— Эвриклея, нужно, чтобы Фресандр ничего не выболтал об Одиссее. Просто скажем, что никто царя погибшим не видел, зато слышали, что он уплыл грабить побережье и вместе с остальными его не было. И ты молчи, я только Антиклее и Лаэрту расскажу.
Эвриклея все поняла верно и приняла свои меры.
«Утром поговорю с Антиклеей, она должна понять и поверить», — решила Пенелопа.
Но утром их разбудил страшный крик служанки Антиклеи. Вбежав в спальню царицы, Пенелопа увидела страшную картину — Антиклея повесилась! Она не перенесла известия о смерти сына.
У Пенелопы сжались кулаки:
— Ну, Навплий, не попадайся мне на пути! Покарайте его, боги!
Пенелопа не очень любила свекровь, вернее, просто не любила, причем взаимно, но видеть мать, удушившую себя только из-за известия о гибели сына, тяжело.
Пока хоронили Антиклею, всем было не до Фресандра. Пенелопа вспомнила о незадачливом пьянице только через несколько дней:
— Эвриклея, где он?
— Отравлен! — бодро объявила нянька.
У Пенелопы глаза округлились от ужаса.
— Кем?!
Она соображает, что говорит, ведь их слышат многие?!
— Навплием. Сизифово зелье, отсроченная смерть, когда человека травят, а умирает он позже. Фресандра потому и оставили на острове, чтобы нас в его смерти обвинить.
Самой Пенелопе нянька тихонько шепнула на ухо:
— Помер с перепою…
— Навплий лгун! Он не видел гибели царя Итаки, а его сын Паламед утонул в колодце! Одиссей и Диомед не сумели спасти жадного Паламеда.
Сказала просто так, пришлось объяснять.
— Да, они нашли клад, Паламед первым полез в колодец за золотом, но взял слишком много, веревка не выдержала и оборвалась, Одиссей и Диомед вытащили только обрывок веревки, а сам Паламед утонул.
Евпейт прищурил глаза:
— Откуда это известно?
— Фресандр рассказал. Я с ним беседовала после отплытия Навплия. А еще о том, — царица возвысила голос, чтобы слышали все, — что Навплий зажег ложный костер, чтобы направить корабли ахейцев на скалы. Он так делал в молодости и грабил тех, кто выбирался на берег.
Нашлись те, кто вспомнил о таких слухах. Но Евпейт снова усомнился:
— Почему Навплий оставил Фресандра на Итаке, если знал, что тот может рассказать многое?
— Фресандр остался мертвецки пьяным и отравленным. Я просто успела поговорить с ним до утра, а потом было не до него. Когда умер Фресандр?
— Вчера, царица.
— Жаль, не успел рассказать всего… Одиссей жив и вернется домой. Только вот когда — неизвестно. Фресандр сказал, что царь Итаки отправился грабить побережье, его там видели. И в числе погибших у Эвбеи Одиссея не было.
Одиссей вернется!
Можно верить или не верить в гибель Одиссея, но факт налицо — царя Итаки дома не было. Даже если Тиресий прав и Одиссей будет где-то мотаться еще десяток лет, это означает, что все эти годы она должна научиться обходиться без мужа. Не в спальне, хотя и там тошно, по ночам выть хочется, а вообще в жизни. Воспитать сына, сохранить царство, сберечь свою честь.
Последнее оказалось на удивление трудным, но вовсе не потому, что царица молода и не может без мужчины, а потому, что нашлись те, кто решил заменить Одиссея, не очень интересуясь желанием самой Пенелопы. Первый, конечно, Евпейт, этот охотился давным-давно, ловил каждую возможность унизить ее, показать неспособность женщины управлять царством, защитить себя. Когда понял, что не получается, стал подстерегать моменты, чтобы опозорить. А чаще создавал такие сам.
