— Чего ты орешь? Должен я закончить свои наблюдения? У меня программа…
— Программа! Ты жалкий робот, а не мыслитель. Мир рушится, острова возникают из океанских глубин, а он все возится со своим мерзопакостным несъедобным «супом». Бросай свои пробирки и тащи сюда молоток потяжелее, четыре банки, пинцет, мешок, моток проволоки. И быстро: одной ногой туда, другой — на берег!
Михаил исчез в люке, а я, не в силах дождаться его, начал отковыривать кусок лавы перочинным ножом. Когда подоспел Михаил, Базанов взял у него инструменты и начал помогать мне.
Мы обошли весь островок. Он был невелик, всего метров сто в длину, около сорока в ширину. Лава, похоже, всюду была довольно однородной. Но я старался взять побольше образцов из разных мест. Может быть, последующий химический анализ покажет что-нибудь интересное.
Вот здесь надо взять пробу. Похоже, что это габбро…
А это вроде вкрапления диорита, да еще кристаллического!
Я трудился несколько часов, отрываясь на миг, чтобы жадно глотнуть холодной воды и стереть пот со лба — точнее, размазать грязь по всему лицу.
Время от времени для разрядки я произносил патетические речи:
— Будьте осторожны, люди! Может, вы попираете сейчас ногами не просто уникальную землю, а нечто большее — кусочек лунной поверхности!
— Это еще как? — опешил Базанов.
— Да, да! Мы с вами первые люди на Луне. И попали мы на нее без всяких космических кораблей. Что вы так смотрите на меня, командир? Я не сошел с ума. Существует гипотеза, будто Тихий океан образовался когда-то потому, что в этом месте из расплавленной Земли чудовищными космическими силами был вырван изрядный клок базальта. Он оторвался и стал Луной. Так что мы с полным правом можем считать, если принять эту гипотезу, что попираем в данный момент ногами почву, совершенно адекватную лунной…
— Ну, понес, — махнул рукой Михаил. — Давай ковыряй лучше дальше.
— Нет; мне определенно теперь нравится эта гипотеза, — сказал я, снова берясь за молоток. — Объявляю себя ее сторонником.
Фу-у-у — кажется, все. Можно разогнуть спину. И мешки, и ящики, и три рюкзака, в которых каждый из нас хранил неприкосновенный аварийный запас продуктов, забиты образцами. Хотя, будь моя воля, я захватил бы с собой весь остров.
— Порядок, — с сожалением сказал я, вытирая покривившийся ножик. — Слушайте, теперь надо проделать самую важную операцию.
— Это какую же? — с явным опасением спросил Базанов.
— Мы должны окрестить эту новорожденную землю. Одну минуточку!
Не давая им опомниться, я вскочил на рубку батискафа, спустился вниз и через минуту вылез на палубу с ракетницей в руке.
— По праву первооткрывателя нарекаю тебя островом Сергея Ветрова! — во все горло заорал я и трижды выпалил в облачное небо.
— Хватит. Ракеты могут пригодиться, — остановил меня Базанов.
Я и сам уже сообразил, что их следовало поберечь. Но может, как раз этот сигнал кто-нибудь заметит и поспешит к нам на выручку? Хотя при такой облачности…
Я спрыгнул на берег и подошел к товарищам.
— Остров имени Сергея Ветрова, а? Звучит неплохо.
— Угомонись и ложись спать. Глаза у тебя слипаются.
— А. вы?
— Я тоже скоро лягу. Нужно осмотреть батискаф и аккумуляторы подзарядить.
— Давайте вместе, Константин Игоревич. Работы нам предстояло немало. Верхняя рубка была украшена в нескольких местах глубокими вмятинами — видимо, в донном иле, обрушившемся на нас, попадались и обломки скал. Один иллюминатор покрылся трещинами, но воды не пропускал, в шахте было сухо.
Самые серьезные разрушения обвал причинил верхней палубе. Винты вертикального движения, как и опасался Базанов, оказались погнутыми, покореженными, лопасть у одного из них оторвало совсем. Оборвало, конечно, как паутину, все леера и погнуло стальные стойки. Сорвало антенну. Забило липкой грязью динамики акустической системы…
— Да, крепко тебе досталось, — угрюмо сказал Базанов, еще раз осматривая покореженную палубу с высоты рубки. Похоже, печальный вид повреждений причинял ему прямо-таки физическую боль. Но тут же он качнул головой, словно отгоняя мрачные мысли, и уже совсем другим, деловитым тоном сказал: — Ладно, глаза страшат, а руки делают. Первое, что нам надо, — это установить связь с «Богатырем». Они там переживают больше нашего.
— Антенна ведь сорвана.
— Пустяк. Ты в детстве змеи запускал когда-нибудь?
