— Так пей, дружище, — проговорил он. — Потому что мы все в одной и той же выгребной яме.
Этельвольд улыбнулся мне — ему никак нельзя было отказать в обаянии.
— Интересно, если ты не будешь за меня сражаться, то как же ты собираешься вернуть долг?
— А что бы ты хотел получить в уплату?
— Как насчет того, чтобы убить аббата Хевальда? Очень жестоко? И медленно?
— Я мог бы это сделать, — ответил я.
Хевальд, аббат в Винбурнане, был печально известен жестоким отношением к мальчикам, которых учил читать.
— Хотя, с другой стороны, — продолжал Этельвольд, — мне хотелось бы самому прикончить костлявого ублюдка, поэтому не делай этого для меня. Лучше я придумаю что-нибудь другое, чтобы досадить дядюшке. Ты ведь тоже его не любишь?
— Не люблю.
— Тогда мы состряпаем какую-нибудь каверзу. О господи, — вдруг всполошился Этельвольд, потому что снаружи внезапно послышался громкий голос Вульфера. — Он на меня очень зол!
— За что?
— Да одна из молочниц забеременела. Думаю, Вульфер сам хотел это с ней сделать, но я поспел первым. — Этельвольд допил свой эль и заявил: — Пойду-ка я в «Три колокола». Пойдешь со мной?
— Мне надо поговорить с Вульфером.
Юноша покинул таверну через заднюю дверь, в то время как олдермен, пригнувшись, вошел в переднюю.
Вульфера сопровождала дюжина громил. Завидев меня, он зашагал навстречу.
— Там освящают церковь епископа, — проворчал он. — Целый день, час за часом, вот проклятье! Сплошные песнопения да молитвы, долгие часы молитв — и все только для того, чтобы очистить это место от скверны датчан. — Он тяжело опустился на скамью. — Я и вправду видел тут Этельвольда или мне показалось?
— Он действительно был тут.
— Небось хотел, чтобы ты присоединился к его заговору, так?
— Да.
— Чертов дурак. Ну, рассказывай, почему ты здесь? Пришел предложить мне свой меч? — предположил Вульфер, имея в виду, что я принесу ему клятву верности и стану его воином.
— Я хочу повидаться с одним из заложников, — ответил я, — разумеется, с твоего позволения.
— Заложники! — Он щелкнул пальцами, велев принести ему эля. — Проклятые заложники! Мне пришлось построить несколько новых домов, чтобы было где их разместить. И кто, по-твоему, заплатил за постройку?
— Ты?
— Конечно. И еще мне полагается их кормить. Кормить, сторожить, возводить ограду вокруг их лагеря! И как ты думаешь, Альфред заплатит мне хоть что-нибудь?
— А ты скажи ему, что строишь монастырь, — посоветовал я.
Вульфер посмотрел на меня, как на сумасшедшего, но потом понял, что я шучу, и рассмеялся.
— Вот уж точно, тогда бы король заплатил, а? Ты слышал про монастырь, который он возводит в Синуите?
— Я слышал, там будет алтарь из золота.
Он снова засмеялся.
— И я слышал то же самое. Хотя в такие слухи не очень-то верится.
Вульфер некоторое время молча наблюдал за служанкой, которая шла через комнату.
— Чтобы повидать заложников, нужно разрешение не мое, а самого Альфреда, — сказал он наконец, — а король его тебе не даст.
— Разрешение Альфреда? — переспросил я.
— Эти люди не просто заложники, они узники. Мне пришлось обнести стеной здания, где их держат, и день и ночь за ними следить. Приказ Альфреда. Может, он и вправду думает, что Бог принес нам мир, но все-таки позаботился о том, чтобы получить заложников из благородных семей. Проклятье! Шестеро ярлов! Знаешь, сколько у них вассалов? А сколько женщин? Сколько ртов мне приходится кормить?
— Если я отправлюсь в Вилтунскир, смогу я увидеться с ярлом Рагнаром?
Вульфер нахмурился, уставившись на меня.
