– Что мы дальше-то делать будем? Надо отсюда сваливать. Этот сказал, тут какие-то мертвяки…
– Мертвяки – это худо, – поправил Зимин. – Они могут искажать пространство…
– А Белоснежки тут нет случайно?
– Идем к камням, там будет тебе и Белоснежка. И семь гномов с отбойными молотками.
Они двинулись к камням, Зимин первым, Ляжка за ним. Зимин думал, нет ли у Ляжки случайно ножика, такой может запросто с ножиком ходить. Еще полоснет поперек горла. Или воткнет в спину с несовместимыми с жизнью последствиями.
Ляжка измучился и, чтобы развеять тяжелые мысли, думал о приятном. Камни оказались похожи на пемзу, и Ляжка прикидывал, сколько брусков для стачивания ножных мозолей можно выточить из этих скал и как их можно продать в Японию – там любят такие штуки – и сделать бабки, чтобы потом жить долго и счастливо. Ляжка представлял Японию, рис, самураев, борцов сумо, и невольно в мыслях Ляжки возникала Большая Рулетова, хотя он и на самом деле ее терпеть не мог.
Камни были полезные, только вот перемещаться по ним оказалось тяжело. Зимин прыгал по пористым валунам и уже ощущал сильную жажду и даже голод. Они уходили от пустыни, и чем дальше было от песка, тем становилось прохладнее. Кое-где между камней блестели мелкие лужицы и торчали морщинистые сталактиты.
Ляжка тоже проголодался и от душевной скученности и для того, чтобы поднять себе настроение, принялся поносить КА82:
– Тоже мне собака Баскервилей, – бранился Ляжка. – Щенок сопливый! Харя электрическая! Почеши мне спинку, я устал без ласки! Ножку подвернул, лажак беспросветный! Живодеров тут явно не хватает…
Зимин попытался было с ним заговорить, но Ляжка не реагировал на голос разума и продолжал ругаться. Видимо, это доставляло ему независимое удовольствие и не нужен был слушатель.
– Я таких топил в детстве! Имя ему подавай, тоже мне, швейная машинка ходячая! Я, может, тоже грущу о чем-то! А мне все равно все по морде. В пятачину все подряд…
Впрочем, скоро Ляжке надоело ругаться, и он замолчал, только натужно пыхтел.
И скоро камни кончились совсем. Причем кончились как-то сразу – вот камни, камни, камни, прыгать по ним тяжело – и раз, пошел лесок, кусты, запахло водой и зеленью, идти тоже тяжело, но приятно. Зимин ускорился. Он окунулся в заросли, кажется, орешника, но через минуту орешник тоже кончился, и Зимин выскочил к роднику.
Ляжка, стеная, продирался за ним.
Родник был выполнен в виде головы дракона, вода вытекала прямо из языкастой пасти и падала в чашу, сильно напоминавшую череп. Вокруг валялись вросшие в мох обломки статуй воинов и красавиц с серьезными лицами и длинными волосами. Больше всего это напоминало парк Дрезденской галереи после американской бомбежки, там тоже были статуи, Зимин видел по телеку.
– Страна Мечты похожа на старую помойку, – сказал Ляжка. – Этого и следовало ожидать.
– Ладно, – ответил Зимин. – Посмотрим…
Зимин повертел головой и обнаружил, что весь обозримый мрачный сосняк завален подобной архитектурой, и выглядит это зловеще и древнегречески. Кладбище памятников.
– Мне тут не нравится, – сказал Ляжка. – Тут тревожно…
– Тебе нигде не нравится. Если только в этом месте нет Рулетовой…
– Урод ты, – Ляжка плюнул. – Урод по жизни…
Зимин присел на чью-то мощную античную ногу, наклонился к чаше и, подавив в себе человеческую гордость, стал лакать.
– Тебе идет, – заметил Ляжка и встал в очередь к воде.
Вода была холодная и вкусная, похожая на дорогую грузинскую минералку, от которой можно прожить сто лет. Зимин пил и пил, пил до тех пор, пока сверху ему в шею не уперлось что-то острое.
