Мэгги закрыла глаза и представила сына, его бронзовую кожу, длинные локоны, непринужденную грацию движений и как он всегда говорил, что любит всех людей. Через какое-то время она осознала, что Сэм гладит ее руку, и это утешает. Удивило, что это возможно.
— Специалисты советуют в минуты горя заниматься любовью, — сказал Сэм, Даффи прижался к ней и поцеловал, но она отпрянула.
— Ты собираешься получить то, что хочешь, опять? Ты только и умеешь, что насиловать женщин, Сэм?
— Не говори так.
Мэгги зарыдала и стала хлопать себя по бедрам.
— Как может Джесс быть мертвым, Сэм?
Он схватил ее за руки, и Мэгги выгнула спину, охваченная страданием.
— Как? Как может мой сын быть мертвым?
Они услышали, как Феликс играет на пианино для Ариэль.
Мэгги чувствовала, что эти двое мужчин поймали ее в ловушку, для них она никогда не была на первом месте — все еще оставалась горничной. Мэгги соскочила с кровати, прикрывшись простыней, но не смогла придумать, куда бежать. Слушая звуки пианино Феликса, смотрела на узоры солнечных лучей на стене — на длинные, чувственные линии, напоминающие ягуара.
— Иди сюда, поговори со мной.
Она увидела на его лице страстное желание. «Да, он спас их от Брауна, но это был всего лишь отвлекающий маневр, пока не придет настоящий убийца».
Мэгги набросила халат и улыбнулась.
— Мне нужно выпить еще чашечку чая.
Когда она вернулась, Сэм кое-что изменил в комнате для гостей. Там стояла скамеечка для молитвы из прихожей, над ней висело распятие. Рядом горели свечи.
Мэгги замерла.
— Сэм, что все это значит?
Он казался разочарованным.
— Поставь чай. — Голос его звучал угрожающе.
— Что?
Сэм взял в руки Библию.
— Просто поставь чашку.
Мэгги захотелось убежать. Но она поставила чай и с вызовом посмотрела ему в глаза.
Он протянул Библию.
— Возьми.
— Что ты делаешь, Сэм?
Он повысил голос.
— Возьми эту Библию!
Мэгги содрогнулась, но ответила:
— Я не молюсь по приказу, твоему или чьему-нибудь еще.
Ей показалось, что Сэм угрожающе навис над ней с высоты всех своих ста восьмидесяти пяти сантиметров.
— Почему же, Мэгги?
Она заморгала и взяла Библию, решив подчиниться этой глупой игре.
— Ты по-прежнему веришь, что это книга Господа?
Мэгги всмотрелась в его красивое лицо. Может быть, Сатана испытывает ее с помощью Сэма?
— Что это за вопрос, мистер Даффи? Конечно, верю.
Сэм схватил ее за руку и подвел к распятию.
— Становись на колени.
Она гневно смотрела на него.
— Зачем?
— Просто сделай это! Я не приму отказа.
Женщина сердито повиновалась.
— С Библией в руке, на коленях перед крестом Господа, поклянись…
— В чем поклясться? В чем?
— Положи правую руку на эту Библию и смотри на крест.
— Сэмюэль Даффи, что это ты…
Он прогремел:
— Положи правую руку на эту проклятую Библию и смотри на крест!
Мэгги стало страшно, она подчинилась.
— Говори: «Боже, я обещаю не избавляться от нашего ребенка».
Потрясенная Мэгги попыталась подняться, но руки Сэма держали ее за плечи.
— Скажи это! Скажи: «Боже, я обещаю не убивать ребенка Сэма».
Теперь она зарыдала, понимая, что Шармина или целительница ее предали.
— Я не могу, я не могу…
— Скажи это, Мэгги.
Дверь распахнулась. Вошел Феликс. Он резко тряхнул головой, откинув волосы назад, будто потерял всякое терпение.
— Что это вы здесь делаете? Сэм, что ты делаешь с Мэгги?
Сэм заговорил тише:
— Если хочешь дышать и дальше, закрой эту проклятую дверь и занимайся своим делом!
Феликс вгляделся в Мэгги и спросил:
— С тобой все в порядке?
Это было не так, но Мэгги кивнула. Феликс вылетел за дверь и громко хлопнул ею.
— Скажи это, — настаивал Сэм. — Поклянись.
— Клянусь.
— Перед Богом.
— Перед Богом.
— Что я не убью нашего младенца.
— Что я не убью нашего младенца, — она посмотрела в злые глаза Сэма.
— Душой моего сына, Джесса, клянусь.
— Душой… ох, Сэм, я не могу.
— Скажи это! Скажи! — требовал он.
— Душой моего сына, Джесса, клянусь.
