– Он здесь. Столик у двери, человек, который пьет один. Сразу не оборачивайтесь – мы здесь не единственные наблюдатели.
Небрежно подпалив тощую, черную, опасную даже на вид сигару с обрезанным концом, которую передал ему Трейси, Вашингтон бросил спичку на грязный пол и рассеянно оглядел толпу внизу. Там пили, кричали, играли, ругались – отвратительное кипение жизни, где рядом в одном котле варилось местное хулиганье, землекопы, грубая матросня… Клоака. Наконец Гас позволил своим глазам скользнуть по одиноко сидящему за столом у двери – точно так же, как они скользили по остальным.
Некрасивый человек с застылым выражением угрюмости на лице. Агент Трейси, которого тот назвал Козлищем. Одет он был как землекоп, работал в туннеле, в береговой его части. И, само собой, мог иметь доступ к субмарине, сразу пришло Гасу на ум. Его акция, если смотреть со стороны, увенчалась успехом, теперь он ждет платы, ждет встречи с другими гангстерами, поскольку своим дерзким поступком доказал свою ценность для них.
Именно в этот момент в неразберихе голосов внизу вдруг отчетливо и – для Гаса в особенности – отдельно от остальных прозвучал знакомый, похожий на бычий, рев, который Гас явно слышал много раз. С нарочитой рассеянностью, словно бы от нечего делать, он опять обвел взглядом толпу – и едва сохранил контроль над собой; ни одна черточка на лице не дрогнула от того, что он увидел внизу. Завершив ленивый осмотр происходящего в зале, он поднял бокал, и, лишь когда лицо его оказалось прикрыто, сказал:
– Там внизу землекоп, Боевой Джек, мой начальник смены с английского туннеля. Если он меня узнает…
– Молите бога, чтобы не узнал, иначе мы пропали, а вся операция – сорвана. Я знал, что он приехал сегодня с группой новых рабочих для английской ветки, но почему при таком обилии возможностей выпить он предпочел это заведение всем другим? Вот же не везет!
Вскоре им предстояло узнать как следует, что такое не везет. С улицы донеслись хриплые вопли. Дверь с треском распахнулась, и вошел Саппер Кукурузник, пьяный вдрызг. Бутылка, которую заказал в начале вечера Вашингтон, была теперь пуста, но Саппер продолжал сжимать ее горлышко. Видимо, опасаясь, что кто-то мог не заметить его громкого появления, он возвестил теперь о себе протяжным воинственным кличем, от которого заплясали стаканы в баре.
– Я одним ударом могу положить любого, кто тут есть! Я могу положить троих, если у вас кишка тонка вставать поодиночке! Я могу положить шестерых, если не…
– Эй ты, куча индейской трепотни!
Едва прозвучали эти слова, Саппер оцепенел, но глаза его сузились, а голова медленно повернулась, двигаясь с неотвратимостью вращающейся орудийной башни; глаза напоминали спаренные орудия. Но стоило Сапперу найти Джека взглядом, как тот встал. На балконе над ними Гас подавил стон, когда Саппер ответил:
– Островное брехло!
Он выглядел уже совершенно трезвым. Не успев еще договорить, он резко ударил бутылкой о косяк двери, и в руке его осталось отбитое горлышко. Боевой Джек ногой отпихнул стул и открыто выступил вперед.
– Нужна битая бутылка, а, индеец? Боишься кулаков белого человека?
И он показал, что собой представляет один из них – поднял руку и сжал кулак размером с небольшую лопату. Раздался глухой стук – это Саппер отбросил горлышко и двинулся навстречу Джеку.
– Любой белый может шевелить кулаками, но может ли хоть один белый побороть кулак индейца?
В ответ раздался рев:
– Я могу все, что можешь ты, – только лучше!
Они затопали друг к другу, и от их шагов затряслось здание; те, кто еще оставался между ними, бросились врассыпную. Ни один не остановился, пока не сошелся вплотную с противником – нос уперся в нос, глаза сверкали, зубы оскалились; они были будто два бизона, упершиеся морда в морду, или два локомотива на одной колее, бессильные освободить дорогу друг другу. По молчаливому согласию оба шагнули в сторону и уселись за только что освободившийся столик, смахнули на пол бутылки и стаканы, скинули куртки, с тупым стуком утвердили правые локти на покрытой трещинами деревянной поверхности, усаживаясь поудобнее. Глядя друг другу в глаза, они сцепили руки, стиснули пальцы и принялись сдавливать друг друга с силой, которой хватило бы, чтобы сломать дерево, но недостаточной, чтобы причинить хоть какой-то урон противнику. Тогда каждый из них начал что было мочи клонить руку другого на столик, чтобы костяшки пальцев коснулись поверхности, – это бы считалось победой. Весьма примитивная процедура, завершающаяся легко и быстро в большинстве случаев, когда более сильный или более решительный одолевает другого.