Зимин попробовал поднять голову, но острие уперлось больнее.
– Ну что, обезьяны, попалися! – сказал кто-то торжествующе. – Два дня на вас угробил! Получи за это!
После чего Зимина сильно стукнули по голове.
Глава 6 Всадник П.
Зимин очнулся и обнаружил, что его тащат по земле. Ноги были привязаны к большой еловой ветке, а ветка на длинной веревке волоклась за черной лошадью. На лошади задом наперед сидел накачанный парень лет четырнадцати, в панцире, с мечом за спиной и вообще в рыцарской амуниции. Парень прихлебывал из глиняной бутылки, откусывал от целого каравая и что-то мычал. Зимину показалось, что он поет что-то вроде «Королевы бензоболонки» или «Сердце красавиц», разобрать было трудно. Видимо, он был не чужд элементов духовной культуры.
Парень пел, размахивал караваем и бутылкой – явно пребывал в радужном настроении. Зимину же было не очень весело – его голова то и дело стукалась о дорожные камни, отчего в глазах вспыхивали легкомысленные звездочки. Зимин хотел было крикнуть всаднику, чтобы он остановился и немедленно его отпустил, но тут Зимин увидел Ляжку и окрикивать всадника передумал.
Ляжка весело шагал рядом с Зиминым. На шее у него болталась грубоплетеная веревка, а в руке тоже был хлеб. Ляжка жевал. И чтобы принимать пищу более равномерно, забегал вперед и ждал, пока лошадь не натянет петлю. В промежутках он успевал откусывать от горбушки большие куски и быстро их прожевывать. Выглядел Ляжка счастливо, это совсем не понравилось Зимину. Он собрался было сказать Ляжке, что тот свинья и что лишь такая же свинья, как Рулетова, способна, но стукнулся головой о камень.
Второй раз очнулся Зимин от того, что на него лили воду. Он открыл глаз и обнаружил над собой Ляжку. Ляжка лил на Зимина воду из серебряного кофейника и периодически к этому же кофейнику прикладывался, клацая зубами. На шее у Ляжки все еще была веревка.
Зимин попробовал встать, но обнаружил, что и руки и ноги его стянуты прочными кожаными ремешками, а на шее болтается заусенистый чугунный ошейник. Затем в поле его зрения вошел тот самый всадник, только без хлеба и бутылки.
– Проснись, несчастный, – сказал всадник. – Открой глаза, взгляни на мир суровым взором.
И продекламировал:
Зимин открыл второй глаз и взглянул на мир бинокулярно.
Они находились на небольшой лесной полянке. На полянке горел костер, над костром парил котелок, а метрах в двадцати пасся тот самый черный конь.
– Ты, как я погляжу, доход, – всадник бессовестно пощупал у Зимина бицепс и ткнул его железным пальцем в живот. – И силою ты не отмечен тоже. Это пло и это зло. Но ничего, у тебя еще есть шанс спастись. Уверуй, пока не поздно.
Всадник прижал руку к сердцу, там, где, наваренные серебряной вязью на броню нагрудника, красовались две латинские буквы – «L» и «R».
– Уверуй, свинопис, – сказал всадник. – И я ограничусь ножными кандалами. Бери пример со своего друга.
Всадник дернул за веревку, и Ляжка подхалимски улыбнулся.
– Ты доход, – всадник снова ткнул Зимина. – А твой дружок жиртрест. Вы никуда не годитесь. Хотя из вас бы вышла отличная пара. Дон Кихот и Сашка Панцирь.
Всадник дернул за веревку два раза. Ляжка подхалимски расхохотался.
– «L» и «R» – это что, «лево-право»? – спросил Зимин.
– Молчи, свинопис! – Всадник выпрямился и принял достойную позу. – Молчи, покуда не проткнул тебя копьем навылет! Перед тобой сэр Персиваль Безжалостный, рыцарь ордена Алмазной Твердыни, носитель Клинка Апокалипсиса третьей степени с Золотыми Дубовыми Листьями, кавалер Золотого Локона! Покорись!
