— В чем дело?
Гума почесал голову. Жоан Младший был весь поглощен песней слепого. Пришлось говорить шкиперу Мануэлу.
— У тебя с деньгами как?
— Когда получу сполна то, что вы все мне задолжали, разбогатею… — засмеялся Бабау.
— А знаешь ты кого-нибудь, кто мог бы выручить?
— Сколько тебе нужно?
— Да это не мне. Это вот сеу Жоану и Гуме. — Он повернулся к Жоану Младшему: — Сколько надо сразу же?
Жоан Младший по-прежнему прислушивался к стонущей мелодии слепого певца. Он объяснил:
— Мне только заплатить своим помощникам. Гума мне должен, ты ведь знаешь, как теперь всем трудно…
Гума прервал:
— Я отдам, как только достану хоть сколько-нибудь денег. Понимаете?
Сеу Бабау спросил:
— Да сколько нужно-то?
Жоан Младший прикинул в уме:
— Сто пятьдесят меня бы выручили…
— В моей кассе и половины нет. Могу открыть, сами увидите… — Он задумался: — Если б речь шла о пятидесяти мильрейсах…
— Пятьдесят тебе не хватит? — Мануэл взглянул на Жоана Младшего.
— Пятидесяти и на уплату одному помощнику не хватит. Сто пятьдесят — это еще тоже не все, что им причитается.
— Ты сколько должен был отдать, Гума?
— Я выплачиваю по сто в месяц… Но я в том месяце тоже не уплатил.
Сеу Бабау поднялся и направился во внутреннее помещение. Мадалена вздохнула:
— Если б было у меня…
Патефон замолчал. Все сидели тихо, слушая песню слепого. Сеу Бабау вернулся и принес пятьдесят мильрейсов билетами по десять и пять. Отдал Гуме:
— Ты мне вернешь после первого же рейса, хорошо?
Гума протянул деньги Жоану Младшему. Шкипер Мануэл положил руку на плечо Мадалены.
— Подцепи полковника, который даст нам в долг сотню.
Она улыбнулась:
— Если я сегодня выручу пятерку, то буду считать себя счастливой…
Гума сказал Жоану Младшему:
— Подождите еще несколько дней. Попробую достать недостающее.
Жоан Младший кивнул. Мадалена вздохнула с облегчением и принялась непринужденно болтать:
— Вы знаете Жоану? Ты знаешь, правда, Мануэл? Так вот, сидит она сегодня у окна и видит, что какой-то тип с нее глаз не спускает. Ну она и…
Но Гума прервал:
— Вы все знаете, что этот бот не дает мне никакого заработка. Он, собственно, и не мой еще, я за него и четверти не заплатил. И задолжал вам, Жоан, и доктору Родриго. Но если я останусь без судна, то что оставлю я в наследство сыну? Здесь, на море, долго не проживешь, настигнет тебя в один прекрасный день буря, ну и отправишься далеко. Разве что для тех, у кого нет ни жены, ни детей…
— Тяжкая доля, — согласился Мануэл. — За то я и не хочу детей. Хозяйка-то хотела бы…
— А жена у тебя красивая, — сказала Мадалена Гуме.
— Ты ее знаешь?
— Я видела вас вместе на улице.
Песня слепого все лилась через порог. Снова подали водки. Жоан Младший сказал:
— Достать бы мне еще десятку, я б каждому хоть по двадцать отдал… Может, остаток подождали бы.
— Десятку я тебе завтра утром достану, — отозвался Мануэл. — У хозяйки, возможно, есть.
— А у нас в доме — новенькая, — сказала Мадалена.
— А, в вашем стаде новая телушка появилась, вот как?
— Новая телушка… Скорей старая корова… Не дай тебе боже…
— Кто ж она?
— Старушенция, правда. Говорит, что была женой Шавьера.
— Шавьера? Капитана «Совы»?
— Его самого.
