Зинаида горевала, когда муж заболел. Она знала, что он скоро умрет, раньше нее. Знал это и он. Зинаида ходила за ним до последнего. Никому не доверяла. Растирала, перекладывала, выносила утку, обмывала, подстригала. Николай смотрел на нее и беззвучно плакал — только слезы из глаз текли.
Уже перед самой его смертью Зинаида рассказала ему, что глаза лишилась еще в детстве. Всю правду рассказала — про кобылу Зорьку, про то, что в деревне ее звали Зинка одноглазая, про то, что и не чаяла выйти замуж, поэтому так быстро согласилась, поэтому и родители были рады. Но обернулось все по-другому. Зинаида была счастлива с мужем. Так счастлива, как и не мечтала. И другой жизни ей было не нужно. И другого мужа тоже.
— Ты не виноват, ни в чем не виноват, — сказала Зинаида, поглаживая мужа по руке. — Это ты меня прости, что так долго молчала. Надо было тебе сразу все рассказать. Прости меня.
Николай ей не поверил. Заплакал, думая, что жена специально грех с его души хочет снять.
Он умер у нее на руках. Перед смертью еще раз взглядом попросил прощения за то, что поднял руку. Зинаида его, конечно же, простила. Он в последний раз поцеловал жену сначала в здоровый глаз, а потом в пустую глазницу.
Счастливый брак
Настя возвращалась с работы домой. Солнце припекало. Было так хорошо, как бывает только весной. Хотелось романтики, счастья, прилива жизненных сил, смеяться по пустякам и сделать сразу тысячу дел. Насте даже показалось, что птицы начали петь, а прохожие — улыбаться.
Ее обогнала пара — юноша и девушка. Они явно были влюблены так, как можно любить в восемнадцать. Чтобы сердце колотилось, руки тряслись, голод не чувствовался. Чтобы подскакивать в шесть утра, бежать, ехать, сходить с ума от того, что прошло уже десять минут, а любимый еще не позвонил. Умирать от разлуки, ждать, дергаться, рваться. Девушка смотрела на юношу влажными глазами лани и боялась лишний раз вздохнуть. Он крепко держал ее за руку и чувствовал себя мужчиной — совсем взрослым, опытным и сильным. Они побежали дальше по тропинке, куда-то торопясь, не замечая луж и всех вокруг. Насте на минуту стало жаль, что она уже никогда так не будет бежать, ныряя по щиколотку в лужи, с задранной на спине футболкой и уже никогда не будет так смотреть на мужчину — покорно и доверчиво.
Через пятьдесят метров на тропинке между домами перед ней появилась еще одна пара — пожилые мужчина и женщина. Обоим было далеко за семьдесят. Они шли, крепко вцепившись друг в друга, склонившись головами и прильнув телами. Женщина то и дело прижималась к мужчине, а он бережно держал ее за локоть и заботливо вел мимо луж. Они медленно шли, явно в парк на прогулку. Шли так, как ходят каждый день люди, давно и хорошо знающие друг друга, чувствующие каждый шаг другого. Прикипевшие, прильнувшие друг к другу душами и телами.
Настя смотрела на эти спины, и слезы наворачивались на глаза. «Вот она, настоящая любовь. Одна и на всю жизнь. Такое бывает. Бывает! — думала она. — Вот мое будущее, я буду точно так же идти рядом с мужем. Счастливые браки бывают!»
Поскольку Настя шла быстрее, чем эта прекрасная пара, то скоро оказалась за их спинами.
— Что ты говоришь? — почти кричала женщина. Видимо, она плохо слышала.
— Я говорю, что мне опостылел твой голос! — ответил тихо мужчина.
— Что? — прокричала женщина, не расслышав.
— Я говорю, опостылел! — закричал в ответ мужчина.
— Что? Суп остыл?
— Голос мне твой о-пос-ты-лел!
— Что ты кричишь? Говоришь в сторону, а я тебя должна слышать! Что я, по губам должна читать? Ты же знаешь, что я свой слуховой аппарат дома забыла!
— Ты и с аппаратом ничего не слышишь, — тихо ответил мужчина.
— Что?!
Настя обошла пару и пошла дальше. Не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться. Птички перестали петь, а солнце выключили. Лужи стали просто лужами, а весна — промозглой слякотью.
«С другой стороны, это как посмотреть. Все зависит от ракурса. Лучше бы не подходила к ним на близкое расстояние», — оборвала она себя.
