Привезти Жука.
34
Я выдала им в точности то, что они хотели услышать. Кое о чем, разумеется, умолчала. Не их свинячье дело, что там было у нас с Жуком. Это касается только нас. Но все остальное они получили плюс кое-какие «сведения» о людях с фотографий.
Все наши разговоры записывались на магнитофон, а потом они все это переписали на бумагу и дали мне подписать. Я подписала, даже не задумываясь. Это было частью плана, еще одним шагом в нужном мне направлении.
— Ну и когда я увижу Жука? — спросила я, подписав протокол.
— Тут сперва нужно кое-что уладить — его все еще допрашивают. Его увезли назад в Лондон, в Паддингтон-Грин.
— Погодите-ка минутку…
— Да все в порядке, солнышко. Я отвезу твои показания в Лондон, посмотрю, как там у них дела, и сразу вернусь. И Доусона привезу.
Выходит, еще несколько часов ожидания. И ничего с этим не поделаешь.
Они собрали свои бумажки, застегнули портфели и свалили. Выходя, пожали мне руку, будто мы какие деловые партнеры, блин. Хороший знак, подумала я. Они демонстрируют, что заключили со мной сделку. Теперь придется им доверять — а что мне еще остается?
Настало время обеда, Энн, жена настоятеля, принесла мне тосты с яичницей — в обертке из фольги они даже не остыли. Сама она со мной не ела, просто валандалась поблизости: можно подумать, чего-то ждет. И вот в конце концов она будто через силу выдавила:
— Джем, можно с тобой поговорить?
Я передернула плечами. Да пожалуйста, мне- то что.
Она подошла к двери и закрыла ее, мы остались в ризнице вдвоем, она и я. «Будет уговаривать меня свалить отсюда, я обуза ее мужу», — промелькнуло у меня в голове, вот только я ошиблась.
— Говорят… говорят, ты можешь сказать, когда кто умрет.
Лицо ее перекосилось, она настойчиво заглядывала мне в глаза.
Я пыталась не смотреть, но ничего не вышло: слишком упорно она искала моего взгляда. 08062010.
— Ну? — проговорила я, надеясь, что не услышу никаких вопросов.
— Я больна, Джем. Очень больна. Стивену я пока не говорила, так что, пожалуйста… не надо…
Когда имя настоятеля, ее мужа, слетело с ее губ, я вдруг стала относиться к нему не с такой нетерпимостью; даже подумала: может, я ошибалась на его счет. Да, он проживет еще тридцать с лишним лет, но годы эти будут не такими уж безмятежными. Будут тоскливые вечера, еда из забегаловок, вареные яйца — в одиночестве, в пустом доме.
— Видишь ли… мне очень нужно знать. Сколько мне осталось. Ну, чтобы все подготовить, чтобы у детей все было устроено, и у Стивена тоже.
— У детей? — Еще один шок.
— Ну они уже, конечно, не дети. Девятнадцать и двадцать два. Но я должна убедиться, что у них все в порядке, что выплачены кредиты за их учебу. Ну сама понимаешь. — Она, видимо, сообразила, что не понимаю, потому что снова нервически рассмеялась. — Ну, может, и не понимаешь; словом, мне будет легче, если после меня не останется недоделанных дел. Легче… не значит — легко…
Она смолкла.
— Я не могу вам сказать. Это будет нечестно.
— Однако ты знаешь.
Я закусила губу.
— Знаешь, — повторила она. — И нечего мне так бояться, верно? Ибо те, кто верует в жизнь вечную… — В уголках ее глаз заблестели слезы, грозя сорваться, покатиться по щекам. — Почему я не нахожу в этом утешения?
Вот уж этот вопрос точно не ко мне. Она немного посидела, погруженная в свои мысли. И тут я вдруг вспомнила про Бритни, про то, как она и ее родители выстояли во время болезни ее брата.
— Мне кажется, вы должны все ему рассказать, — сказала я.
— Стивену?
