— Плохо дело, — сказал капитан Джорджио, внимательно осматривая горизонт на севере и юге.
— Разве вы боитесь дождя? — спросил американец, с которого вода лила такими потоками, что можно было подумать, будто он только что вылез из реки. — Какая нелепость!
— Я ведь собственно не дождя боюсь.
— Чего же в таком случае? Может быть, лихорадки? Ба! Ведь мы железные люди.
— Я боюсь наводнения, Джеймс. Вы знаете, что Сицзян несет свои воды с юга от нас, а Хуншуйхэ — с севера; обе эти реки выходят из берегов в дождливое время года.
— Мы примем ванну.
— Подождите, когда эти реки разольются по степи, и тогда увидите, какая тут будет ванна. Тут будет столько воды, что даже янки найдется в чем утонуть.
— Э! — воскликнул упрямец. — Каких-нибудь четыре взмаха рук — и мы спасены.
— Однако какой вы хвастун, Джеймс. Клянусь Бахусом! Хотел бы я видеть, как вы переплываете сто миль воды.
— Сто миль? Река разливается на целых сто миль?
— Мне кажется, сэр Джеймс, — сказал поляк, — что это такое расстояние, которое способно испугать даже янки, сильного, как бегемот.
— В таком случае мы непременно утонем! А ведь обидно будет утонуть в китайской реке. По крайней мере, хотя бы река-то была американская!
— Может быть, она пощадила бы вас? — спросил маленький китаец.
— Я этого не говорю, но… тем не менее, то была бы американская река. Необходимо во что бы то ни стало подготовиться к наводнению. О! Не построить ли нам плот?
— Если вы потащите его на ваших плечах, то с удовольствием, — сказал капитан. — Однако у вас оригинальные идеи, друг мой Джеймс.
— Дело идет о спасении собственной шкуры. По крайней мере, нельзя ли найти хоть какое-нибудь убежище?
— Я не вижу никакого.
— Мне вспомнилось одно, — сказал Мин Си.
— Где оно? — спросили трое белых с некоторой тревогой.
— На границах провинции, близ Юньнани. Там есть великолепный грот, называемый Коо-Чинг. До него можно добраться за двое суток.
— А там мы будем вне опасности?
— В гроте, конечно, нет, но на самой горе — да.
— Только когда и как мы доберемся до надежной пристани? — сказал капитан. — В путь, не теряя больше ни минуты!
Надежда достигнуть обещанного убежища ободрила путешественников, которые, не обращая больше внимания на потоки воды, пустили лошадей в галоп и направились к западу.
Бедные животные сильно устали, так как земля была глубоко пропитана водой. Лошади по колено уходили в воду в лощинах, путались в водорослях и скользили в грязи по берегу прудов, озер и ручьев, которых каждую минуту становилось все больше.
Вечером путешественники, усталые, промокшие, измученные дождем, расположились под бананом, который грустно и одиноко возвышался среди мокрой степи.
Ночь была ужасна. Неистово бушевал ветер, и дождь лил как из ведра, насквозь промочив палатку; подземные воды, проникая сквозь поры почвы, гасили огонь и затапливали людей и животных. Казалось, что целое озеро, подвергавшееся колебаниям прилива, простиралось под землей, так что, приблизив ухо к земле, можно было слышать глухой шум, как будто в подземных водах свирепствовала буря.
Никто не мог спать из-за ветра и дождя, а также из страха быть застигнутым наводнением. Двадцать раз капитан вставал в беспокойстве, влезал на банан, стараясь рассмотреть, что делалось на черте горизонта, и двадцать раз американец поднимался, боясь, что верхний слой почвы не выдержит и обрушится в воду под тяжестью их лагеря.
В шесть часов утра, проглотив немного чая, наши путешественники продолжали свой утомительный поход, спеша достигнуть грота Коо-Чинг, единственного убежища, которое могло спасти их от гибели.
Лошади были страшно утомлены и вели себя очень беспокойно. Приходилось пускать в дело кнут, чтобы заставить их двигаться вперед; часто они поворачивали голову и пытались бежать на восток.
Местность была везде одинакова — без леса и даже без единого деревца. Только и виднелись болотный тростник, выросший за несколько дней, да несчастные кустики. Ни одной хижины, ни одной загородки, ни одного зверя кругом, насколько можно было кинуть взгляд.
В полдень путники сделали остановку возле нескольких печально торчащих кустов, сварили себе немного риса, проглотили по несколько глотков водки, а затем продолжали путь, все так же под дождем.
— Да что же, кончится это когда-нибудь, в конце-то концов? — спросил американец.
— Терпение, Джеймс, — отвечал капитан. — Сегодня вечером мы отдохнем в гроте.