— С ярлом Рагнаром? Это такой шумный? Он мне нравится. Нет, парень, ничего у тебя не получится, потому что никому не разрешено видеться с ними, кроме чертова священника, разговаривающего на их языке. Альфред послал его, чтобы тот попытался обратить датчан в христианство, и если ты отправишься туда без моего разрешения, король узнает, что ты там был, и потребует от меня объяснений. Никто не имеет права видеться с этим отродьем.
Вульфер помедлил, почесывая то место под воротником, куда его укусила вошь.
— Мне приходится вдобавок кормить и священника, и за него мне Альфред тоже не платит. Мало того, я должен кормить за свой счет даже Этельвольда!
— Когда меня самого держали в заложниках в Верхаме, — объяснил я, — ярл Рагнар спас мне жизнь. Гутрум убил всех остальных, но Рагнар меня защитил. Он сказал, что прежде им придется убить его.
— А этот Рагнар не похож на человека, которого легко убить, — сказал Вульфер, — но если Гутрум нападет на Уэссекс, мне приказано сделать именно это — убить заложников. Убить множество датчан. Может быть, всех, кроме женщин. — Он мрачно уставился на двор перед таверной, где несколько человек при лунном свете играли в кости, а затем негромко добавил: — А Гутрум обязательно нападет.
— Я слышал другое.
Вульфер подозрительно взглянул на меня.
— И что же ты слышал, юноша?
— Что Бог ниспослал нам мир.
Вульфер рассмеялся, оценив мой сарказм.
— Гутрум в Глевекестре, а оттуда всего полдня пути до нашей границы. И говорят, с каждым днем приходит все больше датских кораблей. Они в Лундене, они на реке Хамбер, они на берегу Гевэска. — Он нахмурился. — Новые корабли, новые воины, а Альфред строит церкви! А еще этот парень, Свейн…
— Что за Свейн?
— Он привел свои корабли из Ирландии. Этот мерзавец сейчас в Уэльсе, но он там не останется, верно? Он обязательно явится в Уэссекс. И говорят, все больше датчан прибывает к нему из Ирландии.
Вульфер пригорюнился: так огорчили его эти новости.
Я не знал, правду ли он рассказывает, потому что ходили самые разные слухи, но Вульфер явно верил во все, что говорил.
— Самое лучшее — немедленно отправиться маршем в Глевекестр, — заявил он, — и перерезать там как можно больше датчан, прежде чем они перережут нас. Но какое там, ведь нашим королевством правят священники.
«Это верно, — подумал я, — так же верно, как и то, что Вульфер не поможет мне увидеться с Рагнаром». И поинтересовался:
— А ты не передашь Рагнару мое послание?
— Каким образом? Я же не говорю по-датски. Я мог бы попросить священника, но он все расскажет Альфреду.
— А у Рагнара есть женщина? — спросил я.
— Говорят, есть.
— Худенькая такая девушка? — предположил я. — Черноволосая? С ястребиным лицом?
— Похоже, так, — настороженно кивнул. — У нее еще есть собака, да?
— Да, — ответил я, — по кличке Нихтгенга.
Вульфер пожал плечами — его не заботило, как зовут собаку. Но потом до него кое-что дошло.
— Нихтгенга, говоришь? — заинтересовался он. — С чего бы это датская девушка дала своей собаке английскую кличку?
— Она не датчанка. Ее зовут Брида, и она саксонка.
Некоторое время Вульфер молча смотрел на меня, а потом рассмеялся.
— Вот хитрая маленькая сучка. Выходит, она подслушивала наши разговоры, так?
Брида и вправду отличалась хитростью. Она была моей первой любовницей, эта девочка из Восточной Англии, воспитанная Рагнаром Старшим, а теперь спавшая с его сыном.
— Поговори с ней, — попросил я, — передай от меня привет и скажи, что если дело дойдет до войны…
Я помедлил, не зная, что именно сказать. Обещать сделать все, что в моих силах, чтобы спасти Рагнара, не имело смысла: ведь если начнется война, заложников убьют задолго до того, как я смогу до них добраться.