Я кивнула.
— Знаю. Я все время это откладывала. Во-первых, то, что держишь в тайне, не кажется таким уж реальным. Иногда мне удается убедить себя, что ничего такого нет, на час или около того — ну, скорее на несколько минут. Ну а кроме того, это разобьет ему сердце. — Голос ее дрогнул. — Я знаю, он любит поважничать, любит пристрожить, но у нас хорошая семья, крепкая. Как же он без меня-то?..
Она навалилась на стол и прижала платок к глазам, будто пытаясь удержать слезы там, внутри.
Я дождалась, пока все это кончится, пока она снова не сядет прямо.
— Мне жаль, но я ничем не могу помочь, — сказала я.
И мне действительно было жаль. Я чувствовала: от меня никакого толку.
— Да ты уже помогла мне, Джем, правда помогла. Вот я рассказала тебе все, и стало легче. Мужества прибавилось.
Она схватила меня за руки, я едва удержалась от того, чтобы не вырвать их. Сказать мне было нечего. Я хотела одного: оставь ты меня в покое, уматывай отсюда со своей болью. Через некоторое время она так и сделала. Встала, разгладила юбку, тряхнула головой, будто бы стряхивая отчаяние. Пошла к двери, отворила.
— Спасибо, тебе, Джем. И да благословит тебя Господь.
По моим-то понятиям, я ничего не сделала. Когда она расплакалась, мне стало стыдно за нее, но при этом я едва удержалась, чтобы тоже не зареветь. Ее слезы, сама мысль о смерти как в зеркале отразили мой ужас перед новым одиночеством. Две стороны одной монеты.
И тут внезапно стены ризницы словно навалились на меня. Мне необходимо было подышать. Я вышла в большую залу. Там было довольно много народу, мне показалось, что некоторые следят за мной глазами. Я шла по надгробным камням, стараясь не ступать на имена.
Через несколько минут ко мне подошла какая- то женщина, голова повязана платком. Я сидела в часовне, в той, в которой отогревалась в первое утро, когда Саймон впустил меня.
— Простите, пожалуйста, — сказала женщина неуверенно. — Вы Джем, та девочка, о которой все говорят?
— Не знаю, — ответила я. — Меня зовут Джем, а больше я ничего не знаю.
— Про вас в новостях рассказывали, про то, как вас ловили. И в Интернете много всякого пишут. — Она стояла передо мной, и тут ноги у нее начали подгибаться. — Не возражаете, если я присяду? Видите ли, я… устала.
Если честно, я еще как возражала: у меня не было ни малейшего понятия, к чему она клонит, и я в любом случае не хотела ни во что ввязываться. Мне было нужно одно — чтобы меня оставили в покое. Я ничего не сказала, но она все же присела на каменную скамью, покрытую подушкой, совсем рядом со мной.
— Понимаете, — продолжала она, — говорят, что вы видите будущее. Будущее каждого человека. И что вы именно поэтому убежали от «Глаза».
Она смолкла и посмотрела на меня. Я встретилась с ней глазами и увидела ее будущее, точнее, ее конец. Через два с половиной года. И тогда я подумала: «Дура ты, Джем, какая же ты дура». Не должна я была никому ничего рассказывать, хранила бы свою тайну до самой смерти.
— Это все выдумки, — пробормотала я. — Знаете, люди любят болтать.
— Но ведь в этом во всем что-то есть, да? Вы даже с виду не такая как все. — Она вглядывалась мне в лицо, будто пытаясь отыскать там какой-то ответ. — Так вы видите? — продолжала она. — Вы видите будущее?
Я только ерзала на своей подушке. Старалась не глядеть на нее, смотрела себе на руки и на ноги, плотно закрыла рот. Ее это не смутило. Хуже того, она подняла руку, взялась за свой платок, размотала его — под ним оказался почти лысый череп, только тут и там клочки волос. Она выглядела совсем голой.