— Я бы отдал год своей жизни за горшочек вареного риса. Если эта собачья жизнь еще продолжится, я сделаюсь худым, как селедка, и желтым, как дыня.
— Сегодня вечером у вас будет огонь и горячий рис.
В шесть часов вечера, в ту минуту, когда уже совсем стемнело, китаец, трусивший впереди всех, указал пальцем на возвышение, едва видневшееся сквозь густую завесу дождя.
— Что это? — спросил капитан.
— Гора Коо-Чинг, — отвечал Мин Си.
— Давно пора! — воскликнул американец. — Я совсем изнемог. Измученные лошади под ударами кнутов помчались вперед, рассекая воду, ослепляемые молниями и оглушаемые раскатами грома.
К восьми часам бедные животные, все в крови, мокрые от дождя и пота, подъехали к подножию горы и остановились перед темным отверстием.
— Это грот, — сказал китаец.
Всадники соскочили на землю и вошли в отверстие, таща за собой лошадей. Несколько минут спустя они остановились над спуском, довольно крутым, скользким и мокрым.
— Господа! Где же это мы? — спросил американец, ничего не видя в окружающей темноте.
— Подождите! Сейчас мы зажжем огонь, — отвечал китаец. — Пойдем, Казимир.
Поляк и китаец вышли и поползли на гору, где вскоре собрали две охапки дров и несколько смолистых веток, которые должны были в горящем виде служить факелами.
Мин Си зажег одну из этих веток, красноватое пламя которой ярко осветило пещеру.
— Следуйте за мной, — сказал он. — Оставим здесь лошадей и войдем во второй грот, который просторнее и суше этого.
Каждый из них, бросив беспокойный взгляд на огромную равнину, на которой свирепствовал ураган, нагрузил на себя ружье, часть амуниции, палатки и провизию и последовал за маленьким китайцем, освещавшим дорогу.
Первая пещера, довольно обширная — высотой более сорока футов и длиной и шириной не менее ста — оказалась пустой и страшно сырой. В глубине ее виднелся постепенно опускавшийся темный коридор, покрытый роскошными сталактитами, с которых медленно, с равномерным и монотонным шумом сбегала вода. Гулко раздавалось эхо, разнося под сводами шум шагов и голоса путешественников.
Минут через десять путешественники достигли второго грота, при виде которого у них вырвался крик изумления. Куполообразной формы, высотой более ста восьмидесяти футов, при соответствующем диаметре, он был весь выложен разноцветными камнями, словно инкрустацией. С земли поднимались сталагмиты — легкие, изогнутые, прозрачные, как алебастр, известковые массы, покрытые, как и потолок, желтыми, голубыми, красными каменьями и окаменелыми растениями с листиками, на которых еще виднелись жилки. Сверху спускались длинные узловатые сталактиты, прозрачные, как стекло, и переливавшиеся всеми цветами радуги.
— Прелестно! Великолепно! — восторгался американец.
— Сознаюсь, я в жизни еще не видел ничего подобного, — подтвердил капитан, — это поразительно!
— Скажите — очаровательно; это дворец какой-нибудь волшебницы, и мы здесь преудобно устроимся, не обращая внимания ни на ветер, ни на дождь.
— Мы еще лучше устроимся, когда разожжем хороший огонь, — сказал Мин Си.
— Ты говоришь, как по книге, маленький канонир. Живее наполняй котелок.
Китаец с помощью поляка взялся за дело и, хотя дрова были сырые, им все-таки удалось разжечь огромный костер, на котором можно было зажарить целого быка.
Утесы, колонны, сталактиты и сталагмиты осветились красным огнем, и свод купола заблестел, как будто весь был усыпан бриллиантами.
Котелок, наполненный доверху, начал закипать, распространяя вокруг себя аппетитный аромат.
Нечего и говорить, что все воздали должное обеду, приправленному последней фляжкой водки, которую предусмотрительный капитан берег все время про запас. Американец выпил свою чашку за процветание и свободу Италии, а капитан Лигуза — за Америку.
— Друзья мои, — сказал янки, бывший все еще в хорошем расположении духа, — я предложил бы остаться здесь до окончания дождей. Запаса риса и сушеной рыбы хватит дней на пятнадцать, а то и больше, в чае тоже нет недостатка. Здесь не холодно, здесь нет дождя и, наконец, здесь можно отлично спать. К чему нам желать лучшего?
— Та же самая мысль пришла и мне в голову, — сказал капитан. — Почему бы нам не…
— Потому, что нам грозит наводнение, — прервал его Мин Си.
— К черту наводнение! — воскликнул Корсан. — Плевать мне на него.
— Потому, что нам грозит наводнение, — прервал его Мин Си.
