Из зеркальной дали на меня смотрела незнакомка. Она была беловолосая, с капризным алым ртом, идеальными дугами бровей и потрясающими глазами. Я была так ошеломлена, что даже не сразу сообразила, что это я.
– Что скажете? – спросил Хэл с затаенной гордостью.
– Я скажу, что вы волшебник, – выдохнула я и потрогала волосы.
Волшебство улетучилось. Изувеченные осветлителем волосы были мягкие, тонкие и безжизненные. Тут я вспомнила еще кое-что и заволновалась.
– Скажите, – начала я несмело, – а ведь корни… я хочу сказать, они же будут расти…
– Да-да, – кивнул Хэл. – Когда начнется съемка, вас будут подкрашивать каждый день или раз в два дня – зависит от того, насколько быстро у вас растут волосы.
Я замялась.
– Но ведь это же очень хлопотно… Я имею в виду… ведь есть парики, например…
– А что, Джин Харлоу[17] играет в парике? – с презрительной учтивостью осведомился Хэл, глядя на меня снизу вверх и задирая брови домиком. – С чего вы взяли, что публика хочет видеть парики?
Я пробормотала нечто, что могло сойти за извинение. Хэл с сожалением окинул меня взглядом и покачал головой.
– Вы, мисс, еще сама не понимаете своего счастья, – сказал он и, повернувшись к дверям, возвысил голос. – Мисс Клейн! Передаю нашу будущую звездочку в ваши руки.
Мисс Клейн вручила мне текст, который надо было выучить для пробы, помогла подобрать костюм и проводила в уже знакомый мне седьмой павильон, где когда-то я впервые снялась в кино. Теперь здесь была другая декорация комнаты, слабо освещенная двумя или тремя юпитерами. При моем появлении Артур Лэнд поднялся со стула и оглядел меня с видимым удовольствием.
– Прекрасно поработал Хэл, – сказал режиссер с улыбкой. – Джимми сейчас придет, и можем начинать, если вы выучили текст.
– Джимми – это кто-то из актеров? – спросила я.
– Нет, он дублер Стива Андерсона, который играет вашего жениха. В его героя также влюблена героиня Нормы.
– Знаю, – сказала я. – Я читала роман. – Вчера после разговора с миссис Блэйд я сразу же отправилась в книжный.
– Похвально, – одобрил Лэнд, – но в другой раз можете не тратить время зря. То, что вы увидите в сценарии, всегда будет отличаться от книги.
Краем глаза я увидела направляющийся к нам мужской силуэт, который показался мне знакомым. Джентльмен шел, помахивая тростью, и, по-видимому, чувствовал себя на студии как дома.
– Кстати, познакомлю вас заодно с вашим экранным отцом, – сказал Лэнд с улыбкой. – Макс, очень хорошо, что ты зашел. Макс Десмонд – мисс Коротич.
Макс снял шляпу, поцеловал мне руку и рассыпался в любезностях.
– У меня не то двадцать, не то тридцать детей, – объявил он. – Но вы, мисс, определенно самая очаровательная из них!
– Надеюсь, мы говорим о кинодетях, не так ли? – ввернул Лэнд с серьезным видом.
– Понимай как хочешь, – ответил Макс с выразительной гримасой утомленного ходока, которому некогда подсчитывать своих отпрысков. Словами я описать ее не могу – ее надо было видеть. О Максе Десмонде не зря говорили, что он актер до кончиков ногтей.
Когда Лэнд стал обсуждать с Десмондом какие-то внутренние дела студии, о которых я ничего не знала, я тихонько отошла в сторонку, села на первый попавшийся стул и прочитала текст несколько раз. Реплики показались мне несложными, но тут я осознала, что мне придется играть девушку, которая перетягивает на свою сторону молодого человека, который нравится и ей, и другой девушке, и заволновалась, смогу ли я достоверно ее сыграть. Взять себя в руки мне помогли пришедшие на ум слова матери: «Учи текст, все остальное приложится». И я прочитала его еще несколько раз, после чего, закрыв глаза, воспроизвела все реплики про себя.