Потянулась, дотронулась до моей руки. Мне хотелось ее оттолкнуть, сказать — отвали. Не могу объяснить, как это было странно: рядом сидит чужой человек и хочет ко мне прикоснуться. Я всю жизнь только тем и занималась, что устанавливала дистанцию между собой и другими, строила защитные стены. Когда кто-то ко мне прикасается, я не могу не скорчить гримасу, не показать свое отвращение, не отстраниться. К Жуку это, конечно, не относится.
С ним всё не так, как с другими.
А вот эта женщина смогла остановить меня силой своего отчаяния. Видимо, в глубине души я все-таки не такой уж плохой человек. Я накрыла ее руку своей и медленно отвела в сторону. Она стиснула мою ладонь, нащупала шрам, перевернула ладонь исподом вверх, увидела красный, жестокий след от колючей проволоки и ахнула.
— Вы чего?
— Знак креста у вас на ладони.
Ну это уж слишком.
— Да бросьте вы! — фыркнула я, — Напоролась на колючую проволоку, всего-то. Ничего такого.
Она все баюкала мою ладонь в своих.
— Пожалуйста, скажите, что вы знаете. Я все стерплю.
Я качнула головой.
— Я ничего не могу вам сказать. Простите. — Я чувствовала себя загнанной в угол, беззащитной. Поднялась. — Простите, мне нужно… мне пора…
Она врубилась, тоже встала, подняла сумку и платок. Принялась снова накручивать его на голову.
— Мне очень жаль, что я не могу вам помочь, — сказала я совершенно честно. Она крепко сжала губы и кивнула, видимо, ничего не могла выдавить из себя от избытка чувств.
Я оставила ее возиться с платком, а сама побрела в главную залу. Саймон стоял в центральном проходе, ко мне спиной, и разговаривал с каким-то старичком. Увидев меня, старичок умолк на полуслове и ринулся мимо Саймона прямо ко мне.
— Мне очень жаль, что я не могу вам помочь, — сказала я совершенно честно. Она крепко сжала губы и кивнула, видимо, ничего не могла выдавить из себя от избытка чувств.
Я оставила ее возиться с платком, а сама побрела в главную залу. Саймон стоял в центральном проходе, ко мне спиной, и разговаривал с каким-то старичком. Увидев меня, старичок умолк на полуслове и ринулся мимо Саймона прямо ко мне.
Был он таким исхудавшим, что все кости проступали сквозь кожу, глаза казались стеклянными. Я попыталась на него не смотреть, и все же прочла его номер, пока он, пошатываясь, брел в мою сторону. Жить ему осталось месяц.
По выражению лица я сразу поняла, чего ему от меня нужно. Дату, всю правду. При этом я знала, что не могу ему этого сказать, и, не дав ему раскрыть рта, резко развернулась и зашагала обратно в ризницу. Уже у самой двери я услышала голос:
— Позвольте вам помочь, сэр. Пойдемте сюда, присядьте. Принести вам воды?
Саймон и один из служителей нагнулись над старичком, ласково уговаривая его сесть на скамью.
Я с облегчением захлопнула за собой дверь.
35
Служители, а может, и полиция, больше в тот день никого ко мне не подпускали. Хотя мне приносили еду, пытались со мной заговорить. Я позволила снять с меня кроссовки, укрыть меня одеялом, а так весь день пролежала, свернувшись клубком, уйдя в молчание; в конце концов — уже успело стемнеть — они оставили меня в покое и ушли. Все, кроме Энн, которая вызвалась со мной переночевать.
Часы на башне прозвонили восемь, и я услышала ее торопливые шаги. Повернулась на жестком матрасе.
— Я принесла супа в термосе. Хочешь?
Голова кружилась, перед глазами все плыло.
Я медленно села.
— Не знаю.
— Давай налью, может, и съешь немножко.
Она присела к столу, поставив перед собой тарелку. Я медленно встала, присела рядом. Есть вообще-то не хотелось, но я проглотила ложку супа. Невероятно вкусный, домашний. Мало-помалу я выхлебала его до конца.