— Он нам когда-то о ней рассказывал, — сказал задумчиво Гума.
— Верно, помню, — подтвердил Мануэл.
— Он был так влюблен в нее. Она его бросила, и он даже шхуну назвал так, как она его самого звала — «Совой».
— Чудак какой-то, — Мадалена сделала насмешливую гримаску, — никогда другого такого не видала…
— Ты очень дружил с Руфино, правда? — Жоан Младший вдруг обернулся к Гуме.
— Почему вы спрашиваете? — Гума явственно слышал теперь песню слепого.
— Говорят, он убил жену, она ему рога наставляла с матросом каким-то.
— Я тоже слышала, — подтвердила Мадалена.
— А я в первый раз слышу. И если так, то он прав. Честный был парень.
— Другого такого ловкого лодочника на всем побережье нет, — сказал Мануэл.
Гуме слышался голос Руфино, повторявший «братишка, братишка». Одно его утешало — мысль, что Руфино так и не узнал, что и он, Гума, его предал. Жоан Младший заключил беседу:
— Я б на его месте того типа тоже прихлопнул…
В эту минуту вошел Манека Безрукий. Он сел за столик рядом с друзьями и сказал громко, обращаясь ко всем присутствующим:
— Вы уже слышали новость?
Все навострили уши. Манека Безрукий рассказал:
— Шавьер продал шхуну Педроке за бесценок и поступил матросом на греческий корабль, который сегодня снялся с якоря.
— Что ты говоришь?
— То, что слышите. Ни с кем не посоветовался. Отплыл так с полчаса назад…
— Из-за этой женщины… — пробормотала Мадалена.
— Говорят, на этом греческом корабле команде жрать нечего, — заметил негр, сидевший за соседним столиком.
Они вышли. За порогом слепой все пел. Он вытянул руку с жестянкой, и Жоан Младший бросил в нее монетку в два тостана. Купить табаку, чтоб выкурить трубку сегодня вечером, уж не придется.
Араб Туфик понес большой ущерб из-за бегства Шавьера. Через пять дней должен был прибыть большой корабль с грузом контрабандного шелка. Как доставить его на берег без помощи парусника и надежного человека, который управлял бы этим парусником? Он объяснил Ф. Мураду:
— Все потому, что пьяница был. На того, кто пьет, надеяться нельзя. Я теперь договорюсь с кем-нибудь понадежней.
— Договорись как можно скорее. Необходимо доставить груз вовремя.
Туфик отправился на пристань. Попробовал выспросить у сеу Бабау, как там с финансами у моряков. Узнал о том, что случилось накануне, узнал, что хозяин таверны ссудил деньгами Гуму, что дело чуть не дошло до продажи «Крылатого бота». Спросил:
— А можно на него положиться?
— На Гуму?
— Ну да.
— Нет на всем побережье человека честней его.
Араб сразу же и отправился к Гуме. Ливия открыла:
— Гума ушел, но он скоро вернется, сеу Туфик. Вы подождете?
Он сказал, что подождет. Пройдя в комнату, он сел на единственный (и дырявый) стул и, задумчиво вертя в руках шляпу, смотрел сквозь открытую дверь на ребенка, бегающего по лужам во дворе. И вдруг Туфик вспомнил, что Родолфо сказал ему однажды (Туфик разыскал его, чтоб узнать, не согласится ли Гума участвовать в одном контрабандном деле): «Мой зять не тот человек, что тебе нужен, турок». Никогда не пойдет он на такое, уверен был Родолфо. И сейчас Туфик подумал, что может, и не стоит дожидаться. Но надо было срочно найти замену Шавьеру. Гума подходил по многим признакам: лучше всех умеет управлять парусником, судно у него легкое и быстроходное, да к тому ж он остро нуждается в деньгах, долгов много. Но хватит ли у него храбрости ввязаться в подобные дела? О каких-то там принципах Туфик даже и не вспомнил, но вот хватит ли храбрости?.. Он встал и подошел к окну. Гума показался в конце улицы. Увидев Туфика, зашагал быстрее.