Жить с постоянной оглядкой на Евпейта или кого-то другого невозможно, сначала Пенелопа береглась, а потом мысленно махнула рукой: сумею защититься! Евпейт так не считал…
В небольшом шатре спрятаны от солнца одежда, оружие и еда. В колчане стрелы, одна из которых с дефектом — она с трещиной древка и сломается пусть не в полете, так при попадании. Стрела хороша, но толку от нее никакого. Чтобы не перепутать с другими, Пенелопа сама выщипала часть оперения, почему не выбросила саму стрелу, не знала и сама, словно чувствовала что-то.
Царица заглянула в шатер переодеть тунику, слишком жарко. Привыкшие, что хозяйка все делает сама и в их помощи не нуждается, служанки остались с остальными на поле. Она скользнула в шатер, но переодеваться не стала, только выпила воды и взялась за шнуровку сандалии, чтобы переобуться, когда услышала какое-то движение за спиной. Резко повернувшись, Пенелопа выпрямилась. Заслоняя выход из шатра, стоял Евпейт. Подловил-таки!
— Ты перепутал шатер, Евпейт. Выйди.
Евпейт нехорошо усмехнулся. Понятно, все ее оружие у него за спиной, рядом только колчан со стрелами. Чтобы дотянуться до лука, придется шагнуть к итакийцу, а значит, просто попасть в его руки. Это тебе не Ликет в темноте пещеры…
Кричать? Но пока прибегут, Евпейт успеет сорвать тунику и не только. К тому же Пенелопа чувствовала, что если сейчас позовет кого-то на помощь, то освободиться от притязаний итакийца уже не сможет. Нет, с ним надо справиться самой, причем так, чтобы больше не сунулся.
Память услужливо подсказала: стрела. Та самая, надломленная…
Не спуская глаз с Евпейта, Пенелопа протянула руку к колчану. Только бы не перепутать и взять ту, что нужно. Под пальцы попало неровное оперение — она! Все так же не глядя на колчан, царица вытянула стрелу. Евпейт с усмешкой наблюдал. Хочет выстрелить? Пусть, лук-то позади него. Он уже представил себе эту картину: Пенелопа потянется за луком… сначала сделать полшага в сторону, якобы уступая ей дорогу, потом завалить, подмять под себя… Кричать она не будет из гордости, а значит, справиться удастся… Евпейт не знал женщину, способную не подчиниться его мужской силе.
Ну, а дальше все просто. Должна же эта гордячка оценить его мужскую стать! Но он будет столь обходителен только сначала, слишком долго Пенелопа водила его за нос, слишком долго тянула, чтобы Евпейт был бережен. Нет, сначала просто заставить подчиниться, потом немного успокоить для вида, а уж потом… Э, дорогая, потом ты станешь рабыней, ползающей у ног и умоляющей пощадить!
Перед мысленным взором Евпейта уже разворачивались заманчивые картины будущего овладения и унижения царицы Пенелопы. Даже естество встало дыбом, показывая готовность. От этого будущего их отделял всего шаг — ее шаг к луку. Без оружия противостоять сильному мужчине Пенелопа не сможет, все же она женщина, пусть и не слабая.
И вдруг Евпейт увидел то, во что не смог сразу поверить. Царица достала большую стрелу, способную пробить с сотни шагов щит, и спокойно, медленно поломала ее, как тонкую палочку! Нет, усилие было заметно, но не столь большое, чтобы его и усилием-то назвать.
Что же у нее за руки?!
Пенелопа поняла, что добивать Евпейта нужно, пока не пришел в себя. Царица вдруг кивнула, словно соглашаясь с итакийцем, хотя тот ничего не говорил:
— Ты прав, я могу обойтись и без лука, одними руками. Хочешь попробовать на своей шее или твоей поломанной руки будет достаточно?
Не дожидаясь, пока он ответит, протянула руку за луком. Итакиец отдал.
Обходя Евпейта, как столб, Пенелопа тихонько посоветовала:
— Не попадайся мне на пути, изувечу.