— К черту наводнение! — воскликнул Корсан. — Плевать мне на него.
— А между тем нам не следовало бы пренебрегать им, сэр Джеймс. Мы находимся на уровне шестидесяти метров под поверхностью земли, и если начнется разлив вод, мы рискуем утонуть.
— Разве ты хочешь идти спать наружу?
— Я этого не говорю.
— Мин Си справедливо говорит, — вмешался капитан, — нынешнюю ночь мы еще можем пробыть здесь Шум разлива нас разбудит, и мы поспешим выйти.
— Тогда я ложусь у огня и закрываю глаза, — сказал американец. — Я и так не сплю целых две ночи.
Янки разостлал свою попону и улегся на нее, протянув ноги к огню. Товарищи его, падавшие с ног от усталости, не замедлили последовать его примеру.
Тем не менее капитан не мог сомкнуть глаз, хотя чувствовал себя разбитым. Мрачное беспокойство мучило его и не давало уснуть Мысли его то и дело возвращались к наводнению, которое могло наступить с минуты на минуту и затопить огромную равнину, находящуюся между двумя великими реками. Много раз выходил он на воздух осмотреть горизонт, несколько раз прикладывал ухо к земле и всякий раз ему казалось, что он слышит глухой шум — шум приближающегося наводнения. Наконец усталость взяла свое, и он задремал у огня, как вдруг, разбуженный топотом и ржанием лошадей и отдаленным шумом, приближавшимся с необычайной быстротой, вскочил на ноги и бросился в галерею узнать, что случилось.
В отдалении слышался глухой рев, подобный тому, который производит река, вырвавшаяся из берегов и заливающая окрестности.
— На гору! На гору! — кричал он, подбегая к товарищам.
— Что случилось? — спросил американец, сразу проснувшийся.
— Наводнение! Все наверх!
Этого было достаточно, чтобы поднять спящих. Быстро навьючили они на себя оружие, попоны, провизию, котелок и бросились к галерее.
Шум, означавший прорыв воды, приближался со скоростью звука и раздавался в пещерах с такой силой, что, казалось, их своды готовы были обрушиться.
Толкая друг друга, падая и вновь поднимаясь, ударяясь о стены и сталактиты, задыхаясь, испуганные, потерянные, кинулись они вперед, стараясь выбраться на гору, но было уже поздно.
Хуншуйхэ прорвала плотины и затопила равнину. Гигантская волна, пенясь и ревя, поднималась с юга, опрокидывая деревья, тростник, кусты, наступая с неумолимой быстротой.
Вода подходила все ближе и ближе и наконец со страшной силой ударилась о гору и хлынула в пещеру, где поглотила людей и животных.
XVII. Двое суток под водой
Напор воды был действительно ужасен. Несчастные искатели священного меча, опрокинутые первой же волной, избитые и исцарапанные о сталактиты, в изорванной одежде, все в крови, барахтались в массе все прибывавшей воды, стараясь выплыть наверх, что и удалось им наконец после долгих усилий.
Огонь потух, поэтому приходилось ориентироваться в потемках, отыскивая более или менее надежное убежище, хотя бы на первое время.
Первой мыслью капитана было направиться к галерее, чтобы оттуда пробраться к выходу, но вскоре пришлось убедиться, что и там путь к спасению был уже отрезан. Это открытие его испугало.
— Мы в могиле, — прошептал он.
Ухватившись за один из сталактитов, которых здесь было такое множество, он стал звать своих товарищей, растерявшихся еще больше него.
— Эй! Джеймс, Мин Си, Казимир! — кричал капитан. — Где вы?
— Джорджио! — откликнулся американец. — Где мы? Я ничего не вижу и весь разбит.
— Найдите себе точку опоры, друзья, и говорите тише. Эхо здесь так сильно, что невозможно расслышать друг друга. Джеймс, знаете ли вы, где мы находимся?
— Конечно, нет. Да едва ли и возможно это определить. А вы где?
— Если я не ошибаюсь, я нахожусь над галереей.
— Что? Над галереей, сказали вы? Где она находится?
— Подо мной по крайней мере футов десять глубины.
— Десять футов! — с ужасом воскликнул американец.
— Разве вас страшат десять футов воды?
— Не это меня путает, но я думаю, что если у нас столько воды над галереей, то под ней ее гораздо больше.
— Все равно. Ну, друзья, ищите один из тех белых утесов, которые, по моему мнению, не должны были полностью скрыться под водой. Если я правильно помню, среди грота возвышался один из них, довольно высокий и очень широкий.
— Но я совсем заблудился, — воскликнул поляк.
— И я тоже, мой мальчик, — отозвался американец. — Имей я кошачьи глаза…
— Придется постараться обойтись без них, — сказал капитан. — Ну, теперь плывите, пока я буду свистеть, чтобы направлять вас.