— Кажется. А что?
— Придется вспомнить детство и запустить в небо хорошего змея на проволоке. Вот и будет антенна. Да еще какая — хоть с Эйфелеву башню высотой.
Я восхищенно посмотрел на него. Но Базанов, словно не желая замечать моего восторга, полез в люк.
— Пошли. Начнем с передатчика.
Рация никак не хотела работать. Базанов бился с ней больше часа. Казалось, все было нормально: передатчик включался, загорались лампы — а связи нет.
— Чего он хочет? — бурчал Базанов, закурив сигаретку и задумчиво поглядывая на непокорный аппарат. — И наверняка пустяк какой-нибудь. Так, контактик где-то нарушился. Ладно, придется действовать испытанным способом…
Мы уже знали этот способ: разобрать все до винтика, а потом собрать.
Расстелив на полу кусок брезента, Базанов неторопливо и методично начал разбирать рацию.
Я решил помочь ему и потянулся за какой-то деталью. Но он решительно отвел в сторону мою руку.
— Нет уж! Видели, как ты мотор чистишь. А что такое непрошеная помощь, знаешь? Это просто помеха.
— А что же делать нам, командир? — взмолился я.
— Спать.
— Ладно. Только предпочитаю на воздухе. И на твердой земле, — подхватив спальный мешок, я направился к люку.
— Боишься, как бы твой островок не украли? — хмыкнул Базанов. — И ты, Мишель, отправляйся с ним, хватит возиться с пробирками, никуда они не денутся. Пойди поспи на свежем воздухе с Серегой.
— Я посплю, только здесь, Константин Игоревич. Нельзя прерывать наблюдения. Тут у меня одна идейка намечается…
— Идейки идейками, а все-таки приказываю спать. Мишка вздохнул, послушно лег на матрасик возле стенки, однако поставил, как я заметил, у себя под самым ухом будильник. Вот неугомонный парень! К чему такие подвиги?
А я… Базанов потом рассказывал о том, что увидел, выглянув из люка: я расстелил спальный мешок прямо на серых камнях «своего» острова, забрался в него, блаженно пробормотал:
— Тепленькая земля-то, — и тут же отчаянно захрапел…
9
«20 августа, 05.30. Координаты по-прежнему неизвестны. Рацию пока привести в порядок не удалось. Облачность сильная, без просветов, звезд не видно, определиться не удается…»
Это было бессовестно, но я проспал весь день. Смутно чувствовал, как меня несколько раз тормошили, но скоро оставляли в покое — значит, могли обойтись пока без меня. И я продолжал спать.
Открыл я глаза лишь тогда, когда почувствовал какой-то весьма аппетитный запах. Приоткрыл один глаз и увидел неподалеку горящий с победным гудением походный примус, а на нем большую кастрюлю. Вкусный запах, несомненно, шел из нее!
Возле кастрюли колдовал Константин Игоревич, а Мишка, присев на корточки, дергал и встряхивал меня, словно я был не современным Колумбом, а какой-то тряпичной куклой!
— Не делай мне искусственного дыхания, я не утонул, — сердито сказал я, садясь и отталкивая Мишку.
— Вовремя проснулся, — проворчал он, — а то я уже собирался тебе уши тереть. — И с восхищением добавил: — Ну и здоров ты спать! Целый день, как сурок, это же надо уметь, правда, Константин Игоревич?
Только теперь до меня дошло, что наступил в самом деле вечер, кругом темно. А ведь засыпал я, кажется, утром? Может быть, даже не сегодня утром?..
— Вставай, вставай, лежебока! — напал на меня командир. — Обед проспал, так хоть поужинай как следует.
— Проспал обед! Что же вы меня так плохо будили? — возмутился я, вскакивая и разминаясь.
— Мы его плохо будили! — фыркнул Михаил. — Да ты не проснулся, даже когда ракеты пускали.
— А зачем пускали ракеты?
— Самолет пролетал.
— Врешь, — я вопросительно посмотрел на командира. Константин Игоревич молча кивнул, наливая мне полную миску превосходнейшего горохового супа.
— Высоко шел, над облаками, — проговорил он, усаживаясь по-восточному возле гудевшего примуса.
— А рация? — спросил я.
— Рация пока бастует…
Выходит, он весь день возился с техникой, пока я спал…
Больше мы за ужином не говорили, увлекшись едой. А потом Мишка, торопливо сполоснув свою миску и отказавшись от чая, полез опять в батискаф.
Мы с Константином Игоревичем не спеша, со смаком напились чаю, помыли посуду. Он погасил примус, и сразу стало темно и неуютно.
Холодный ветер разгуливал над моим островком. В затянутом облаками небе не светилось ни одной звезды. В этой кромешной тьме особенно громко и нелюдимо шумел океан.