— Аминь.
— Аминь.
Тяжело дыша, Сэм смотрел на нее, потом провел рукой по подбородку.
— Я должен был это сделать. — Он прошелся по комнате, задул свечи. — Ты не в себе. Я не мог позволить тебе убить нашего ребенка.
Мэгги встала со скамеечки и осторожно положила Библию. Потом убежала в туалетную комнату и в ванную за ней, заперла дверь. Сбросила одежду и уставилась на свой живот.
На Библии, на коленях, она поклялась перед Богом. Потребует ли Всевышний, чтобы она выполнила это обещание? Ее изнасиловали. Мэгги закрыла глаза, зная, что могла отказаться. Сэм не причинил бы ей вреда, он просто кричал и злился.
По правде говоря, каждое слово этой клятвы было правильным. Она чувствовала себя цельным человеком, когда произносила ее, как тогда, когда носила Джесса, но этот младенец не он.
Она погладила живот и прошептала:
— Ну, хорошо. Хорошо, ты, который там. Бог, наверное, решил, что ты должен родиться. Кто-нибудь другой должен будет вырастить тебя, но на свет произведу я.
Мэгги включила воду, думая о том, как они с Сэмом вчера искали квартиру. Это была его идея. Она только хотела подыгрывать ему, пока не покончит с беременностью. Женщина встала под душ, сознавая, что все изменилось.
Если она собирается рожать, то не может лишить его права стать законным. Каждый ребенок имеет на это право. Ей все же придется выйти замуж на Сэма. Она случайно нашла квитанцию на его большой сюрприз к свадьбе: поездка на «Роллс-Ройсе» к отелю «Плаза», где забронирован люкс «Сентрал парк», красные розы, шампанское. Сэм мог себе это позволить, потому что они не устраивают прием, а венчание в церкви и священник были бесплатными. Он обещал ей дизайнерское свадебное платье. Как и когда — это было тайной.
Она смочила волосы, вспоминая слова доньи Терезиты, сказанные тогда, когда Мэгги призналась ей, что чувствует ненависть.
— Твои чувства идут от земли, — сказала знахарка. — Это материнские чувства самки ягуара, которая охотится за теми, кто убил ее детеныша.
Если Терезита так хорошо все понимает, зачем она рассказала Даффи о чае? Или это сделала Шармина?
Она представила себе Сэма в спальне, поздравляющего себя с тем, что перехитрил ее. Если он думает, что победил, то он ошибается. Сэм смог заставить ее выносить своего ребенка, но он никогда не получит ее.
Намыливаясь под душем, Мэгги посмотрела на груди, уже набухшие и более чувствительные. Если бы у нее был порядочный мужчина, она бы сейчас пошла к нему, но у нее только Сэм, который сломал ей жизнь.
Глава 6
В комнате для гостей, где Корал позже надеялась принимать Салати, она закончила одеваться к его приходу. Комната была обставлена изящной мебелью восемнадцатого века в стиле «чиппендейл», в ней имелся зеркальный потолок и стена, а также огромная кровать. Ее обставил Тео, и Луис пока ничего не изменил. Он сказал, что такую комнату трудно улучшить. Мужчины могли смотреть на себя, лежа в постели с красивыми женщинами, в обстановке, достойной королевских особ.
Корал осмотрела в зеркалах облегающее платье, прошлась по комнате, чтобы посмотреть, как покачиваются бедра. Платье переливалось серебром, как и туфли на высоком каблуке, и было таким тонким, что при правильном освещении Салати мог видеть не только ее ноги, но и очертания промежности. Она погладила груди, чтобы посмотреть, как они после этого будут смотреться сквозь тонкую ткань, и решила повторить этот жест и доставить удовольствие Салати. Волосы ниспадали массой локонов. Серебряные серьги соблазнительно покачивались и представляли собой элегантный образец ювелирного искусства, опередившего моду. Корал сделала их на заказ, как и духи, формулу которых составил в парижском ателье покоренный ею парфюмер, один из знаменитых французских «нюхачей», как их называли.
Она решила не красить губы. Ее брови, кожа и лицо были в превосходном состоянии, и ненакрашенные губы создавали интригующий контраст с ее потрясающим нарядом. Корал осталось принять одно решение: в чем отказать Салати. Возможно, она не позволит ему целовать ее в губы, или в грудь, не станет раздеваться — и не позволит ему раздеть ее, — когда они будут заниматься любовью. Возможно, не допустит орального секса — ни со своей стороны, ни с его стороны, или не даст включить свет, или не позволит смотреть ей в глаза. Все это было частью ее искусства: скрывать что-то от каждого из мужчин. А в остальном быть развратной до безумия. Это сводит их с ума.