Илона Давидовна
Это была новостройка — четыре дома, образовывавшие каре, вход через арку. В центре — детская площадка. В угловом доме справа, на первом этаже, расположились сразу несколько очень нужных в бытовой жизни заведений. Была здесь и крошечная пекарня, размером в три квадратных метра, молчаливый пожилой хозяин которой пек свежий лаваш, вытирая пот вафельным полотенцем с бабочками. Он не делал хачапури или пиццу, он пек только лаваш, лично разминая пальцами тесто и приклеивая блины к стенке печки. Продавала лаваши его тихая и улыбчивая жена, которая не могла брать денег с ребенка. Местные мальчишки это прекрасно знали, подбегая к лавочке и демонстративно начиная рыться в карманах. Добрая женщина выдавала лаваш на всех и счастливо улыбалась. Потом, конечно, матери этих мальчишек заносили деньги, женщина, улыбаясь, отмахивалась. Деньги приходилось забрасывать в окошко. Жена хозяина складывала мелочь в одноразовый пластиковый контейнер, а бумажки бережно убирала в коробку из-под чая. И даже десять рублей мелочью отправлялись в одноразовую тару, а десятирублевая купюра — в красивую банку.
Рядом, стена к стене, было ателье с висящим над дверью колокольчиком. Здесь тетя Рая подшивала брюки, юбки и джинсы, а ее муж точил ножи. Ателье, не имевшее вывески, так и называлось у местных — «У тети Раи». При этом никто не знал, как звали ее мужа. А встык к ним примыкал салон красоты под вывеской «Анжелика». В просторечье оно звалось «У Арама» и было знаменито рекордно низкими ценами за мужскую стрижку. За сто рублей можно было обслужиться у Наташи, которая стригла быстро и коротко, рассказывая про своего сына, который сначала учился в Суворовском училище, а потом где-то служил. Наташа ничего не могла с собой поделать и, даже если просили «не снимать много», за разговором о любимом сыне оставляла уставной сантиметр, так, чтобы торчали уши. За сто пятьдесят рублей можно было попасть к Араму — мастеру-виртуозу. К нему приезжали стричься аж из центра города, а все успешные мужчины райончика записывались к нему заранее. Его переманивали в другие места, но он хранил верность своему салончику размером с кухоньку, со старой мойкой и стенами, нуждавшимися в покраске. Один бог знает почему. Наташа с Арамом сосуществовали мирно — Наташе доставались окрестные мальчишки, Араму — не мальчики, но мужи. При этом оба категорически отказывались стричь и укладывать женщин, хотя те и просили. Так что салон был чисто мужским, как цирюльня из XIX века, как пережиток прошлого, что произошло случайно, и никто не думал делать из этого событие и уж тем более рекламу и деньги. Никто не задумывался и над тем, чтобы переименовать салон, дав ему «мужское» имя.
Администратором работала девушка Анжела, по слухам, дочка хозяйки салона, в честь которой он и был назван. Анжела была глуповатой, но доброй, пытавшейся всем угодить девушкой. Она все путала, никогда не могла все правильно записать, рассчитать время и хоть что-то сделать толком. Каждый раз, когда клиент приходил в назначенное время, Анжела долго смотрела в журнал записи, ахала, бледнела и начинала судорожно оглядываться в поисках помощи и спасения. Иногда, в особо сложных случаях, у нее случался приступ панической атаки. Говоря проще, она начинала хватать воздух ртом, и в чувство ее могла привести только Наташа, умевшая вовремя дать затрещину и побрызгать из пульверизатора водой.
Местные жители быстро разобрались в обстановке и заскакивали в салон «на удачу». Если Арам был свободен, он стриг или говорил, когда подойти. А мальчишки, которых матери отправляли к Наташе, забегали за лавашом или смотрели, как муж тети Раи точит ножи.
Эти новостройки, несмотря на официальный статус района столицы, были маленьким местечковым колхозом, деревней, в которой все друг друга знали если не по имени, то хотя бы в лицо, старались уважать соседей и жить мирно.
Поэтому, когда в угловом доме, в самом крайнем от арки подъезде, долго стоявшем пустым с вывеской «сдается», расположилась стоматологическая клиника, местные жители были крайне возбуждены. Первыми возбудились пенсионеры, которым нужно было поменять мост или сделать новый протез. К ним присоединились люди посостоятельней — те, кто думал отбелить зубы. Ну и не обошлось без суматошных мамаш, которым нужно было поставить пломбы детям. В салоне, в ателье и даже в лавашной обсуждалось, какие цены выставит клиника — доступные или такие, что не подойдешь? А будут ли скидки для пенсионеров и детей? А врачи хорошие? Все-таки окраина, кто здесь работать-то будет?
Но руководство новой клиники было больше озабочено ремонтом, чем информированием населения. Перед входом в клинику появился бородатый длинноволосый мужчина, который лепил из гипса льва — с гривой и толстыми лапами. Мальчишки, да и девочки, собирались вокруг скульптора кружком и смотрели, как он работает. Добрая продавщица лаваша приносила скульптору на обед свежий хлеб. Тетя Рая не пожалела мужниных рабочих брюк. Арам подстриг его прямо во дворе, рядом со львом.