Базанов при свете фонарика расстелил на камнях спальный мешок и забрался в него, кряхтя от удовольствия. Мне очень хотелось последовать его примеру.
— А ты что не укладываешься? — словно угадав мое желание, спросил Константин Игоревич. — Или выспался на всю жизнь?
— Спите, я подежурю.
— Да дежурить особенно нечего. Море довольно спокойно. Мы на суше. И Михаил все равно будет просыпаться каждые полчаса, спит с будильником под ухом, все какие-то опыты проводит. Так что можешь продолжать досыпать с чистой совестью.
— Да я уже выспался. Так, полежу в спальном мешке…
Но я сказал неправду. Едва я забрался в спальный мешок и голова моя удобно устроилась на резиновой надувной подушке, как моментально глаза закрылись, и я опять провалился в сладостную бездну непробудного сна.
Спал я так же крепко и безмятежно, как и днем. Но почему-то сразу проснулся в тревоге, хотя Михаил еще даже не притронулся ко мне, а первым начал расталкивать Базанова.
— Константин Игоревич, проснитесь, тревога!
Базанов стремительно сел, сдергивая с себя спальный мешок, и спросил деловым тоном, будто и не спал:
— Что случилось?
Я тоже торопливо вылез из мешка, зажег фонарик, глянул на часы.
— По-моему, скоро будет новое землетрясение, — проговорил Михаил.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
Он начал бормотать что-то не очень вразумительное:
— Конечно, я могу и ошибиться… Но мне кажется, стоит принять какие-нибудь меры предосторожности… Во всяком случае, как мне думается, это будет не лишним…
— Откуда ты можешь знать, что будет землетрясение?
(Окончание следует)Герман МАКСИМОВ ВЕРОЯТНОСТЬ РАВНА НУЛЮ
Рисунок В. НЕМУХИНА«Краб» не слушал команд — уходил торопливой иноходью, нелепо выворачивая в шарнирных суставах трубчатые ноги. Одним взмахом он взлетал на очередной бархан и стремительно скатывался с него, оставляя в песке глубокие борозды. Инстинкт самосохранения, вложенный в машину человеком, гнал ее прочь. В этом внезапном бегстве было что-то судорожное, чисто животное, пугающее.
Морев медлил. Только когда Воронка скрылась за холмами, не оборачиваясь, сказал Косте:
— Хватит. Сними напряжение с сектора СЗ.
— Эти кибернетики, кажется, перестарались, — проворчал Костя, щелкая переключателями, — превратили нашего «Краба» в пугливого зайца. Скоро он мышей станет бояться.
Федор промолчал. Кто-кто, а он знал, что «Краб» не включит сектор самозащиты без особой надобности. Он своими глазами видел, как на испытаниях машина полтора часа работала в озере горящей нефти. Когда ей дали команду выйти из огня, потенциал был только на реле осторожности. Это значит: она заботилась о собственной безопасности чуть больше человека, переходящего улицу, по которой никогда не ездят автомашины.
Нет, «Краб» не из трусливых. И если он так внезапно передал управление сектору СЗ, значит они вовремя ушли от большой опасности. Быть может, даже от гибели. Но от какой?
«Краб» остановился на вершине бархана. Отсюда открывался вид на типичный марсианский ландшафт. Он был хорошо знаком обоим по фильмам предыдущих экспедиций. По бурой плоской равнине беспорядочно расползлось стадо невысоких холмов, окаймленных понизу полоской густой тени. Куда ни глянь, до самого горизонта мертвая, равнодушная пустыня, и над ней фиолетовый купол неба. Только далеко на востоке, как символ всепроникающей жизни, в небо вонзилась тонкая игла их земного звездолета.
— Будем возвращаться?
Костя мог бы и не спрашивать. Он одиннадцать месяцев проработал с Моревым на Лунной трассе. Знал ответ заранее и все-таки спросил. Федор пожал плечами:
— Выкладывай.
— Это не марсиане, Федя.
— Кто? — не понял Морев.
— Ну, Воронка… Эти-шары там, паника «Краба». Это не марсиане.
— Ага.
Пресловутое моревское «ага», над которым потешался весь космофлот, могло означать все что угодно. Но сейчас оно говорило об одном: Морев «перерабатывает информацию».
— Чушь! У вас, планетологов, во всем загадки.
«Заело», — подумал Костя, а вслух спросил:
— Ты знаком с отчетами Первой и Второй экспедиций?
— Помню наизусть! — Морев начинал сердиться.