Но не на этот раз. Если когда-нибудь и встречались два равных по силе гиганта, то это были как раз они – ни один не уступал ни на волос. Мышцы их рук вспучились, словно застывшие натеки стали, сухожилия выступили из-под кожи, как металлическая проволока; мужчины выкладывались до конца. Они были друг другу ровня, даже уж слишком ровня, потому что ни один, даже на пределе возможностей, не мог взять верх над другим. Толпа во все глаза следила за этой битвой титанов и так замерла в благоговейном трепете, что, когда рубашка Боевого Джека лопнула у него на бицепсе, треск материи, как автоматная очередь, разорвал тишину. Секундой позже рубашка на вздувшемся плече Саппера взорвалась с таким же звуком, не выдержав напряжения. Они боролись, сцепившись в жестокой, мертвой хватке; ни один не собирался сдаваться, ни один не мог уступить победу.
С резким треском крышка стола раскололась от давления, и половины разлетелись по сторонам. Теперь, когда локти уже не имели опоры, мужчины медленно поднялись, все еще сомкнутые воедино, все еще напрягаясь с такой силой, какой, казалось, плоть и кость человека не могут противостоять.
Волна восхищенного шепота прошелестела по залу; сбившимся в кучу людям трудно было поверить, что все это происходит на самом деле. Потом гул и ропот стали расти, раздалось несколько подзадоривающих выкриков, и среди них – воинственный клич, долетевший до столика, занятого индейцами племени онондага. В ответ один из английских землекопов крикнул:
– Переломи его пополам, Боевой Джек!
К нему присоединились еще несколько. Но странно: крики эти оказали неожиданное воздействие на Саппера: не уступая, впрочем, и йоты, он глянул на противника каким-то новым взглядом и с явным усилием, так сжаты были его челюсти, процедил:
– Ты… сменный начальник… Боевой Джек?
У Джека были те же затруднения с речью… И тем не менее он сумел выговорить:
– Да.
Эффект этого простого утверждения был, по меньшей мере, поразителен, ибо Саппер сразу перестал бороться. От неожиданности Боевой Джек потерял равновесие и, завалившись в сторону, крутанулся на месте, так что индеец получил возможность беспрепятственно хлопнуть англичанина по пронесшемуся мимо его груди плечу. Результат оказался именно таким, какого и следовало ожидать: английский начальник не склонен был отнестись снисходительно к подобному обращению; он закончил свой разворот, описав полный круг, и снова оказался лицом к лицу с противником, но уже со сжатыми кулаками, готовый разнести все и вся. Но, прежде чем он успел броситься в атаку, индеец сказал:
– Ну а я начальник смены по имени Саппер Кукурузник.
Боевой Джек уронил кулаки и распрямился, лицо его приобрело такой же изумленный вид, какой имело лицо его противника секундами раньше. Некоторое время они обалдело разглядывали друг друга, потом вдруг расплылись в улыбках, а мгновением позже уже смеялись, трясясь и мыча от хохота, – к полному недоумению зрителей, которые оказались поражены еще больше, когда оба здоровенных землекопа обняли друг друга за плечи и, подцепив по бутылке с ближайших столов, вышли на улицу, все еще смеясь и уже прихлебывая.
– Полагаю, вы сможете объяснить мне их поведение, – сказал человек Пинкертона.
– Разумеется, – ответил Гас. – Вы знаете, что Саппер мой сменный начальник здесь, а Боевой Джек был моим сменным начальником на английском участке туннеля. Каждый из них слышал о другом, знает о нем много хорошего и знает также, что оба они – мои близкие друзья, а для землекопов это значит, что они тоже товарищи. Так что, видите, у них нет никаких причин драться, но зато масса причин вместе выпить, чем, я уверен, они сейчас и занялись.
Закончив, Гас оглянулся на тот столик, где сидел Козлище, о котором он на какое-то время совсем забыл, – и едва сумел скрыть потрясение.
– Он ушел. Пока мы смотрели на других – он ушел!
Их миссия была под угрозой; они отвлеклись и упустили шанс схватить саботажников. Поняв это, Гас совершенно растерялся, но Трейси, казалось, сохранял холодное равнодушие. Он достал часы, большую карманную «луковицу», и глянул на циферблат.
– Пока вы смотрели на других, – надавив на «вы», отчужденно сказал он. – Я стреляный воробей, и сбить меня с толку не так легко. Пока тут все с ума сходили, связной улучил минутку и сделал Козлищу знак, после чего оба ушли.
Закончив, Гас оглянулся на тот столик, где сидел Козлище, о котором он на какое-то время совсем забыл, – и едва сумел скрыть потрясение.
– Он ушел. Пока мы смотрели на других – он ушел!