Он лепил льва долго, все лето. Дети, которых в новостройке было много, проложили новый маршрут прогулки — после детской площадки, качелей, каруселей, они шли ко льву, чтобы погладить ему гриву, ткнуть в глаз маленьким пальчиком или посидеть на спине. Молодежь назначала свидания «у льва». Про клинику, которая все никак не открывалась, говорить перестали, а лев уже стал местной достопримечательностью. Среди старших школьников и студентов распространилась верная примета — посидишь на спине у льва, подложив под себя зачетку или учебник, — сдашь экзамен.
И лишь владельцы не только квартир в новостройках, но и дачных участков недоумевали: зачем лепить льва, когда можно купить готового? Вон и статуи продаются, и женщины с веслом вместе с рассадой и садовыми гномами.
Наконец на всех подъездах появились объявления — открывается стоматологическая клиника. Пенсионерам и детям — скидки. Доступные цены. Над подъездом прибили красивую вывеску «Дантист», но местные жители ее проигнорировали. Клиника называлась в народе «Лева», «У Левы». Прошел слух, что владелец клиники — зубной врач по имени Лев.
— Еврей, значит, хороший доктор, — шептались старушки, прохаживаясь языком по старым, требующим замены протезам.
— Надо отвести туда Сашеньку, говорят, что главный врач — гений. Зовут Лев, — рассказывали друг другу мамаши.
Но главным врачом клиники оказалась симпатичная женщина, благодаря достижениям косметологии неопределенного возраста — Королева Илона Давидовна. Статная, с высокой грудью и крепкими ногами, сохранившая талию блондинка с тщательно убранными в стильную «дулю» волосами.
В районе решили, что Илона Давидовна — жена того самого гения Льва. В клинике работали и другие врачи, но все хотели попасть на прием именно к Илоне, потому как стоматологом она оказалась очень хорошим, внимательным — работала на совесть. Мужчины, приходившие к ней отбеливать зубы, любовались вырезом на ее халате — в меру глубоким, но оставлявшим простор для фантазии. Детям Илона дарила жвачку или зубную нитку. Мамашам терпеливо показывала на зубном протезе, как правильно чистить детям зубы.
Клиника быстро вписалась в местный колорит. Илону Давидовну полюбили в лавашной лавке, куда она заходила почти каждый вечер, чтобы купить домой горячий лаваш. Куривший на ступенях салона Арам провожал ее долгим страстным взглядом. Тете Рае Илона Давидовна поставила новый мост, и та, даже сидя за швейной машинкой, непроизвольно улыбалась.
Гипсовый лев, как уже было сказано, продолжал работать местной достопримечательностью — работники стоматологии присаживались на его спину, когда выходили покурить, а местные алкоголики выпивали со львом на двоих и вели долгие разговоры о смысле жизни. Спина его была всегда гладкой и чистой, отполированной многочисленными попами. И все было ничего, пока однажды у местного участкового Вадика не разболелся зуб. На самом деле его звали Вадим Сергеевич, но все его звали Вадик. Участковый был юн, активен и инициативен, лицо — как наливное яблочко, с румянцем во всю щеку и детскими, чуть припухлыми губами.
Вадик считал новостройки своей вотчиной, которую он обходил с дозором, знал всех и вся, вникал в бытовые разборки, выступал, когда надо, третейским судьей. Вадик был хороший парень, такой образцовый участковый, который любил свою профессию. Романтик в душе, он сохранил удивительную по нынешним временам честность и верность форме. Местные жители его любили, как любят чуть придурковатого соседа — активного, чудного, странного, но в целом безобидного.
Вадик был не женат, о чем очень беспокоились бабули, которые считали, что такой золотой парень пропадает зря. При этом он не был замечен в порочных связях, что, в общем, тоже вызывало вопросы. Но не в этом дело.
Так вот, у Вадика с утра вдруг резко разболелся зуб. Часов в пять он встал, потому что терпеть боль уже не мог, прополоскал рот пищевой содой и выпил таблетку анальгина — последнюю в упаковке. Зуб на время затих, но уже к семи дергал так, что терпеть не было никаких сил. Вадик ходил по квартире, держась за щеку. Периодически он подходил к зеркалу, внимательно смотрел, как щеку раздувает, оттягивал пальцем губу и пытался разглядеть больной зуб.
В семь тридцать он не выдержал, надел форму, взял удостоверение и пошел к соседям. В квартире напротив никто на звонок не открывал. Вадик звонил и звонил, не отрывая палец от кнопки, пока не вспомнил, что соседи еще неделю назад уехали на дачу. Он застонал, потому что зуб опять дернул, и стал звонить в квартиру, которая справа. Там жила Ленка, работавшая официанткой в ресторане. Вадик нажал на звонок. Ленка открыла не сразу — заспанная, пришедшая с ночной смены.