Когда появился Джимми, я была уже совершенно готова и ответила утвердительно на вопрос Лэнда, можем ли мы снимать. Осветители зажгли все юпитеры, которые залили площадку ярким светом, члены киногруппы (их было немного, всего два или три десятка человек, потому что снималась только проба) заняли свои места. Когда ассистент показал в камеру хлопушку с надписью «Sagittarius Pictures. Леди не плачут. Проба № 285. Татьяна Коротич. Режиссер А. Лэнд. Оператор У. Холмс», у меня все же екнуло сердце. Первую реплику я произнесла не вполне уверенно, но успела взять себя в руки, пока партнер, потея от натуги, старательно проговаривал свой ответ. Джимми был простоватым, симпатичным парнем, приехавшим в Калифорнию откуда-то со Среднего запада, и, как я понимаю теперь, присутствие фифы с выбеленными волосами, которая практически объяснялась ему в любви, повергло его в ступор. Как только Лэнд крикнул: «Стоп! Снято!», я отошла в тень, подальше от ослепляющего света юпитеров, и мрачно задумалась, не будет ли моя проба выглядеть скверно по вине неудачного партнера. Должно быть, те же мысли волновали и Лэнда, потому что он предложил снять еще одну пробу, на сей раз с Максом Дорсетом.
– Меня тут нет, – спокойно ответил актер, подразумевая, разумеется, что он слишком хорош для того, чтобы подавать реплики малоопытным дебютанткам. (Он был совершенно прав, и я даже не подумала обижаться.)
– Как же нехорошо огорчать свою дочь, – вздохнул Лэнд. – Ты ведь уверял, что она самая лучшая!
– Разумеется, и я не имею права подкладывать ей свинью, – вывернулся Макс. – Ты прекрасно знаешь, как плохо я запоминаю тексты.
– Ну так сымпровизируйте! Ты – отец, она – дочь… э… И она… допустим, она отговаривает тебя от очередного брака. – Лэнд повернулся ко мне. – Сыграете? Я хочу увидеть, насколько вы сильны в импровизации.
– Решение только за мистером Дорсетом, – тактично ответила я. – Лично я буду счастлива играть с ним где угодно и кого угодно.
Мистер Дорсет возвел очи к небесам, которые в данном случае заменял потолок павильона, шумно вздохнул и сдался. Актера быстро загримировали, помреж заменил последнюю цифру в номере пробы на хлопушке, съемка началась, и внезапно я поняла, что вот-вот произойдет катастрофа, потому что я понятия не имею, что мне говорить и как себя вести. Дорсет пришел мне на выручку.
– Кажется, сегодня прекрасная погода, – промолвил он своим великолепным, глубоким голосом, в котором сейчас сквозили иронические нотки.
– Да, – сказала я воинственно, – не считая урагана.
– Что нам до каких-то вырванных с корнем деревьев? – тотчас же парировал Дорсет, подхватывая игру.
– Папа, – сказала я сердито, входя в роль, – ты ведь прекрасно знаешь, о чем я хотела с тобой поговорить!
– О погоде? – Дорсет изогнул бровь.
– Нет, о моей будущей мачехе! Ты опять решил жениться – и, как всегда, тебе плевать на мое мнение!
– Прости, милая, – важно промолвил Дорсет, садясь на диван профилем к камере и закидывая ногу на ногу, – но в вопросах моих браков меня интересует мнение лишь одного человека. Себя самого!
– Так я и знала, – горестно подытожила я, садясь напротив него. – Тебе нет до меня никакого дела. Ты хоть подумал, каково мне привыкать к твоей очередной жене? Это все равно что привыкать к домашнему животному… например, к морским свинкам… Не успеешь к ним привыкнуть, а они уже умирают!
Дорсет зажег сигарету, чтобы выгадать время для ответа.