Кто бы только знал, каких усилий ей стоило уйти спокойно, даже колени дрожали, но вида не подала. Евпейт так и стоял, молча глядя царице вслед. Итакиец знал одно: он должен победить эту женщину! Если не удается заманить ее в свою постель или взять силой, значит, нужно сделать это хитростью.
— Ты не желаешь быть моей? Значит, станешь нищей! Я заставлю тебя просить помощи, гордячка спартанская!
Началась экономическая война. Евпейт решил не просто разорить Пенелопу, но сделать это почти красиво.
Тиндарей запросил помощи у Одиссея во время сватовства к Елене уже через несколько дней, потому что его хозяйство едва не разорила толпа женихов? Почему бы не устроить такую же Пенелопе? Для всех она вдова, что бы там ни говорила гордячка спартанская, объявлено, что Одиссей погиб, сам он отсутствовал больше десяти лет, не вернулся и теперь, когда все остальные либо приплыли, либо объявлены погибшими. Чего же еще ждать?
Но Евпейт все же решил ждать, а это он умел. Сначала нужно сплести сеть, потом набрасывать на добычу, сквозь слишком дырявую она может ускользнуть. Добыча была крупной и первую сеть просто прорвала. Но Евпейт готов сплести новую, более прочную.
— Попадешься, Пенелопа, никуда не денешься! А не подчинишься, значит, погибнешь!
Борьба с царицей Итаки стала для Евпейта делом всей жизни.
Пенелопа долго сидела на Караксе — «Утесе ворона» — и смотрела вдаль. Где же ты, Одиссей? Она понимала, что если муж уплыл вместе с остальными, но не налетел на скалы, а отправился грабить побережье, то действительно может долго не вернуться. Почему, за что ей такая судьба, быть замужем, но без мужа?
Сколько они прожили вместе? Счастливый год до рождения первого сына? Не было этого года, Одиссея почти не бывало дома, его стихия — морские просторы. Одиссей не может, как Лаэрт, жить дома со своей семьей. Почему Лаэрт когда-то перестал ходить в море? Антиклея однажды рассказывала, что после рождения Одиссея Лаэрт забыл, что столько лет бороздил Великую Зелень, объявил всем, что отныне с Итаки ни ногой, и развел сад.
Царица вдруг подумала, хотела бы она, чтобы Одиссей тоже занимался садом? И поняла, что нет, вовсе не хотела. Да, в первые годы она обижалась из-за его отсутствия, дулась, но стоило крепким рукам Рыжего обнять ее за плечи, как все обиды напрочь забывались, Пенелопа зарывалась лицом в рыжую поросль на груди мужа и переставала думать обо всем, кроме одного — Одиссей с ней.
Некрасив? Да. Рыж? Конечно, даже пег, поскольку рыжая шевелюра выгорала на солнце, а потом и вообще стала седеть. Он невысок ростом, коренаст, плечи шире трона, на котором сидит, страшный болтун, не слишком умен, разве что неимоверно хитер, не слишком благороден, ее Рыжий не станет отдавать свою голову ради кого-то, не очень-то справедлив…
Все эти качества можно было перечислять и перечислять. Но было одно, которое перечеркивало все недостатки, — Пенелопа любила этого рыжего болтуна. Понимала, что враль, что часто и сам не знает, где заканчивается жизнь и начинается вымысел в его рассказах, но делала вид, что верит. Наверное, и остальные также.
Небось, вернется, будет врать про каких-нибудь циклопов или богинь, которые умеют превращать людей в зверей, причем зверей добрых, в то, что единственный спасся, проплыв между Сциллой и Харибдой… Интересно, что еще может придумать этот рыжий враль, чтобы оправдать свое десятилетнее отсутствие (Пенелопа не сомневалась, что муж будет путешествовать ровно столько, сколько предсказал оракул)? Скажет, что несколько лет жил на острове по ту сторону Столбов у какой-нибудь нимфы, а она, ну, конечно, влюбленная по уши, не отпускала от себя, и если бы не помощь богини Афины, так вообще обрел бы бессмертие и оказался на Олимпе.