Капитан стал свистеть, а другие, освободившись от тяготивших их сапог, которые после многих ныряний им удалось подвесить к поясу, начали плыть, ударяясь о сталактиты и сталагмиты.
— Я ободрал себе нос о колонну! — объявил американец после нескольких взмахов руками. — Черт бы их взял! Где же я? Я больше не двинусь с места.
— Клянусь пушкой! — заревел поляк, который чуть было не сел на очень острый сталагмит. — Я чуть было не посадил сам себя на кол, как это проделывают в Турции… Ой!.. Ой!..
— Смелее, друзья! — ободрял капитан.
— Хорошо вам говорить — смелее! — отвечал американец. — Мне кажется, что я совсем выбился из сил.
— Тише, Джеймс, или я больше не скажу ни слова.
Мало-помалу воцарилось молчание, и после тысячи кругов и полукругов между сталактитами, колоннами и утесами поляку, американцу и Мин Си удалось присоединиться к капитану, который все еще держался над галереей.
Когда все наконец собрались, начались поиски утеса, который должен был находиться где-то в центре пещеры. Капитан некоторое время продвигался вдоль стен, а потом направился на середину, где стукнулся носом о что-то твердое и тут же понял, что это и было то убежище, о котором они мечтали. Помогая друг другу, четверо пловцов достигли вершины утеса, почти на два метра выступавшей над водой.
— Ах! — воскликнул американец, вдыхая полной грудью. — Я уже начал терять силы!
— А вы думаете, что мне было лучше, чем вам? — сказал поляк, стряхивая воду со спины. — Я плыл, как корабль, лишенный мачт, ударяясь о тысячи утесов. Я ободрал себе всю кожу об эти утесы.
— Мы больше не будем царапаться, мой мальчик. Мы мило устроимся на этом утесе и будем есть и спать, ни о чем не беспокоясь. Если бы у меня каждый день был обед, бочонок виски и лампа, я бы навсегда поселился в этом гроте и основал бы здесь…
— Американскую колонию, — поспешил вставить поляк, покатываясь со смеху.
— Да, насмешник.
— Оставим шутки и будем лучше думать о том, как бы отсюда выбраться, — сказал капитан. — Наше положение далеко не из завидных; если вода будет прибывать, я не знаю, чем все это кончится.
— У меня созрел целый план, с помощью которого мы отсюда выйдем, и притом очень скоро, — объявил американец.
— Какой?
— Надо пробуравить стены.
— План чисто американский, Джеймс, но, к сожалению, в настоящую минуту совершенно невыполнимый. Я бы хотел видеть, как это вы пробуравите своим ножом десять, двадцать, а может быть, сто метров утеса.
— Самое лучшее, что мы можем сделать, — это спать в ожидании, пока спадет вода, — сказал китаец. — Мы не можем выбраться отсюда до тех пор, пока галерея заперта.
— И сколько дней мы должны этого ждать? — спросил Корсан.
— Может быть два, три, пять, а может быть, и все восемь дней.
— Восемь дней! Ну, тогда я закрываю глаза и сплю.
— А если вода поднимется еще выше? — спросил Казимир.
— Тогда мы расстанемся с этой жизнью и заснем уже вечным сном. Итак, в постель, господа! О! По крайней мере нам не надо тушить огня.
Американец, капитан, Казимир и Мин Си примостились в углублениях, которые как будто именно для них и были сделаны, и постарались заснуть.
Не прошло и шести часов, как капитан проснулся. Он ощущал необъяснимое недомогание, зевал так, что рисковал вывихнуть челюсти; пульс замедлился, взор туманился; чувствовались тяжесть во всем теле и легкое головокружение.
— Что бы это значило? — спросил он сам себя, проводя рукой по лбу, покрытому потом. — Я словно заболел. Что со мной?
Он выполз из своего угла и протянул руки налево, где слышалось тяжелое дыхание товарища.
— Что с вами? — спросил он, тряся кого-то.
— Это вы, Джорджио? — отвечал американец.
— Да, мой друг. Отчего вы так хрипите?
— Отчего?.. Я не знаю, что со мной, но мне точно нездоровится. Такое ощущение, будто у меня на животе лежит стопудовый камень. А вы ничего не чувствуете?
— Да, Джеймс, у меня головокружение и общее недомогание.
— Чему вы это приписываете?
— Не знаю.
Казимир и китаец, услышав разговор двоих друзей, тоже поднялись. Они также плохо себя чувствовали, и им было тяжело дышать.
— Мин Си, — спросил капитан, — может быть, воды Хуншуйхэ чем-нибудь заражены?