– Ну не все мои бывшие жены умерли, – сказал он наконец. – Хотя, с другой стороны, стать вдовцом выгоднее, чем разводиться. По крайней мере, деньги остаются в семье.
– А что, у моей будущей мачехи много денег? – насторожилась я.
– Ну как тебе сказать, – вздохнул Дорсет. – Ее бывший муж был всего лишь вторым богачом в штате Техас.
– Ах, как это скверно! Полагаю, он оставил все свое состояние на благотворительность? – подозрительно осведомилась я.
– Нет. Своей вдове.
– Боже мой! – вскричала я. – Как же могло случиться, что ты еще не отвел ее к алтарю? Папа, я настаиваю. Одиночество не идет тебе на пользу! В доме нужна новая женщина! Наверняка она подаст мне достойный пример…
– Ты самая лучшая дочь на свете! – объявил Дорсет, кланяясь.
33
– Снято! – крикнул Лэнд. Члены группы, которым приходилось сдерживаться из-за записи звука, стали смеяться, повторяя наиболее понравившиеся им моменты. Улыбаясь, режиссер подошел ко мне.
– Весьма недурно, – сказал он. – Вы немного волновались, но это ничего. Со временем все пройдет. Конечно, вы не выполнили мое задание – я же просил вас отговорить Макса от брака, но так, как вы придумали, получилось даже лучше. Думаю, вы отлично будете смотреться в комедиях.
К нему подошел осветитель с вопросом, закончилась ли съемка и можно ли гасить юпитеры, и Лэнд отвлекся на него, а я, заметив, что Дорсет идет к выходу из павильона, побежала за ним. Мне хотелось поблагодарить его за участие в моей пробе.
– Мистер Дорсет!
Он остановился и выслушал мою бессвязную речь, не перебивая.
– Не стоит благодарности, – сказал Дорсет добродушно, когда я умолкла. – Тут неподалеку кафе для студийцев. Составите мне компанию?
– Нет. Своей вдове.
– Боже мой! – вскричала я. – Как же могло случиться, что ты еще не отвел ее к алтарю? Папа, я настаиваю. Одиночество не идет тебе на пользу! В доме нужна новая женщина! Наверняка она подаст мне достойный пример…
– Ты самая лучшая дочь на свете! – объявил Дорсет, кланяясь.
33
– Снято! – крикнул Лэнд. Члены группы, которым приходилось сдерживаться из-за записи звука, стали смеяться, повторяя наиболее понравившиеся им моменты. Улыбаясь, режиссер подошел ко мне.
– Весьма недурно, – сказал он. – Вы немного волновались, но это ничего. Со временем все пройдет. Конечно, вы не выполнили мое задание – я же просил вас отговорить Макса от брака, но так, как вы придумали, получилось даже лучше. Думаю, вы отлично будете смотреться в комедиях.
К нему подошел осветитель с вопросом, закончилась ли съемка и можно ли гасить юпитеры, и Лэнд отвлекся на него, а я, заметив, что Дорсет идет к выходу из павильона, побежала за ним. Мне хотелось поблагодарить его за участие в моей пробе.
– Мистер Дорсет!
Он остановился и выслушал мою бессвязную речь, не перебивая.
– Не стоит благодарности, – сказал Дорсет добродушно, когда я умолкла. – Тут неподалеку кафе для студийцев. Составите мне компанию?
Его слова напомнили мне, что я проголодалась, и через полчаса, разгримировавшись, мы сидели в кафе и разговаривали.
– Добро пожаловать на нашу плантацию, – сказал Дорсет. – И не пытайтесь меня переубедить. Голливуд – плантация, продюсеры – рабовладельцы, а все мы их рабы.
– Интересная точка зрения, – пробормотала я.
– Дело не в точке зрения, а в реальности. Думаете, кино – это искусство? Нет в нем никакого искусства. Кино – это помойка, которая позволяет зарабатывать хорошие деньги, вот и все. Чем раньше вы это поймете, тем меньше у вас будет разочарований.