Пенелопа вспоминала и вспоминала… Как Одиссей рассказывал и, завираясь, то путался, то повторял одно и то же в разных вариантах, а она, обладавшая прекрасной памятью, легко выводила его на чистую воду. Он смеялся, крутил кудлатой рыжей башкой, просил никому не выдавать…
Одиссея спасало то, что слушатели обычно бывали разные, по всей Великой Зелени царь Итаки слыл занимательным повествователем, его историй ждали у всех костров и очагов, не запоминая и не анализируя, как сказал, так и сказал.
Вот уж наврется, когда вернется, вдоволь…
Когда вернется… Прошло уже десять лет, Телемах подрос, вытянулся, скоро мать догонит. Не будь Пенелопа сама высокой (выше Одиссея), смотрел бы на мать свысока. Но ум все равно детский, на девочек поглядывает, а краснеет от ответных взглядов, точно сам девчонка.
Мать сумела научить его точно посылать стрелы в цель, плавать, нырять, бегать и прыгать, даже биться мечом, вложила все знания о мире, которыми обладала сама, кроме разве чисто женских вроде ткачества и прядения, но научить сладить с женщиной не может. Пора привлекать либо деда, либо все же Ментора. Ему Одиссей поручал сына, уплывая в Троаду. Ментор спокойно подождал, когда Пенелопа воспитала и образовала Телемаха, пусть теперь хоть сделает из него мужчину!
Не матери же объяснять, как прижать девчонку, чтобы никто не видел… И вообще, обычно сыновья не представляют себе матерей в роли любовниц и даже жен в постели, хотя понимают, что их родили после определенных действий. Но объяснить все это значило бы низко пасть в глазах сына. Он не может не видеть вожделенных взглядов, которые бросают на царицу мужчины, не может не понимать, что они значат, хотя сам и не пробовал, но представить себе мать с кем-то в постели для подростка слишком…
Мужчину — воина и охотника она уже вырастила, причем разумного мужчину. Пусть теперь Лаэрт займется воспитанием из внука мужчины-любовника!
Не рано ли на двенадцатом году? Лучше сейчас, пока какая-нибудь красотка, которая не умней самого Телемаха, не научит его тому, чего не умеет сама.
Пенелопа рассмеялась:
— Ну, Рыжий, я за все с тебя спрошу, когда вернешься! И за необходимость оставаться красивой столько лет, не зная мужской ласки, и за то, что приходится быть для сына и мамой, и папой!
Пока благие намерения так и остались намерениями, посмотрев на сына, Пенелопа решила, что высокий рост еще не признак взрослости, и с воспитанием из Телемаха любовника можно подождать. А вот Ментора и впрямь пора привлекать к обучению царевича.
— Ментор, ты не забыл, что Одиссей тебе поручал сына?
— Ты так хорошо со всем справлялась, царица…
— …что ты решил, что вместо занятий с царевичем можешь развлекаться с рабынями? Нет уж, я научила Телемаха всему, что знала и умела сама, теперь твоя очередь. Вырастет из царевича недоумок, ты будешь виноват!
— Что он знает?
— А почему бы тебе не спросить у самого Телемаха?
Ментор попытался выяснить, что же действительно знает и умеет царевич, и был просто изумлен.
— Кто научил тебя так владеть луком?
— Царица.
Конечно, это не рука взрослого мужчины, но для подростка очень хорошо.
— А о Геракле кто рассказал?
— Меня всему учила мама.
Ментор задумался: чему же тогда учить ему?
Что за жена у Одиссея и чего ради он где-то мотается, если дома ждет вот такая женщина?!