– Что за тупое имя? – спросил Зимин. – Никогда не встречал никаких Персивалей, да еще с золотыми локонами…
Всадник отобрал у Ляжки кофейник и пребольно стукнул им Зимина по голове. Удовлетворившись этим, сказал уже более миролюбиво:
– Ты еще юн и питаешься отрыжкой, поэтому ничего не понимаешь. Это не тупое имя, это имя славное, имя великого героя и борца. Но поскольку ты сер и ничтожен, как барсучьи какашки, я, так и быть, тебе расскажу и открою твои нелепые глаза в этот прекрасный мир. Ты – неофит. То есть салабон и ничтожный хрюндель, ты собачьи слюни, текущие при виде мозговой кости, плавающей в огненном борще! Ты перхоть мира, осыпающаяся с уставших от времени небес, ты жалкая бородавка бытия…
На бородавке бытия всадник Персиваль остановился, задумался в восхищении от себя и продолжил уже более по-человечески:
– Я вас захватил в плен, и отныне вы будете моими верными вассалами. Что такое вассал – понятно? Это если на моем пути вдруг встретится трясина, вы должны броситься в нее, чтобы дать дорогу мне и моему коню! Это очень почетно, и я думаю, что вы будете добрыми вассалами!
Зимин сделал скептическое лицо.
– Будете, будете, – уверил Персиваль. – Я вот тебя, хилоид, тут на ночь оставлю, так ты сразу одумаешься. И будешь моим вассалом и денщиком. Будешь готовить еду, рубить дрова, петь мне хвалебные гимны, молоть кофе в персональной кофемолке. Кофемолке с большой буквы. Это называется ленные отношения…
– Засунь свои ленные отношения себе в надпочечники, – посоветовал Зимин. – Или даже в аппендикс…
– Не забывай называть меня «сэр», – сказал Персиваль. – Сэр Персиваль. Надо говорить: «Засунь себе свои ленные отношения в аппендикс, сэр Персиваль». Понятно? Если же твой слабый ум не в силах удержать в себе свет этого великого имени, можешь называть меня моим коротким благородным именем – «благородный всадник П.». Это тоже звучит.
– Пошел-ка ты в Нансельбукен, – сказал осторожно Зимин. – Сэр Пэ.
Персиваль мелко засмеялся, приблизился к Зимину, забрал его нос двумя пальцами и сделал «сливу».
– А-а-а! – закричал Зимин. – Ты что вытворяешь?!!
Из глаз Зимина брызнули слезы. Он попытался эти слезы вытереть, но руки были связаны, не получилось. Ляжка ликовал.
– И простер он десницу свою и сплющил хлебальник его, – продекламировал Персиваль. – И испещрил его письменами своими, и на челе его высек рунами огненными: «Се раб»…
И всадник Персиваль сделал Зимину «сливу» еще раз.
– У-у-у! – завизжал Зимин. – Хватит!
– Понял ли ты меня, жалкий гоблин, душа перепончатая? – спросил рыцарь Персиваль. – Это хорошо. Твой друг оказался гораздо смышленей. Ты пойми, свинорылый, я против тебя лично ничего не имею, ты мне даже чем-то симпатичен… Мой прошлый денщик удрал, понимаешь, хотя я к нему был добр, как родная мать Тереза Калькуттская. Неблагодарный, я спас его от вампиров… Они, между прочим, у него хотели выпить всю кровь до последней жалкой молекулы… Ну да пусть с ним, пусть идет своим путем и пусть путь его не пересекается с моим путем, потому что если его путь пересечется с моим путем, его путь пресечется незамедлительно. Ух!
Всадник П. выдохнул. Затем продолжил:
– А без денщика мне никак нельзя, положение не позволяет. Никак. Поэтому начнем с малого – я сейчас тебя освобожу… Не совсем, не совсем, не думай, не обольщайся, только руки и ноги. А цепь на шее мы оставим, так, для порядка…
И Всадник П. с ловкостью опытного работорговца освободил Зимина.