– Как по-вашему, – спросила я, желая сменить тему, – моя проба удалась?
– Думаете, Шенбергу нужна проба, чтобы оценить ваш потенциал? – иронически прищурился актер. – Господи боже, да его секретарша уже подготовила два варианта контракта для вас. Один на три года, другой на семь. Проба определит только то, какой контракт вам предложат. Конечно, продюсеры были бы рады закабалить нас пожизненно, да вот беда – законы Калифорнии не позволяют заключать контракт дольше, чем на семь лет.
– Я ничего не понимаю, – беспомощно призналась я. – Мне говорили, что только после пробы…
– Деточка, – сказал Дорсет с добродушным снисхождением к моей наивности, – все уже решено, поймите! Проба – это так, формальность. Я не поклонник Шенберга, но он профи, и он сразу же видит, годится человек для кино или нет. Когда вчера авторша романа, как ее там… короче, ваша знакомая позвонила ему и изложила новые условия, он сначала поругался с ней, потом сказал, что должен подумать. Едва он повесил трубку, как сразу же велел доставить ему все фильмы, в которых у вас есть хоть что-то, похожее на роль. Ему даже принесли дубли роли, с которой вас сняли из-за… как ее… норвежки, в общем.
– Как Шенберг мог заполучить дубли? – изумилась я. – Картина снималась на другой студии! Все лишние материалы уже давно уничтожены…
– Один техник, поклонник норвежки, сохранил часть материала для себя, – объяснил Дорсет. – Недавно он перешел на работу сюда и, когда стали искать все о вас, рассказал, что у него есть пленка, которую мало кто видел. Шенберг выписал ему щедрую премию и просмотрел пленку. Он уже вчера решил, что вы ему подходите, но тянет время, чтобы добиться уступок от авторши по другим пунктам. Вас он согласен взять, но сценарий утверждать у нее не будет, это исключено. Выглядите вы прекрасно, голос у вас замечательный, поработаете над ним – и цены вам не будет. Думаю – и даже уверен, – что Шенберг предложит вам контракт на семь лет. Я бы советовал не подписывать его, потому что вас закабалят, будут перебрасывать из фильма в фильм и одалживать другим студиям, но вы же не послушаетесь меня, верно?
– Наверное, нет, – помедлив, призналась я. – Можно вопрос? Если вы так относитесь к… ко всему этому, – я сделала рукой неопределенный жест, который подразумевал все, что нас окружало, – почему вы все еще здесь?
– У меня чудесная жена и двое детей, – спокойно ответил Дорсет. – Кино позволяет мне заработать столько, чтобы они ни в чем не нуждались.
Я знала, что на Бродвее Дорсет считался крайне талантливым актером, но пьющим и гулящим. Такой образ жизни он вел больше двадцати лет, а потом в один прекрасный день встретил свою будущую жену и остепенился. Знакомые уверяли, что она оказалась узколобой мещанкой и держала гениального мужа в ежовых рукавицах, но точно было известно, что Дорсет не имел ничего против.
– У меня нет никого, кроме них, – продолжал мой собеседник ровным тоном, но по его глазам я видела, что затронутая мной тема ему небезразлична. – Если бы не Лили, я бы давно уже был мертв. Чем, несомненно, доставил бы искреннюю радость своим друзьям, – добавил он в своей обычной глумливой манере. – Потому что для людей нет ничего приятнее, чем хоронить того, кто во много раз талантливее их.
Он отвлекся на беседу с двумя актерами, которые подошли к нашему столику, а когда они удалились, повернулся ко мне.