— Что хорошего, сеу Туфик?
— Я хотел поговорить с вами.
— К вашим услугам…
Ливия вошла в комнату и смотрела на мужчин с тревогой. Гума предложил:
— Выпьете, сеу Туфик?
— Разве что стаканчик.
— Ливия, угости сеу Туфика.
Туфик указал на ребенка во дворе:
— Сынок?
— Он самый.
Ливия принесла выпивку. Туфик налил себе. Когда Ливия вышла, он придвинул свой дырявый стул к ящику, на котором сидел Гума:
— Простите, сеу Гума, за вопрос, но как у вас с деньгами?
— Да неважно, сеу Туфик, по совести сказать, неважно. Застой, сами знаете. А вам зачем?
— Да, плохие времена, очень плохие. Но и сейчас человек решительный может заработать много денег.
— Не вижу как…
— Вы еще не выплатили за новый бот, правда?
— Пока что нет. А как же вы считаете, можно заработать?
— Вам известно, что Шавьер уехал?
— Известно. Жена его здесь появилась.
— Какая жена?
— Его. Он был женат.
— Так вот из-за чего… Он ведь у меня работал, вы не знали?
— Слыхал.
— Посадил меня на мель, как вы тут выражаетесь. А работа у него была такая, что приносила много денег.
— Принимал контрабандный товар?
— Некоторые наши заказы, что прибывали на кораблях…
— Не хитрите со мной, сеу Туфик, не тратьте попусту время. Все давно всё знают. А теперь вы хотите втянуть в эти дела меня?
— Вы смогли бы выплатить за свое судно в течение двух-трех месяцев. Дело выгодное. За один раз можно заработать не меньше пятисот мильрейсов.
— Но если дознается полиция, богач пойдет ко дну.
— У нас все так налажено, что не дознается. Дозналась хоть раз?
Он нерешительно посмотрел на Гуму:
— В среду прибывает немецкий пароход. Он доставит большой груз. Дело выгодное… — Он осекся. — Сколько вы еще должны за бот? Много?
— В среду прибывает немецкий пароход. Он доставит большой груз. Дело выгодное… — Он осекся. — Сколько вы еще должны за бот? Много?
— Примерно восемьсот.
— Вы можете заработать пятьсот одним махом. Крупное дело, три рейса, не меньше. За одну ночь вы загребете кучу денег.
Он говорил, прижав голову к плечу Гумы, громким шепотом, как заговорщик. Гума подумал, что, может, стоит пойти на это рискованное дело раз или два только чтоб выплатить за бот, а потом махнуть этим арабам рукой — и поминай как звали. Туфик, казалось, отгадал его мысли:
— Два-три раза проделаете что надо, заплатите за судно, а потом можете и не продолжать. У меня выхода нет, мне немедля человек нужен. Освободитесь от долгов. К тому ж речь идет всего об одном или двух грузах в месяц. А в остальные дни вы свободны, плывите куда хотите, можете мне и на глаза не показываться.
Туфик смолк и ждал ответа. Гума задумался. Согласиться разве на первое время? Оплатить судно — и бросить. Сам Туфик предложил это. Страха Гума не испытывал, его даже привлекали опасные рейсы. Боялся лишь, что вдруг попадет в тюрьму, и Ливия тогда с ума сойдет от огорчения. Она уж из-за брата исстрадалась… Он услышал голос Туфика:
— Хотите денег вперед?
Вспомнил Жоана Младшего, задолжавшего помощникам, почти решившегося продать одну из барж…
— Вы мне дадите вперед сто мильрейсов? Тогда я согласен.
Араб сунул руку в карман брюк, достал сверток бумаг. Это были письма, квитанции, векселя. И вперемешку со всеми этими грязными, измятыми бумагами — деньги.
— Вы знаете, где Шавьер принимал грузы шелка?