– Ну вот, – удовлетворенно сказал он, – давай теперь, свари мне кофя. И поскорее. А твой упитанный друг пусть обдувает меня опахалом, это мне пристало. А я пока поразмыслю и, может быть, сочиню балладу про героизм и про подвиги…
Всадник Персиваль подозвал коня, снял седельные сумки и извлек из них гамак, лиру, огромную кофемолку и кожаный мешок. После чего он прицепил к ошейнику Зимина цепь, а цепь к дереву, в результате чего Зимин оказался прикован к толстой сосне. Ляжку он привязывать не стал.
Затем Персиваль сунул в руки Зимина кофемолку, а в ноги мешок и сказал:
– Мели кофе, раб. А то пожалеешь, что твоя мать однажды познакомилась с твоим отцом. Если они, конечно, не были братом и сестрой. Мели, сопротивление бесполезно. А ты иди, сломай ветку, да побыстрее.
Персиваль развесил между двумя соснами гамак, возлег в него и стал бряцать на лире и задумчиво петь:
Конь захрапел и отошел, Зимин насыпал в мельницу зерен и принялся вращать ручку. Ручка вращалась тяжело, Зимин скоро почувствовал усталость в плечах и подумал, что рабы на кофейных плантациях, наверно, постоянно испытывают боль в передних дельтоидах, от этого они регулярно бунтуют или медленно спиваются.
Ляжка стоял над Персивалем с веткой и махал.
– Труд освобождает, – говорил рыцарь. – Это верно подметили еще древние тевтонцы. В какой-то мере это правда. Особенно здесь. Работай – и станешь свободен, как тушканчик из прерий. А то и рыцарем еще станешь. Героем. Поедешь в мертвый лес, где не поют птицы, где в ручьях застыла вода… И там, в центре остановившегося леса, в замке из серых камней, будет ждать тебя этот… Король-Рыболов…
Зимин ворочал ручку. Кофе получалось почему-то мало, казалось, что кофейные зерна просто исчезают в кофемольных глубинах, да что там говорить, кофе не получался вообще. Зимин сыпал и сыпал в жернова коричневые семена, в воздухе распространялся запах арабики, но никакого порошка так и не выходило.
– Крути, крути, – советовал из гамака Всадник П. – И укрепишь тем свои неумелые руки. К тому же нам предстоит долгая дорога в Светлозерье, я должен взбодриться кофейным напитком, вы же сможете отведать питательной гущи. Умный человек ускорит ее добывание.
И Всадник П. извлек из лиры крайне негармоничную гамму.
– Теперь надо придумать вам имена. – Всадник П. отложил лиру. – Это не так просто, как кажется…
– У меня есть имя, – сказал было Зимин, но рыцарь его не послушал.
Он сунул руку за пазуху и извлек на свет растрепанную толстую книжицу.
– Имя – великая вещь, и тут нельзя ошибиться, – изрек Всадник П. – Рыцарского Имени вы недостойны в силу своей подлой субстанции и неизвестного происхождения, а также в силу отсутствия заслуг, вам надо что-то попроще…
Персиваль принялся листать свой фолиант и листал его довольно долго, хмыкал и слюнявил пальцы. Наконец он остановился и сказал неудовлетворенно:
– И простых имен вы тоже, впрочем, недостойны… Простое достойное имя – оно ведь тоже имеет в себе элемент благородства… А в вас я его не вижу. А ну-ка встаньте-ка!
Зимин и Ляжка вытянулись перед гамаком.
– Да, – протянул Персиваль. – Да… Прогнило что-то в гадском королевстве, закваска стухла и спалилась на компост… Тебя длинный, я, пожалуй… Пожалуй, я назову тебя все-таки Доход. Да, это имя тебе идет. А ты, мой пухлый друг, ты будешь… Ты будешь… Ну да, конечно, ты будешь Ляжка. Тебе это имя тоже очень идет, очень. Отлично! Доход и Ляжка! Работать!