– Так о чем мы говорили, дорогая дочь? Насчет контракта я вам уже рассказал. Если вы опасаетесь, что Шенберг будет к вам приставать, забудьте. Один раз он был женат на актрисе, крайне неудачно, и с тех пор спит только с теми, кто не имеет к кино никакого отношения. Главную роль играет Норма Фарр, она славная девочка, вы с ней подружитесь. На обаяние Стива Андерсона не покупайтесь – ненадежный партнер, всегда норовит повернуться так, чтобы он стоял лицом к камере, а вы – спиной. Учтите, что Лэнд иногда увлекается и упускает такие моменты, так что следите за ними сами. И не верьте, что наш режиссер заканчивал Оксфорд. На самом деле он кокни, а его речь и изысканные манеры – всего лишь актерская игра. Когда он вам надоест, уроните ему на ногу что-нибудь тяжелое, тогда-то он и заговорит более привычным языком.
На следующее утро секретарша Шенберга позвонила мне и сказала, что я должна приехать к определенному часу для подписания контракта. Я явилась за полчаса до назначенного времени, но мою пунктуальность никто не оценил, потому что мне пришлось ждать больше часа, пока глава студии разбирался с другими делами. Когда Шенберг наконец принял меня, то протянул мне для подписи семилетний контракт, не тратя время на разговоры. Среди прочего документ включал в себя недвусмысленно изложенное обязательство не подкладывать студии свинью и не заводить детей за все время действия контракта. Меня так и подмывало спросить у Шенберга, есть ли схожий пункт в договоре у мужчин, но я решила не искушать судьбу. В строке об актерском псевдониме, под которым меня будут указывать в титрах, стоял пропуск, и я указала на это Шенбергу. Сняв трубку, он рявкнул в нее:
– Энни? Пришли ко мне Годдарда, срочно! – Бросив трубку на рычаг, он повернулся ко мне. – Кстати, вчера я просил вас подумать над псевдонимом. Что-нибудь придумали?
Я предложила два варианта – Тина Коро, с написанием Corot на французский манер (чтобы не уходить далеко от моих настоящих имени и фамилии) и Тина Север (псевдоним, намекавший на мое происхождение). Шенберг отмахнулся от обоих предложений, даже не утруждая себя объяснениями, почему они не подходят. Не знаю почему, но я даже не подумала взять в качестве псевдонима фамилию отца – Корф. Впрочем, ее немецкое звучание тоже вряд ли пришлось бы Шенбергу по вкусу.
Зазвонил телефон, и Шенберг с хмурым видом снял трубку.
– Что? Джонни? Да, хорошо, я с ним поговорю. Джонни, как ты? Конечно, я занят, но все равно рад с тобой поговорить. – Пауза, во время которой Шенберг внимательно слушал собеседника, постукивая по столу красным карандашом. – Джонни, я уже много раз говорил тебе, что ты можешь быть со мной откровенным. Всегда, в любой ситуации. Разве не так? Ты тянешь, мямлишь… Лучше скажи сразу, чего ты хочешь. – Пауза. – Вот как? Что ж, я не буду притворяться и говорить, что рад этому, но раз ты принял такое решение, я не стану препятствовать. Когда ты возвращаешься в Лос-Анджелес? – Пауза. – Отлично. Приезжай, я тебя жду. Когда определишься с рейсом, скажи Энни, она пришлет машину, чтобы тебя встретили в аэропорту. Нет, Джонни, тебя встретят с машиной, и не надо говорить мне о такси! Все. До скорого!
Шенберг повесил трубку и, бросив карандаш, несколько раз энергично провел руками по лицу, словно этот жест помогал ему перестроиться с уровня семейных дел на деловой. Я вспомнила, что Джонни – сын продюсера, которого он в свое время со скандалом отнял у бывшей жены. Кажется, он учился в университете, но я не помнила, в каком именно.
– Гарвард ему, видите ли, не нравится, – сказал Шенберг с раздражением, обращаясь, судя ко всему, к портрету старой дамы на стене. – Делаешь для детей все, что можешь, и даже больше, а им на это плевать. – Он повел носом, как хоботом, и покосился на меня. – Забудьте то, что вы сейчас слышали. Тем более что вас это вообще не касается.