— Нет. Где?
— В порту Санто-Антонио.
— Близко от маяка?
— Там.
— Ладно.
Гума протянул руку и взял деньги. На пороге показался старый Франсиско. Туфик простился, тихонько напомнив Гуме:
— В среду в десять. Чтоб судно было наготове.
Старый Франсиско приветствовал Туфика, когда тот уже выходил:
— Добрый день, сеу Туфик.
Ливия поинтересовалась:
— Что он хотел?
— Узнать о Шавьере. Кажется, Шавьер остался ему должен.
Старый Франсиско взглянул недоверчиво. Ливия заметила:
— Я уж думала, он у нас совсем поселился.
Мальчик во дворе заплакал. Гума пошел за ним.
Ночь над землею веяла теплом. Но над морем дул свежий ветер, пробирающий до костей. На небе в звездах стояла большая желтая луна. Море было покойно, и только песни, доносящиеся с разных сторон, нарушали тишину. Неподалеку от «Крылатого бота» покачивался на якоре «Вечный скиталец», и Гуме слышны были любовные вздохи Марии Клары. Шкиперу Мануэлу нравилась любовь на палубе в лунные ночи под широким небом. Посеребренное луною море расстилалось вокруг любящих. Гума подумал о Ливии, которая сейчас дома, одна, в тревоге. Она никогда не могла примириться с той жизнью, какую он вел. После гибели «Смелого» она жила в вечной агонии, после каждого рейса ожидая увидеть мужа мертвым. Если она теперь узнает, что он впутался в контрабанду, то уж ни на мгновение не сможет быть спокойной, ибо к страху за его жизнь прибавится еще страх за его свободу. Ей теперь все время будет он представляться за решеткой… Гума клянется сам себе, что бросит эти дела сразу же, как выплатит долг за парусник. Сегодня — первая ночь, и на рассвете он получит пятьсот мильрейсов. Он отнесет деньги Жоану Младшему, скажет, что достал у друзей. Останется только доктор Родриго, ну, а он уж подождет. Еще два таких рейса — и новое судно будет оплачено. Тогда он подработает немного еще, продаст «Крылатый бот» и войдет пайщиком в это дело с магазином, которое предлагает дядя Ливии… Как? Продать «Крылатого»? После стольких жертв? Так трудно было его приобрести, а теперь вдруг продать за бесценок, чтоб стать приказчиком в какой-то лавчонке? Оставить море, вольные паруса под ветром, родной порт? Нет, такое моряку не под силу, в особенности когда ночь так хороша, так полна звезд, так светла под круглой луной… Однако уже больше десяти, а Туфика все не видно.
Гума видел, как грузовой немецкий пароход вошел в гавань. Было три часа дня. Пароход не пристал, он был слишком огромен для здешней узкой гавани, остался на якоре неподалеку, выпуская огромные клубы дыма. С палубы «Крылатого» Гума различал огни парохода. Ливия, наверно, думает, что муж уже ушел в плавание, уже рассекает волны реки, везя груз в Мар-Гранде. Она ждет его возвращения не раньше рассвета. Наверно, в волнении, наверно, страшится за него, а когда он войдет, бросится ему на шею, спрашивая, скоро ли они переедут в город. Магазин… Продать судно, оставить порт. Он подумал об этом в первый раз, когда предал Руфино. Во второй — когда потерял «Смелого». Но теперь ему не хочется этого. На суше умирают так же, как и на море, страх Ливии — просто глупость. Однако песня, в которой говорится о том, как несчастна судьба жены моряка, не молкнет в здешних краях. Слышна и сейчас… Гума с нежностью проводит рукой по борту «Крылатого». Один лишь «Вечный скиталец» может поспорить с ним. Да и то потому лишь, что им управляет такой мастер своего дела, как Мануэл. «Смелый» тоже был хорошее судно. Не такое, однако, как «Крылатый». Даже сам старый Франсиско, со всем его опытом, говорил, что такого судна, как это, он еще не встречал. А теперь вот — продать его…
Он услышал, как Туфик спрыгнул с высокого берега на ют «Крылатого». С ним был другой араб, в кашне, обернутом вокруг шеи, несмотря на жару. Туфик представил:
— Сеньор Аддад.