— Следы цивилизации обнаружила только экспедиция профессора Зубкова…
— Ну да, развалины на Большом Сырте и в районе Лаокоонова узла…
— И определила их возраст в пятьдесят тысяч лет, — продолжил Костя. — Дал бы ты столько Воронке? А почему, по-твоему, разведчики, излазившие планету вдоль и поперек, обнаружившие полузасыпанные развалины, не нашли Воронки? Ведь она не меньше километра в диаметре. Мы-то натолкнулись на нее уже на третьем витке.
— Ага. Почему?
— Потому что раньше ее не было. Ее создали совсем недавно. И не марсиане.
— Ясно. Специально к нашему прилету построили. Кто же это постарался? А?
— Тут уж, говоря языком твоего любимого Электронного Анализатора: «За недостатком данных на вопрос ответить не могу».
— Тогда едем за ними.
— За чем?
— За данными. Пусть они убедят тебя и твоих коллег планетологов, что вероятность встречи двух цивилизаций на братской могиле третьей равна нулю.
«Краб» только-только успел спуститься с бархана, когда из-за холмов, оттуда, где лежала Воронка, в небо взметнулся узкий черный луч. Тонкой нитью он рассек надвое скатывающееся к горизонту солнце и унесся в бездонные глубины Пространства. И сейчас же появились шары, призрачные, словно вылепленные из жидкого огня. Нанизанные на луч, они сперва медленно, потом все быстрее и быстрее скользили по нему и вдруг исчезли, растворившись в небе. Один, два, три…
— Локатор!
Костя бешено крутил рукоятки наводки антенны. Вот они! В верхнем левом углу экрана засветились три едва заметных пятнышка. С каждой секундой они становились все меньше, все слабей. Дрогнул и исчез луч. Через минуту экран был чист.
— Вот это скорость, — удивленно воскликнул Морев, — четыре пятых световой!
— Для цивилизации, исчезнувшей пятьдесят тысячелетий назад, несколько великовата.
— Включи СЗ и магнитную защиту. «Краб» не зря удирал от этой проклятой дырки. …Воронка выглядела точно так же, как и полчаса назад. Гладкие, будто покрытые зеленоватым лаком, плиты сужающимися лентами сбегали глубоко вниз, туда, где плескались неясные серые тени. Из самого центра Воронки, как мачта затонувшего корабля, торчала ферма, сплетенная из какого-то серебристого материала. Ручейки красноватого песка медленно текли по ложбинкам, разделяющим плиты. Но светящихся шаров внизу не было.
— Вниз пойду я, — сказал Морев. — По праву старшего. Достань из-под сиденья мой ракетный пояс.
Стараясь не встречаться взглядом с Костей, Морев вышел на выдвижную площадку впереди кабины. Его длинная узкая тень упала на плиты, выстилающие стенки «дыры», и переломилась пополам. Застегивая ракетный пояс, Морев боковым зрением увидел, что тень его вдруг раздвоилась: одна половина осталась лежать, а другая встала и пошла к «Крабу». Еще не успев удивиться, Федор поднял голову. К машине по самому краю Воронки шел… человек в мягком скафандре и большом рогатом шлеме. В трех метрах от «Краба» он остановился и, подняв обе руки, помахал ими над головой.
Морев мягко спрыгнул на песок и пошел навстречу человеку.
*Чеа была обречена. Чеа умирала на глазах шести миллиардов своих детей. От полюса и до полюса над планетой плясало голубое пламя смерти. И тогда Большой Совет принял решение…
Морев поправил сползший на лоб обруч транспереводчика. Мысль Ула «зазвучала» громче. Но ощущение нереальности не проходило. Казалось, кашляни он сейчас, спугни настороженную тишину — и все исчезнет: и Ул, не раскрывая рта рассказывающий о гибели своей планеты, и Костя, и этот громадный подземный купол со странно мерцающими сводами. Морев скосил глаза на сидящего рядом Костю.
Кости не было. Собственно, он был, он сидел, откинувшись на спинку кресла, придерживая руками лежащий на коленях шлем. Но это была только оболочка. Костя ушел на пятьдесят тысяч лет назад и заблудился во времени. Он смотрел на горящее небо Чеа, и душа его сжималась от тревожного чувства неизбежности. — …И тогда Большой Совет принял решение. Оно было коротким и окончательным, как все решения Совета. Только три пункта. Первый — уйти под землю.
Костя-марсианин мысленно строил подземный город. Миллионы людей, тысячи «умных» машин, вгрызаясь в недра Чеа, прокладывали тоннели-переходы, жилые помещения, хранилища, склады. Строили заводы по извлечению кислорода из окислов минералов. Строили фабрики синтетической пищи. Ревели компрессоры, сжижающие редеющую атмосферу, грохотали подземные взрывы, били о камень стальные руки машин. Над планетой царствовало только одно слово: быстрее! Цивилизация боролась за жизнь, поминутно оглядываясь на пылающее в аннигиляции небо…