Их миссия была под угрозой; они отвлеклись и упустили шанс схватить саботажников. Поняв это, Гас совершенно растерялся, но Трейси, казалось, сохранял холодное равнодушие. Он достал часы, большую карманную «луковицу», и глянул на циферблат.
– Пока вы смотрели на других, – надавив на «вы», отчужденно сказал он. – Я стреляный воробей, и сбить меня с толку не так легко. Пока тут все с ума сходили, связной улучил минутку и сделал Козлищу знак, после чего оба ушли.
– Вам следовало сказать мне. Теперь мы никогда их не найдем.
– Как раз наоборот, все идет по плану. Я ведь говорил вам, что тут у противника есть наблюдатели, и, если бы мы ушли сразу следом, это было бы замечено и могли бы возникнуть неприятности. Но, поскольку этого не случилось, мы можем теперь расплатиться за помои, которые пили, – с этими словами он бросил на стол несколько монет, – и идти, раз уж публика успокоилась. За нами никто не пойдет. – Он еще раз посмотрел на часы, прежде чем положить их в карман, и поднялся.
Гас поднялся следом, изумляясь спокойствию своего спутника перед лицом очевидной катастрофы, и последовал за ним по влажному переходу вниз, снова на улицу. Они вышли на центральный проспект, и Трейси повернул к берегу.
– Не буду больше держать вас в неведении, Вашингтон, – сказал он. – В вашей работе есть свои технические тонкости, но и в нашей тоже. У агента, Козлища, в правом ботинке скрыто одно устройство, точнее, оно вмонтировано в подметку башмака, и при обычном обыске его не обнаружишь. Когда с агентом вышли на связь, Козлище определенным образом нажал на подметку пяткой. При этом сломалась чувствительная мембрана в капсуле, после чего из одной части капсулы в другую перетекла кислота и активировала ее, превратив в мощную батарею. Полученный таким образом ток поступил в сильный компактный генератор радиоволн, тоже спрятанный в подметке, а его сигнал пошел по проводу, вплетенному в шов брюк, к антенне в ремне, которая начала излучать мощные позывные на коротких волнах. Вы видели, я смотрел на часы?
– Разумеется, и удивился вашему внезапному интересу к точному времени.
– Совсем не ко времени. В часах укрыт миниатюрный приемник, пеленгатор, настроенный на позывные Козлища. Посмотрите сами.
Он извлек часы и положил на ладонь; ближайший газовый фонарь давал достаточно света, чтобы разглядеть циферблат. Когда Трейси нажал кнопку завода, часовая стрелка слабо засветилась и повернулась, указав на ведущую к морю улицу; затем, когда Трейси отпустил кнопку, стрелка вернулась в положение, обозначающее время.
– Остроумно, согласитесь. Они впереди нас, так что идемте дальше. Нам их не видно, и это очень хорошо, значит, и им нас не видно, и они не встревожатся. Радио укажет дорогу.
Пока улица была хорошо освещена и полна людей, они с ленцой прогуливались, как бы сродни толпе. Но когда проспект закончился тупиком у темных доков, они развернулись, словно здесь и завершилась их прогулка, и пошли обратно по той же дороге. У первого поворота они ненадолго остановились, беседуя, – просто люди, вышедшие пройтись; в это время Трейси постарался убедиться, что за ними не следят. Решив, что все в порядке, он отступил в тень на перекрестке и потянул Гаса за собой.
– Они где-то на берегу, пеленгатор указывает туда. Мы будем идти параллельно гавани, пока не выясним точнее.
И они пошли, то и дело спотыкаясь на заваленной мусором мостовой, распугивая кошек и крыс, совершающих свои ночные турне, пока Трейси не остановился вновь на очередном перекрестке, вглядываясь в шкалу пеленгатора.
– Очень интересно. Теперь она показывает только назад, туда, откуда мы пришли. Вашингтон, вы инженер и топограф, у вас на все эти вещи наметанный глаз. Засеките направление здесь, относительно этой улицы, затем мы пройдем немного назад до следующей и там сделаем засечку. Можете вы это сделать и определить, где они?
– Это мое ремесло, – уверенно сказал Гас, мельком покосившись на крохотную стрелку.
Повторив этот обряд в другом месте, Гас задумался на мгновение, а затем повел агента Пинкертона вперед к месту, откуда хорошо были видны темные причалы и корабли за ними. Без колебаний он показал пальцем:
– Они там.
– На корабле? Вы уверены?
– Недавно вы сказали, что там, где дело касается вашей работы, вас с толку не сбить. То же я могу сказать и о себе.
– В таком случае я принимаю вашу информацию без колебаний. Можно начинать последний акт.
Трейси отступил на несколько ярдов в том направлении, откуда они пришли, поднес к губам свисток и с силой в него дунул. Гас несколько удивился, потому что никакого звука не последовало – только едва слышно фукнул воздух, вырвавшись из свистка. Трейси заметил его недоумение и улыбнулся.