Зимин хотел было послать Всадника П. и его книгу подальше и сказать, что они еще посмотрят в итоге, кто здесь Доход, а кто благородный Персиваль Рыцарь Двух Локонов и одной Алмазной Твердыни, но, вспомнив искусство Персиваля в поставлении «слив», передумал.
– Чего ты там копаешься, Доход? – торопил Персиваль. – Желудок сводит спазмом.
– Чего-чего, зерна сыплю, а ничего не выходит!
– Сразу видно, что ты из подлых, – констатировал Персиваль. – Не обучен обращаться с предметами. Кофемолка – это тебе не табуретка, это механизм, она подхода требует! Смотри, дерёвня!
Персиваль вывалился из гамака, подошел к Зимину, отобрал кофемолку и хряпнул ее о землю.
– Ты чо, корявая! – заорал Всадник П. и начал угрожающе ходить вокруг ящика с ручкой. – Ты чо пучишь?! Те чо, в тот раз мало было? Ну так получи!
И Персиваль принялся пинать кофемолку своими сафьяновыми сапожками злобно и страшно. Зимину даже показалось, что кофемолка издала жалобный звук. Но усилия Персиваля возымели действие – кофемолка выставила сбоку ящик, доверху наполненный коричневым порошком.
– Эльфийская вещица, – пояснил Персиваль. – Надо держать в узде, а то она думает, что имеет право на всякие пакости. Думает, может меня кидануть. Да я сам могу кидануть! Кого хочешь, когда хочешь и как хочешь могу кидануть! Давай, вари кофе, зараза! А ты, Ляжка, позабавь меня веселым рассказом. Чтобы сердце встрепенулось.
Зимин поднял из травы кофейник, насыпал горсть кофе и залил водой.
– Идиот, – сказал Персиваль. – Сначала воду кипятят, а потом кладут кофе. Ничего не умеешь. Ладно, вари так, жрать охота. А ты, бугай, давай, рассказывай.
– А чего рассказывать-то? – не понял Ляжка.
– Балладу мне расскажи или шванку [9] какую. Для лучшего пищеварения. У тебя лицо человека, который может рассказать пищеварительную балладу. А не будешь балладу, я тебе в клюв. Понял?
– Понял, – понял Ляжка. – Баллада. Я расскажу вам очень добрую, светлую балладу про то, как один мальчик пошел в общественную…
– Это интересно, – отметил Всадник П. – Давай…
Ляжка стал рассказывать балладу, Зимин сунул кофейник в костер, обложил его хворостом и приготовил мутную коричневую бурду, по вкусу напоминавшую настой на сосновой коре – бабушка Зимина лечила таким рожу и опоясывающий лишай. Всадник П. попробовал и сказал, что в мире предела совершенству нет, после чего вылил большую часть напитка Зимину на голову. Затем он достал из сумки круглый сыр с прожилками плесени и съел половину. Зимин и Ляжка получили себе вкусную и питательную корку, которую поделили пополам.
Зимин сначала этой коркой неосмотрительно пренебрег и отбросил ее в сторону, но с ближайшей сосны на корку сразу же прянул огромный бессовестный бурундук. Так что Зимину пришлось проявить чудеса ловкости, чтобы корку отбить. Бороться за корку на привязи было нелегко, но Зимин справился. После чего употребил корку с большим аппетитом. Она была ничего, эта корка, чуть жестковата, правда.
Кофейная гуща тоже оказалась вполне сносной, правда, была тоже чуть жестковата, но это уже мелочи.
– Смерд же, довольствуйся малым, – сказал на это Всадник П. – Ибо ложкой роешь себе могилу в глубины земные. Смиряй свою плоть и борись с пороком, ибо лишь благодетельный муж сможет пройти по светлому пути познания и попасть в Валгаллу израненным мечами и копьями…