Утром до рассвета встать, принести жертвы домашним богам, намазать на лицо и тело все, что приготовила Эвриклея, поделать, пока никто не видит, гимнастические упражнения (ее грудь до сих пор не опала и живот не висит!), разбудить слуг, распределить работу на день, потом прическа, одевание, завтрак, беседа с Телемахом (обязательно, нужно узнать, чему научился за предыдущий день), заботы по дому, присмотр за большим хозяйством, встречи с торговцами, ткачество… множество больших и малых дел, не терпящих (или даже терпящих) отлагательства, суета, люди вокруг до самого позднего вечера…
Она успевала многое, успевала что-то придумать, за чем-то приглядеть, что-то сделать сама, с кем-то поговорить… все без остановки, без раздумий, чтобы не было и минутки свободной.
Но потом наступала ночь, когда гасли все светильники, кроме малых, когда затихал дворец и вся Итака, когда все были в своих спальнях с кем-то, а она одна. Много лет одна, и еще неизвестно, сколько впереди.
Она внушает всем, особенно Телемаху, что Одиссей вернется, что он герой, ему нужно подражать, подвиги запоминать. О подвигах рассказывает сама почти ежедневно, создавая далекому отсутствующему мужу тот самый ореол Героя. Нет, не ради Одиссея или себя, ради Телемаха, сыну нужно знать, что он сын героя.
Наверное, любая мать поступала бы так же, если бы могла. Дело в том, что она не могла, но поступала. Не могла расслабиться, позволить себе ничего лишнего, не могла допустить даже вольного взгляда, она не вдова, которая может снова выйти замуж, она жена, верно ждущая своего мужа.
Ночами бывало особенно тошно, когда в ночной тьме руки искали и не находили никого рядом, когда просыпалась в слезах, обнимала пустоту, скрипела зубами от тоски… Молодая, сильная женщина, всего дважды рожавшая, одна, много лет уже одна, и сколько еще предстоит? Пройдет молодость, лучшие для женщины годы, а что потом? Что, если, вернувшись, Одиссей не захочет ее? Стоит ли беречь себя, стоит ли ждать, если все вокруг твердят: погиб, погиб, выходи снова замуж!
— Где ты?! Где ты, Аид тебя возьми?! Хотя бы весточку прислал!
За окном снова орут коты, у них время любви, им наплевать на одиночество царицы. Всем наплевать, и пожаловаться некому, никто не поймет. Одинока? Выходи замуж, десять лет ожидания прошли, никто не осудит, даже вернувшийся муж, имеешь право… тем более весть принесли о гибели.
Ее право выйти замуж, выбрать другого мужчину взамен невернувшегося, ее право… Сыну нужен отец, пусть неродной, но отец… Итаке нужен царь… дому нужна защита… женщине нужен мужчина…
Без царя с одной царицей Итака уже прожила больше тринадцати лет и не развалилась… Защита у дома крепкая, без мужчин обошлись, вернее, наняли… И сына воспитает не хуже блудного отца, от Одиссея, который вечно в море, все равно толку мало, разве что на какой-нибудь остров с заразой завезет и погубит… Оставался мужчина для нее самой…
Обойдусь! Безо всех обойдусь — без царя, защитника, воспитателя, даже без мужа, где его гарпии носят?!
Покрутившись с бока на бок, Пенелопа засыпала, чтобы совсем скоро подняться и начать новый день с бесконечными заботами, ведущий к ночи, когда снова и снова будет мучить одиночество и мысли о том, как жить дальше без Одиссея.
После погребения Антиклеи старый Лаэрт и вовсе перестал появляться во дворце, постоянно жил в своем небольшом доме, работая в саду и подолгу сидя на большом камне с отсутствующим видом. Пенелопа понимала, что свекор не может и не желает защитить их с Телемахом от незваных гостей, но все же решила попытаться вернуть старика во дворец. Нельзя жить одному всего лишь со слугами, если у Телемаха нет отца, пусть будет хоть дед. Да и Телемаху не мешало бы послушать рассказы не одного наставника Ментора, но и старого Лаэрта.