— Капитан Гума.
Араб приложил руку к виску, словно отдавая честь. Гума сказал:
— Добрый вечер.
Туфик внимательно осматривал бот:
— Вместительный, а?
— Самый большой в порту.
— Я думаю, за два рейса вы весь груз перевезете.
Аддад кивал головой. Гума спросил:
— Пора отчаливать?
— Подождем. Рано еще.
Арабы уселись на юте, начав длинный разговор на своем языке. Гума молча курил, слушая песню, доносящуюся со старого форта:
Арабы продолжали свою беседу. Гума вспоминал Ливию. Она думает, что он в плавании, что он в эту пору пересек уже вход в гавань. Внезапно Туфик, повернувшись к нему, сказал:
— Красивая песня, правда?
— Очень.
— Жалостная такая.
Второй араб молчал, задумавшись. Потом запахнул пиджак и сказал что-то по-арабски. Туфик рассмеялся. Гума смотрел на них. Голос, доносящийся со старого форта, угас, и теперь ясно слышался скрип досок под телами мужчины и женщины на шхуне шкипера Мануэла.
Примерно около полуночи Туфик сказал:
— Можем отчаливать.
Гума выбрал якорь (Аддад с любопытством разглядывал татуировку у него на руке), поднял паруса. Судно развернулось и начало набирать скорость. Показались огни парохода. Снова раздалась песня со старого форта. Жеремиас в эту звездную ночь приветствовал, верно, луну, освещающую путь кораблям. На боте Гумы царило молчание. Когда были уже вблизи корабля, Туфик сказал:
— Остановитесь.
«Крылатый» остановился. Повинуясь жесту Туфика, Гума спустил паруса. Бот медленно покачивался на волнах. Аддад свистнул условным свистом. Ответа не последовало. Попытался снова. На третий раз они услышали ответный свист.
— Можем подойти, — сказал Аддад.
Гума взялся за весла, не подымая парусов. Бот обошел кругом огромный корабль, причалив к его боку с той стороны, где открывался путь на Итапажипе. Показалась на мгновение чья-то голова. Послышалось несколько отрывистых слов на непонятном Гуме языке, и голова скрылась. Аддад распорядился пройти еще вперед вдоль корпуса корабля. Они остановились перед большим отверстием. И двое людей начали спускать тюки шелка, которые Гума и Туфик сразу же складывали в трюме бота. Никто не заметил их.
Бот медленно отделился от корабля. Уже далеко, после того как пересекли фарватер, подняли паруса и пошли на большой скорости, не зажигая фонаря. Ветер был попутный, и вскоре достигли порта Санто-Антонио. Море здесь волновалось сильнее, и волны подымались высоко, но бот большой и крепкий и стойко выдерживал их удары. Туфик заметил:
— Мы быстро дошли.
На пристани их уже ждали. Один из встречавших, хорошо одетый человек, шагнул вперед:
— Все в порядке?
— Сколько еще рейсов?
— На таком паруснике, как этот, — только один.
Хорошо одетый человек внимательно всматривался в Гуму, помогающего разгружать тюки шелка. Их следовало затем доставить в один дом, выходящий задней стеной в порт.
— Это тот самый парень?
— Тот самый, сеньор Мурад.
Гума взглянул на богача. Это был толстый, гладко выбритый человек, весь в черном. Он опустил руку на плечо Гумы.
— Парень, ты можешь заработать со мной кучу денег. Если не станешь хитрить.
Еще раз окинул быстрым взглядом груз и сказал Туфику:
— Присмотрите, чтоб все было в порядке. Я ухожу, мой Антонио заболел.