— Если дело дойдет до войны, то что? — поторопил меня Вульфер.
— Ну, тогда, — повторил я то, что сказал сам Вульфер перед моим покаянием, — мы все будем думать лишь о спасении собственной жизни.
Он долго глядел на меня, не говоря ни слова, и по этому его молчанию я догадался, что, хотя я и не сумел найти нужных слов для послания Рагнару, Вульфер все прекрасно понял. Он допил свой эль.
— Выходит, эта сучка говорит по-английски, да?
— Она англичанка.
Вообще-то я и сам был англичанином, но ненавидел Альфреда и, будь такая возможность, присоединился бы к Рагнару, хотела того Милдрит или нет. По крайней мере, я лелеял в душе такие планы. Но где-то глубоко под землей, где страшный змей гложет корни Иггдрасиля, древа жизни, сидят три пряхи, которые и прядут нити нашей судьбы. Хотя людям кажется, будто они сами принимают решения, однако на самом деле все наши жизни в руках этих трех женщин. Они прядут нити наших судеб, а судьба правит всем. Датчане это знали, и даже христиане знали это. «Wyrd bið ful aræd», — говорим мы, саксы. «Рок не остановить». И пряхи устроили мою судьбу совсем иначе, потому что спустя неделю после той встречи с Вульфером, когда в Эксанкестере снова стало тихо, они послали мне корабль.
* * *Первым мне сообщил об этом раб. Однажды утром он прибежал с полей Окстона и сказал, что в устье Уиска видели датский корабль. Я натянул сапоги и кольчугу, схватил висевшие на колышке мечи, крикнул, чтобы мне привели лошадь, вскочил в седло и поскакал к берегу, где гнил «Хеахенгель».
Первым мне сообщил об этом раб. Однажды утром он прибежал с полей Окстона и сказал, что в устье Уиска видели датский корабль. Я натянул сапоги и кольчугу, схватил висевшие на колышке мечи, крикнул, чтобы мне привели лошадь, вскочил в седло и поскакал к берегу, где гнил «Хеахенгель».
Теперь там появилось еще одно судно. Оно приближалось к длинной песчаной косе, отделявшей Уиск от открытого моря. Парус этого корабля был подобран к рее, весла поднимались и опускались, словно крылья, а длинный корпус оставлял за собой кильватерную струю, мерцавшую серебром в свете восходящего солнца. На высоком носу судна стоял человек в полном вооружении, в шлеме, с копьем — и за моей спиной, там, где жили в землянках несколько рыбаков, это вызвало настоящую панику: люди спешили к холмам, прихватив с собой те немногие пожитки, какие могли унести.
Я окликнул одного из беглецов:
— Стой! Это не датчане! Это судно западных саксов!
Но люди не поверили мне и все равно поспешили убраться прочь вместе со своим скотом. Их можно понять, ибо они поступали так многие годы: при виде судна бросались бежать, потому что на кораблях приплывали датчане, которые несли смерть. Но у этого корабля не было на носу дракона, волка или орла, и я узнал судно — то был «Эфтвирд». Его имя, пожалуй, единственное среди всех судов флота Альфреда, было мне по душе. В отличие от докучливо-набожных названий вроде «Хеахенгель» («Архангел») или «Кристенлик» («Христианин») слово «Эфтвирд» означало «Судный день». Хотя название и было вдохновлено христианством, однако оно довольно-таки точно описывало, какую участь этот корабль сулил датчанам.
Человек на носу помахал мне, и впервые с тех пор, как я подполз на коленях к алтарю Альфреда, у меня стало легко на душе: я узнал Леофрика. А потом нос «Эфтвирда» уткнулся в грязный берег, и длинный корпус, содрогнувшись, замер.
Леофрик сложил руки рупором:
— Насколько глубока здесь грязь?
— Ерунда! — крикнул я в ответ. — Глубиной в руку, не больше!
— Я смогу пройти?
— Конечно сможешь! — прокричал я.