— Приятно смотреть, как ты ешь, — заметила Энн, когда тарелка опустела. — Твоя ноша очень тяжела. Это, наверное, тяжкое испытание.
Я кивнула:
— Не знаю, за что мне это. Лучше бы мне не видеть этих чисел.
— Тяжело, да? Хотя, возможно, это особый дар.
Я фыркнула:
— Вы хотите сказать, кто-то сделал мне вот такой подарок? Сильно же я, блин, провинилась, если меня решили так наградить.
— Возможно, это у тебя от Бога. И возможно, это дар не тебе одной, а всем нам.
В это я совсем не въехала.
— Не понимаю, о чем вы.
— Ты напоминание, Джем. Напоминание о том, что все мы смертны. Что дни наши сочтены и времени у нас очень мало.
— Да это и так все знают.
— Да, мы знаем, но пытаемся забыть — слишком тяжело жить с этим знанием. Именно это я вчера и поняла с твоей помощью. Мы пытаемся забыть.
— Да, уж я-то в курсе. Куда я ни пойду, на кого ни гляну, чего ни сделаю — все мне об этом напоминает. Тут и свихнуться недолго. Я так больше не могу.
— Господь возлюбил тебя, Джем. Он даст тебе силы.
Ну тут она хватила через край. Я, конечно, здорово раскисла за последние дни, но прежняя Джем все равно ошивалась неподалеку:
— Это вы о чем? Если Бог так уж меня любит, какого фига он позволил маме умереть от передозировки, зачем отдал меня в руки людям, которым на меня наплевать, зачем не помешал мне вывихнуть колено или вляпаться в птичье дерьмо, зачем посадил мне этот прыщ на подбородке?
— Он даровал тебе жизнь.
На это фиг чего ответишь.
Я прикусила язык и не ляпнула, что жизнь мне даровали моя мамочка и один из безымянных мужиков, которые выдавали ей по двадцатке на наркоту. Я результат перепиха в какой-то занюханной квартирке, без любви, по-деловому. Но Энн явно не это ждала услышать, а мне не хотелось ее огорчать. Так что я просто хмыкнула и заткнулась.
Мы съели еще по тарелке супа, а потом улеглись. Но у меня все не шли из головы эти двое в церковном зале, да и сама Энн. Если бы у меня была возможность узнать дату собственной смерти, я бы на эта пошла? Ну, скорее всего, нет, верно? Больно надо всю дорогу жить с этим знанием. В любом случае, как узнаешь — все для тебя станет другим. А что, если знание того, когда именно ты умрешь, доведет тебя до такого отчаяния, что ты еще раньше этой даты покончишь с собой? Может такое быть? Можно надуть числа, умерев раньше по своей собственной воле? Может, Жучила и прав, и числа можно изменить.
Словом, как ни крути, а сообщать людям дату их смерти несправедливо. Я всегда знала это по наитию, а теперь, когда тайна моя выплыла наружу, мне это показалось еще более важным. Да и вообще, подумала я, уже проваливаясь в сон, большинство людей просто не захотят этого знать вовсе.
Утром таких желающих набралось пятьдесят человек.
Саймон пришел мне об этом сообщить, когда мы с Энн завтракали. Вернее, это она завтракала, я смогла лишь выпить глоток чаю.
— Там тебя ждет много народу, Джем.
Именно этого-то я и не хотела слышать. Я устала, чувствовала себя совсем разбитой, а самое главное — интересовал меня только один-единственный человек. Сегодня должны привезти Жука.
— Чего им от меня надо? Я обыкновенная девчонка.
Он пожал плечами.
— Не хочешь — мы их к тебе не пустим. Мы сами можем с ними поговорить, наставить их.
Энн согласилась с ним:
— Ну конечно! Утешать страждущих — нам к этому не привыкать. Я сейчас приберу тут, выйду и помогу вам.