У двери она бросила последний взгляд в зеркало и вышла из комнаты. Корал нервничала, несмотря на богатый опыт работы со служителями церкви. Ей необходимо, чтобы Луис остался доволен ее достижениями сегодня ночью.
Справа от нее находилась еще одна спальня, слева — кухня, а рядом с ней — помещение для слуг. За кухней располагались столовая, библиотека, пышная хозяйская спальня и просторная комната, которую Тео называл салоном. Сквозь его стену знаменитости и мировые лидеры когда-то любовались Центральным парком.
У Корал появилось ощущение, что Луис настойчиво занимается изменением комнат, но не могла утверждать это с уверенностью, потому что большая часть дверей теперь запиралась на замки, открываемые карточкой-ключом. Она пробовала их открыть, но единственная дверь, которая поддалась, вела в ту комнату, откуда только что вышла.
Теомунд заботился о безопасности, но предосторожности Луиса граничили с паранойей. Чего он боится? Корал также гадала, какую роль должен сыграть Салати в реконкисте и знает ли он об этом. Возможно, не знает и наносит визит без определенного плана. У него имелись тайные финансовые сделки с Тео, одним из богатейших людей в мире, и теперь Луис занял его место.
Пройдя мимо запертых дверей пентхауса, Корал добралась до вестибюля. Тео превратил его в музей для коллекции драгоценных камней. Она обнаружила там ожидающего Луиса, который сменил мексиканскую рубаху на итальянский костюм, не уступающий костюмам Тео. Луис встал, когда она вошла.
— Dios mio![25] — воскликнул он, в его голосе слышалось восхищение, но не было желания.
Корал повернулась перед ним вокруг своей оси.
— Fantastica[26], — произнес он.
— Ты и сам — фантастика.
Луис улыбнулся и махнул рукой в сторону лифта.
— Он поднимается.
Двери почти тотчас открылись, и из лифта вышел Его преосвященство Эваристо кардинал Салати, одетый в черную сутану. У него были выразительные глаза, длинные ресницы кинозвезды двадцатых годов и профиль римской статуи. Худ и красиво сложен. Пусть Папа — глава церкви, но при такой внешности и могуществе Салати должен быть ее князем. Вместе с ним из лифта вышли два таких же стройных и красивых пса; они были так хорошо воспитаны, что не нуждались в поводке. Человек и собаки затмили подсвеченные драгоценные камни и кристаллы на стенах вестибюля.
Луис шагнул вперед.
— Ваше преосвященство, ваше присутствие здесь — большая честь для меня.
Корал сделала реверанс и поздоровалась:
— Ваше преосвященство.
— Я тоже польщен, — ответил Салати. На мгновение его взгляд задержался на Луисе, на его дорогом костюме. — Я вас помню, Луис. Вы теперь выглядите совсем иначе; хотя мне известно, что вы были скорее не дворецким, а правой рукой Теомунда. Начинаю думать, что он поступил мудро, оставив все вам. Прошу, называйте меня Эваристо, а я вас стану называть Луисом. А если вы, очаровательная леди, сообщите мне свое имя…
— Корал. Мы еще не знакомы.
Он улыбнулся, показав красивые зубы.
— Я это знаю.
Они выпили на террасе, потом слуга подал им настоящий мексиканский обед, состоящий из нежной рыбы, приготовленной на пару в банановых листьях. Огни Нью-Йорка подмигивали им сквозь стеклянную стену. Пока они ели и пили великолепные вина, Корал думала о том, какие еще великие судьбы решаются сегодня вечером в Нью-Йорке. Луис методично направлял беседу на политику и экономику Мексики.
Корал смогла, со своей стороны, внести в беседу немного исторических фактов. Она знала, что Винсенте Фокс стал президентом в двухтысячном году. Он был избран на стандартный шестилетний срок и принес в Мексику демократию, нанеся поражение центристской ИРП, Институционно-революционной партии, которая правила с 1929 года. Тем не менее такова была демократия в мексиканском стиле, а это значило, что с коррупцией не покончили.
Луис объяснил Салати:
— До Винсенте Фокса ИРП всегда побеждала на всеобщих выборах, каким бы ни был подсчет голосов, из-за торговли влиянием и коррупции, управляемой сверху всемогущим действующим президентом.
— Как там эта старая шутка? — вставила Корал. — «Который час?» — спрашивает президент. — «Любое, какое вы скажете, мистер президент», — отвечают ему.
Луис и Салати рассмеялись.