Он прыгнул и, как я и ожидал, погрузился по бедра в густую черную жижу. Я согнулся в седле от смеха, и команда судна смеялась вместе со мной, в то время как сам Леофрик сыпал проклятиями.
На то, чтобы его вытащить, ушло десять минут, и к этому времени многие из нас тоже перемазались в вонючей жиже, но потом команда, состоявшая в основном из гребцов и воинов примерно моего возраста, сгрузила эль, хлеб и солонину, после чего мы провели целый день на берегу: как раз начинался прилив.
— Ну ты и задница, — проворчал Леофрик, глядя на грязь, забившуюся в кольца его кольчуги. — Одно слово — Эрслинг.
— Не сердись, это я от скуки, — ответил я.
— Тебе скучно? И нам тоже.
Похоже, в последнее время флот вообще не выходил в море. Его отдали под команду некоемому тупому солдафону по имени Бургвард. Брат его был епископом Скиребурнанским, и Бургвард получил приказ не нарушать мира.
— Если датчане не отчаливают, — пояснил Леофрик, — значит, и мы не отчаливаем.
— Тогда что ты тут делаешь?
— Он послал нас, чтобы спасти этот кусок дерьма. — Леофрик кивнул на «Хеахенгель». — Хочет снова иметь двенадцать кораблей, понимаешь?
— А я думал, что строятся новые.
— Их начали было строить, но все дело остановилось из-за каких-то подонков, которые разворовали древесину, пока мы сражались у Синуита. А потом кто-то вспомнил про «Хеахенгель» — и вот мы здесь. Бургварду мало одиннадцати кораблей.
— Но если он не выходит в море, зачем ему сдался еще один?
— На случай, если придется-таки отплыть, — объяснил Леофрик. — А если такое произойдет, он хочет иметь двенадцать кораблей. Не одиннадцать, а двенадцать.
— Почему именно двенадцать?
— Потому что… — Леофрик сделал паузу, чтобы откусить кусок хлеба.—.. потому что в Евангелии говорится, что Христос послал в мир двенадцать своих учеников — парами. Вот так и нам положено будет отчаливать: по два корабля зараз, сплошная святость, а если у нас наберется всего одиннадцать судов, это будет означать, что отчалят только десять, если ты успеваешь следить за ходом моих рассуждений.
Я уставился на Леофрика, гадая, уж не шутит ли он.
— Бургвард настаивает, что вы должны плыть, разделив флот по два судна?
— Потому что так написано в книге у отца Виллибальда, — кивнул Леофрик.
— В Евангелии?
— Так сказал нам отец Виллибальд, — бесстрастно ответил Леофрик. Тут он заметил выражение моего лица и пожал плечами. — Честное слово! И Альфред это одобрил.
— Ясное дело, одобрил!
— Ну а если ты делаешь то, что велит тебе Евангелие, — продолжал Леофрик, по-прежнему с бесстрастным лицом, — тогда с тобой не может приключиться никаких неприятностей, верно?
— Да уж, — ответил я. — Так, выходит, ты здесь, чтобы починить «Хеахенгель»?
— Поставим новую мачту, новый парус, новый такелаж, залатаем несколько дыр, проконопатим — и отбуксируем судно обратно в Гемптон. На это может уйти месяц!
— По меньшей мере.
— Ты думаешь, я что-нибудь понимаю в ремонте? Вот биться с врагами я умею, да и эль могу пить не хуже любого другого. А вот орудовать молотком, клином или теслом мне, признаться, сроду не приходилось. Зато они умеют это делать, — кивнул он на дюжину незнакомых мне людей.
— И кто они такие?
— Корабельные плотники.
— Значит, они и будут ремонтировать судно?
— Ты ведь не ждешь, что я займусь этим сам? — запротестовал Леофрик. — Я командую «Эфтвирдом»!
— Я так понимаю, что ты собираешься пить мой эль и кормиться за мой счет, пока эти люди работают? — спросил я.
— А у тебя есть идеи получше?
