уставился на крикуна, и тот не смог выдержать моего взгляда. Потом я снова повернулся — очень быстро — и взмахнул Вздохом Змея. Хэстен машинально парировал удар, и меч рассек его палку, словно она была гнилая. В руках у датчанина остался только кусок деревяшки, в то время как толстая ясеневая палка длиной в ярд упала на землю.
— Убей его! — выкрикнул кто-то.
— Только пусти ему кровь, господин, — проговорил фриз. — Пожалуйста, господин, не надо его убивать. Он неплохой парень для датчанина. Просто пусти ему кровь, и мы тебе заплатим.
Я пинком отшвырнул обрубок палки и велел Хэстену:
— Подними!
Тот неуверенно посмотрел на меня. Чтобы поднять палку, ему требовалось подойти на всю длину привязи, потом нагнуться — и тогда он подставил бы спину под удар Вздоха Змея.
Кинув на меня полный горечи взгляд из-под гривы грязных волос, Хэстен решил, что я не нападу, когда он нагнется. Датчанин подошел к палке, наклонился — и тогда я пинком отбросил ее еще на несколько дюймов.
— Подними! — приказал я снова.
Он все еще держал обломок шеста и, сделав еще один шаг и натянув свою привязь, внезапно попытался воткнуть сломанный конец мне в живот.
Датчанин действовал быстро, но я почти ожидал этого и перехватил его запястье левой рукой.
— Подними! — велел я в третий раз, крепко, до боли, сжав его руку.
На сей раз пленник послушался, наклонившись за палкой. Пытаясь ее достать, он крепко натянул свою привязь, и я полоснул лезвием меча по натянутой веревке. Хэстен упал вниз лицом, когда веревка порвалась. Наступив датчанину на спину, я упер в него кончик меча.
— Альфред велел привести к нему всех датских пленников, — обратился я фризам.
Все трое смотрели на меня, но молчали.
— Так почему же вы не отвели к королю этого человека? — вопросил я.
— Мы об этом не знали, господин, — ответил один из них. — Нам никто не сказал.
И это было неудивительно, потому что Альфред не отдавал такого приказа.
— Теперь мы отведем его к королю, господин, — заверил меня второй.
— Я сэкономлю вам время и силы. — Я снял ногу со спины Хэстена. — Вставай! — велел я на датском.
Затем бросил монету мальчику, державшему мою лошадь, сел в седло и протянул Хэстену руку, приказав:
— Садись сзади!
Фризы запротестовали, надвигаясь на меня с обнаженными мечами. Вытащив Осиное Жало, я отдал его Хэстену, который все еще не сел на коня, потом развернул лошадь к фризам и улыбнулся.
— Эти люди, — махнул я мечом в сторону толпы, — уже и так считают меня убийцей. А еще я тот самый человек, который сошелся в смертельном поединке с Уббой Лотброксоном на берегу моря и убил его. Я говорю это, чтобы твои друзья могли похвастаться, что ты пал от руки не кого-нибудь, а самого Утреда Беббанбургского.
Я опустил меч, нацелив острие на ближайшего ко мне фриза, и тот отшатнулся. Остальные, больше уже не жаждавшие драки, последовали его примеру. Хэстен сел сзади меня в седло, и я пришпорил лошадь, послав ее в толпу, которая нехотя расступилась.
Когда мы покинули ярмарку, я заставил Хэстена спешиться и отдать мне Осиное Жало.
— Как ты попал в плен? — спросил я.
Он рассказал, что был на одном из судов Гутрума, которые угодили в шторм, и судно его затонуло, но он вцепился в какой-то обломок и был выброшен на берег, где его и нашли фризы.
— Нас было двое, господин, но мой товарищ умер.
— Теперь ты свободен, — сказал я.
— Свободен? — не понял он.
— Теперь ты мой вассал, — пояснил я, — и принесешь мне клятву верности, а я дам тебе меч.
— Но почему ты так поступаешь? — изумился он.
— Потому что когда-то меня спас датчанин, — ответил я, — и мне нравятся датчане.
А еще Хэстен был очень кстати, потому что я нуждался в людях. Я не доверял Одде Младшему и боялся Стеапу Снотора, воина Одды, вот почему мне требовались в Окстоне мечи.