— Винсенте обещал покончить со всем этим, — прибавил Луис. — И он начал что-то делать, действительно начал. Сейчас есть по три-четыре кандидата от партии, а не один, угодный президенту. Но, конечно, на выборах в 2006 году победил выбранный самим Фоксом человек, Фелипе Кальдерон. На экзит-полах мексиканцы сказали, что голосовали за его противника. Мы можем лишь догадываться об исходе выборов 2012 года, но я слышал, что ИРП намеревается вернуть себе власть. Действительно ли изменилась мексиканская политика?
Корал заранее изучила вопрос. Да, Фокс стабилизировал экономику, но в процессе он и его преемник Кальдерон увеличили количество миллионеров в Мексике с двадцати четырех до поразительных ста семидесяти тысяч, в числе которых Карлос Слим, обогнавший Билла Гейтса и ставший самым богатым человеком в мире теперь, после смерти Тео. А количество самых нищих городских жителей — тех, кто живет менее чем на один доллар в день, — осталось на уровне двенадцати процентов, в сельских районах — около двадцати.
— Я полагаю, американский уровень бедности был бы богатством для большинства мексиканцев, — сказала Корал.
— Да, это правда, — подтвердил Луис мрачным голосом. — Есть надежда на партию ПДР, правящую в Мексике с 1997 года, но если ИРП вернется, может возродиться «идеальная диктатура».
Салати кивнул.
— Это то, что перуанский писатель Варгас Льоса назвал мексиканским однопартийным правлением. Как будто некогда жестоко подавляемая Испанией и, к несчастью, католической церковью в стране сохранилась та же психология. Даже во времена процветания правительство Мексики держит сапог на шее народа.
Луис страстно заговорил о девальвациях песо в 1982 и 1995 годах, которые обанкротили Мексику и уничтожили слабый средний класс.
Салати внимательно слушал, красивые собаки ели кусочки с его руки.
— И все же, несмотря на все это, — сказал Салати, — мексиканцы любят свою страну. Большинство не говорит о недостатках, как вы, Луис. Это их мать, и хотя она искалечена, но прекрасна. Иммигранты мечтают вернуться, и это не удивительно. Я видел экзотическую красоту Мексики, как и ее ужасы. Они существуют вместе, в истинном, непостижимом единстве.
Луис откинулся на спинку кресла, словно не знал, как понимать замечание Салати. Очевидно, оно не соответствовало идее реконкисты.
Салати сказал:
— Прошу прощения. Я должен позвонить на ваше западное побережье. Это займет некоторое время.
Когда они остались одни на террасе, Луис широко улыбнулся Корал.
— Ты знаешь о Мексике больше, чем я думал.
Она почувствовала открывшуюся возможность.
— Где твоя семья, Луис?
Он ненадолго задумался, потом встал и отодвинул ее стул.
— Наверное, если ты будешь знать, это поможет тебе в работе. Пойдем со мной.
Появился его двоюродный брат, и Луис велел ему позаботиться о Салати, если тот вернется к столу раньше них.
Корал последовала за Луисом вдоль террасы к закрытой занавесом стене салона, к запертой комнате. Он открыл ключом раздвижную дверь и пригласил войти. Корал ахнула, увидев темные силуэты.
— Не бойся, hermosa, — сказал Луис. — Стой здесь.
Ей понравилось, что он назвал ее по-испански «красоткой». Через несколько мгновений зажегся приглушенный свет, и Корал увидела в комнате фигуры людей.
— Не бойся, — повторил он.
Она почувствовала запах благовоний и услышала музыку, назойливые звуки свирели, простой барабанный ритм, которые сопровождались шуршанием, словно сухие стручки фасоли шуршали на ветру. Она слышала звон бамбуковых подвесных трубочек. Эта музыка напоминала ей журчание текущей воды. Звуки были красивые, но кто эти люди?
Луис включил осветительный прожектор, и Корал увидела, что это статуи — коленопреклоненный мальчик, красивая женщина в натуральную величину, волосы которой падают на девочку, спящую на земле. На плечах женщины лежат сильные руки двух стоящих мужчин, один старше, другой моложе. Старший с отчаянием смотрит вдаль, на горизонт. Их окружают скалы и кактусы. Вокруг них разложены свежесрезанные ноготки, как и вдоль трехъярусного алтаря, подобные они видела в Мексике, во время Los Dias de los Muertos, Дня мертвых. Групповой снимок висит на стене, а над ним белая papel picado, папиросная бумага, на которой вырезаны затейливые узоры. Свечи и силуэты маскарадных фигур: куклы, курительная трубка, веер, роликовые коньки, мужское золотое кольцо.
— Кто они? — спросила Корал, слушая плывущую по комнате музыку.
— Моя семья, — ответил Луис. Он подошел к статуям и положил ладонь на спину мужчины, словно приветствуя его. — Я перевез их из своей прежней квартиры.
— Твоя семья?
Он прикоснулся к каждому по очереди.