— Что случилось? — спросила она.
— Слушай, у тебя анальгинчика нет? — спросил Вадик.
— Щас посмотрю.
Ленка, протирая глаза, пошла в ванную рыться в лекарствах.
— Нет, только аспирин. Не подойдет? Еще зеленка есть.
— Слушай, ты баба или как? Почему у тебя в доме даже анальгина нет? — заорал вдруг Вадик. — А если что-то случится? У тебя даже лекарств первой необходимости нет!
— Ты чего орешь? Что случилось? Ты у меня еще огнетушитель попроси, — огрызнулась Ленка, которая устала как собака и мечтала вернуться в постель.
— Надо будет, и огнетушитель проверю! — гаркнул Вадик и вдруг застонал.
— Что с тобой? — В Ленке проснулась жалостливая женщина.
— Зуб болит. Не могу больше, — признался Вадик и как-то скис.
— Зайди к тете Рае. У нее всегда все есть, — посоветовала Ленка.
— Точно! — обрадовался Вадик и побежал по лестнице двумя этажами ниже, где жила тетя Рая из ателье.
На этот раз дверь открылась практически сразу. На пороге стоял муж тети Раи.
— Что случилось? — тихо и испуганно спросил он, как пугаются неожиданных визитов людей в форме.
— Тетя Рая дома?
— Рая, тут к тебе Вадим Сергеевич пришел, — вежливо сообщил куда-то в глубь комнаты муж.
— Кто? — откликнулась тетя Рая.
— Вадик, участковый, — уточнил муж, как бы извиняясь за то, что обращался недостаточно уважительно.
Тетя Рая, свежая и улыбчивая, вышла в прихожую.
— Ой, что с тобой случилось-то? — ахнула она. Ей хватило одного взгляда, чтобы оценить обстановку.
— Мне анальгин нужен, — сказал Вадик.
— Сейчас, пойдем на кухню. Я тебе отвар заварю и таблеточку дам, — засуетилась тетя Рая.
Она быстро заварила какой-то мутной травы, выдала таблетку, проследила, чтобы Вадик на ее глазах прополоскал рот и выпил лекарство, не переставая при этом говорить:
— Иди сейчас же к Илоне Давидовне. Таблетка с отваром тебе только на пару часов боль снимут. Надо к ней. Она очень хорошая. Мне мост такой сделала!
— Мне на работу надо, — сказал Вадик.
— Не убежит твоя работа. Иди к Илоне.
Вадик слушал, стараясь поменьше говорить — от каждого движения щекой зуб дергало так, что в голове звоном отзывалось.
— И давно у тебя зуб-то болит? — уточнила тетя Рая.
— Давно, но сильно сегодня с пяти утра.
— Вон и щеку как раздуло! Смотри, гной разольется, и умереть от флюса можно!
— Прямо так и умереть, — поморщился Вадик. — Сейчас таблетка подействует, и нормально.
— Ничего не нормально! Ты что, маленький?
— Нет, просто я зубных с детства боюсь.
— Илону бояться не надо. Иди сейчас же. Прямо к открытию. Она тебя примет без очереди и записи! Тут два шага. И потом уже на работу свою пойдешь! Иди, я сказала!
Вадик кивнул и поплелся в стоматологию. Там он посидел на спине у льва, держась за щеку, и встретил Илону Давидовну, которая шла на работу, звонко цокая каблуками.
— Здрасте, — сказал он.
— Срочно в кабинет, — ответила Илона.
Вадик, измученный болью, исстрадавшийся, покорно кивнул и сел в кресло, чуть поскуливая и тяжело вздыхая. Он не видел ни высокой груди Илоны Давидовны, туго обтянутой халатиком, ни узкой, подчеркнутой пояском халата талии. Открыв рот и закрыв глаза, вцепился в салфетку, которую выдала ему медсестра, чтобы он мог вытереть рот.
Илона Давидовна сделала укол, разрезала десну, вырвала зуб, попросила прополоскать, сплюнуть и так далее. Случай Вадика оказался очень запущенным.
— Как же вы столько времени проходили с таким зубом? — удивилась Илона Давидовна, но Вадик в ответ только выразительно застонал.
Наконец он на слабых ногах сполз с кресла.
— Так, дома будете полоскать, выпейте анальгетик, немножко поболит. Если есть возможность, полежите, поспите, но завтра к утру должно быть лучше, — сказала доктор, выписывая рецепт.
— Мне на работу, — прошамкал Вадик, опять схватившись за щеку.
— Нет, исключено. Если нужен больничный, я вам выпишу. Когда отойдет заморозка, нужно выпить таблетку и лучше уснуть. Работать вы все равно не сможете. Если появятся вопросы или что-то будет беспокоить — сразу ко мне. Все понятно?