Я посмотрел на «Эфтвирд». Судно было добротным, длиннее, чем большинство датских кораблей, с высокими бортами — ну просто незаменимое в морском бою.
— А что велел тебе делать Бургвард? — поинтересовался я.
— Молиться, — кисло ответил Леофрик. — И помогать чинить «Хеахенгель».
— Я слышал, что в Сэфернском море появился новый датский вождь, — сказал я, — и мне бы хотелось выяснить, правда ли это. Говорят, его зовут Свейн. И еще ходят слухи, будто бы к нему присоединились суда, пришедшие из Ирландии.
— Он сейчас в Уэльсе, этот Свейн?
— Я слышал, что да.
— Тогда он придет и в Уэссекс… — заметил Леофрик.
— Верно.
— Итак, ты думаешь… — Леофрик не договорил, поняв, что именно я думаю.
— Я думаю, что команде не пойдет на пользу, если она проторчит на берегу целый месяц, — заявил я, — и еще я думаю, что в Сэфернском море может начаться заварушка.
— А если Альфред услышит, что мы там сражались, он выпустит нам кишки.
Я кивнул на реку, что текла к Эксанкестеру.
— Там сгорела сотня датских судов, и обломки их все еще лежат на берегу. Мы сможем найти по крайней мере одну драконью голову, чтобы укрепить ее на носу.
Леофрик уставился на «Эфтвирд».
— Предлагаешь замаскировать судно?
— Да, потому что, если приладить на нос драконью голову, никто и не догадается, что это корабль саксов. Его будут принимать за датское судно, за морского грабителя, за кошмар Англии.
— Мне ведь не нужен приказ, чтобы отправиться в дозор, верно? — улыбнулся Леофрик.
— Конечно нет.
— И после Синуита мы еще не дрались, — печально добавил он. — А запрет «никаких драк» вовсе не означает «никаких дозоров».
— А как насчет команды? — спросил я.
Он повернулся и посмотрел на своих людей.
— Большинство из них — злобные ублюдки, которые не будут возражать. И все они не прочь пограбить.
— А между нами и Сэфернским морем, — сказал я, — находятся бритты.
— Все сплошь вороватые засранцы, во всяком случае, многие из них, — ухмыльнулся Леофрик, посмотрев на меня. — Итак, если Альфред не пойдет воевать, то пойдем мы?
— А у тебя есть идеи получше? — спросил я.
Леофрик долго не отвечал, а вместо этого лениво, словно бы размышляя, бросал гальку в воду. Я молча наблюдал за небольшими всплесками, за узором упавших камешков, зная, что он ищет указания свыше.
Датчане умели читать руны, мы все наблюдали за полетом птиц, пытаясь услышать шепот богов, а Леофрик следил сейчас за падающей галькой и пытался прочесть свою судьбу. Два последних камешка, стукнувшись друг о друга, скользнули в грязь, и оставленный ими след указал в сторону моря.
— Ну что же, — сказал он, — я принимаю твое предложение.
* * *Моя скука мигом прошла, потому что мы собирались заделаться викингами.
Возле реки под стенами Эксанкестера, среди мокрых обломков, оставшихся там, где был сожжен флот Гутрума, мы нашли множество вырезанных из дерева голов чудовищ. Выбрав две, которые уцелели лучше остальных, мы перенесли их на борт «Эфтвирда». Его нос и корма были увенчаны простыми шестами, и нам пришлось срезать эти шесты, оставив пазы, в которые мы и вставили обе головы. Чудовище на корме, то, что поменьше, изображало змея с разверстой пастью, наверное Нидхёгга — того самого монстра, который, как считают датчане, живет в подземном царстве, пожирает мертвецов и грызет Древо Жизни, чтобы настал конец времен. На носу же мы поместили голову дракона, хотя она так почернела и обуглилась, что скорее походила на лошадиную. Мы ковыряли опаленные глаза до тех пор, пока не отскоблили их до чистой древесины, то же самое сделали с открытой пастью, и, когда закончили, чудище выглядело впечатляюще и свирепо.