– Ультразвук. Для человеческого уха частота этих колебаний слишком велика, но они и не предназначены для человеческого уха. Можете убедиться.
Возникли два человека, первый вел на поводке небольшую собаку. Наклонившись, Трейси потрепал ее по загривку и пояснил:
– Она приучена идти на этот звук. А эти двое – мои люди, они следили за нами и ждали, когда я дам сигнал.
– Я и понятия не имел, что они здесь.
– Это профессионалы.
Трейси отдал несколько коротких распоряжений, затем вместе с Гасом вновь двинулся вперед.
– Мои парни окружат и блокируют территорию, но вести должен я. Вам необязательно идти со мной…
– Я пойду с вами.
– Хорошо. Я надеялся, что так и будет. Вы мне можете понадобиться, когда эта маленькая драма закончится и занавес упадет.
Трейси пошел первым, как кошка. Гас следовал за ним в нескольких ярдах позади. Они держались поближе к стенам, в темноте подбираясь к кораблю, – туда, где одна-единственная маленькая лампа бросала с палубы жидкий свет на видавшие виды сходни. На мгновение Трейси остановился, глядя на корабль, и в этот момент от стены отделилась какая-то тень и вразвалку двинулась вперед.
В распоряжении Гаса оставались доли секунды; он не хотел шуметь, предупреждая агента об опасности, поэтому не раздумывая прыгнул на незнакомца; его кулак описал короткую стремительную дугу, завершившуюся на челюсти таинственного противника с таким оглушительным треском, что Трейси невольно оглянулся. Тут же послышался легкий, глухой стук – это из руки неизвестного выпала на булыжники дубинка. Трейси помог Гасу прижать потерявшего сознание человека к земле.
– Хорошо, что вы здесь, Вашингтон, – сказал он; в устах профессионала такого уровня эти слова были лучше любой награды. – Славный удар. Прежде чем этот очнется, мои люди возьмут его. Они сейчас сжимают кольцо, чтобы лишить преступников всякой возможности бегства. С моря их будут караулить быстроходные катера. Последний акт драмы вот-вот будет сыгран. Вы были правы, я сейчас определился пеленгатором. Козлище на корабле. Теперь идем.
Словно призрак, без единого звука, он стал перемещаться вперед; Гас держался на несколько шагов позади. Они прошли под кормовым подзором корабля, и стали видны протянувшиеся поперек кормы источенные ржавчиной буквы: «Дер Либестод. Люцерн». Швейцарская приписка – наверняка лишь удобная маскировка; настоящие имена и национальности владельцев хорошо скрыты. Но уже не надолго. На палубе все было тихо, корабль стоял, погруженный во мрак, лишь та единственная лампа светила над сходнями. Трейси ступал уверенно, словно уже не раз здесь бывал; он начал подниматься по сходням, Гас двигался вслед за ним. Однако, как ни беззвучно крался агент, он не остался незамеченным; стоило ему достичь палубы, из тени выступил человек и тихо проговорил что-то, неслышное Гасу, который еще поднимался. Трейси что-то ответил и показал вниз, а когда охранник, глянув туда, куда указал пальцем Трейси, на мгновение отвернулся, руки детектива коротко взметнулись к его шее; охранник как бы одеревенел на секунду, а затем согнулся и повалился на палубу.
До сих пор все оставалось тихо, Гасу трудно было в это поверить. Они поднялись на корабль, успели обезвредить двух человек, а их присутствие до сих пор не замечено. Слишком уж им везло, везению явно пора было кончаться – и единственное, на что уповал Гас, что из этого правила могут быть исключения. Трейси дождался его у двери и прошептал прямо в ухо:
– В рубке никакого движения, и на мостике ни души. Должно быть, негодяи внизу. Следуйте за мной так тихо, как только можете.
С этими словами он натужно открыл тяжелую стальную дверь; показался тускло освещенный коридор, в который они осторожно вошли. За первой дверью по коридору было темно, и они прошли мимо, лишь бросив внутрь беглый взгляд, следующая каюта тоже была открытой и темной. Но третья была закрыта; Трейси, нагнувшись, заглянул в замочную скважину, затем достал из кармана медицинский стетоскоп и прослушал с его помощью дверную панель. Удовлетворенный, он положил стетоскоп обратно и знаком подозвал Гаса, указывая в то же время на лестницу. Медленно и осторожно они спустились по ней вниз; их усердие было вознаграждено очень быстро, поскольку одна из дверей на этой палубе была оставлена приоткрытой, а из щели просачивалась полоска света и доносился шум голосов. По-прежнему следуя впереди, Трейси направился дальше и миновал еще одну неосвещенную каюту; Гас вплотную следовал за ним. Но, когда он проходил мимо двери, темная фигура с ножом в руке прыгнула на него.