Стоя передо мной, она выглядела совершенно обыкновенной: джемпер с высоким горлом, юбка из плотной ткани, башмаки, короткие волосы с жуткой химической завивкой. Только она не была обыкновенной. Она готова была весь день сидеть и выслушивать от других всякие ужасы, при том что едва справлялась с собственным ужасом. Издеваться над таким человеком даже я не могла. Респект. Я бы, например, ни за что не смогла так поступить.
— Дело ваше. Но я не могу с ними говорить. И не хочу. Мне им нечего сказать.
— Ну и ладно. Сами разберемся.
Саймон вышел, чтобы все устроить. Энн хлопотала — мыла чашки и прочую посуду.
— Знаешь, — сказала она, — тебе бы надо подумать, что делать дальше. Куда бы ты хотела перебраться. Здесь не слишком подходящее место.
— Я знаю, чего хочу: я хочу немного побыть со своим другом. А дальше… дальше — не знаю…
На самом деле я вообще не думала, что и как будет после пятнадцатого. А пятнадцатое уже наступило.
— Карен скоро приедет. Общее мнение — что тебе лучше бы вернуться к ней домой. Она поможет тебе разобраться с полицией, если на тебя все-таки заведут дело. Она тебя хорошо знает, Джем. И любит.
— К Карен я не вернусь.
— Тебе всего пятнадцать, Джем. Ты пока не готова жить сама по себе. Еще мала.
— Давайте не будем об этом, ладно? Вот приедет Жук, тогда я пойму, что мне дальше делать.
Тут я вдруг сообразила, что с той ночевки у Бритни ни разу толком не мылась. А мне хотелось, чтобы он увидел меня красивой. Я ушла в маленькую подсобку, разделась догола и как могла вымылась над раковиной. Теперь я по крайней мере чистая, хотя на мне по-прежнему шмотки Бритни, которые мне великоваты. Мытье меня будто бы пробудило: исчезло это тоскливое, муторное ощущение. Мне теперь страшно хотелось поскорее его увидеть — еще никогда в жизни мне ничего так не хотелось.
В ризнице снова объявилась Карен. Когда я вышла из подсобки — босиком, на голове полотенце, — она подбежала ко мне, обняла.
— Джем, ну как ты? А ты сегодня выглядишь получше.
Она чуть отодвинулась, не снимая, однако, ладоней с моих плеч.
— Там люди так к тебе и ломятся. Прямо с ума посходили, только ты бы подумала, прежде чем что-либо делать, потому что…
Договорить она не успела, потому что дверь распахнулась и в ризницу влетел какой-то гладкий мужичок средних лет — и сразу ринулся ко мне.
— Джем, привет, рад познакомиться. Вик Довел. — Он вытянул руки и рванул ко мне через комнату, только что не отпихнув Карен, схватил мою руку и яростно затряс. Он мгновенно заполнил комнату до краев собою, своей энергией. Ему явно не была нужна моя помощь. Он пришел за чем-то другим.
Заговорил он, даже еще не сняв пальто:
— Короче, Джем, я пришел обсудить с тобой твое будущее, а оно мне представляется очень даже недурным. Я уже получил несколько крайне заманчивых предложений для тебя, и, если мы как следует разыграем карты, денег тебе хватит на всю жизнь. Интервью для прессы, радио, телевидения. Наверняка удастся подписать договор с каким-нибудь крупным журналом. Этого хватит на пару месяцев, а там выпустим книгу: издатели уже стоят в очереди, чтобы с тобой пообщаться. Ты не бойся, никто не попросит тебя саму ее писать, на то есть специальные люди — ты просто поговоришь с ними, а они сделают все остальное. Главное — ты должна подписать со мной договор, а уж остальное я сделаю. Тут без руководства не обойтись: сама ты можешь перестараться, или пропустить самое выгодное предложение, но, если все сделать грамотно, денег тебе, как я уже сказал, хватит до конца жизни.