— По-моему, — сказал Боб, — оставим себе ровно столько, сколько нужно, чтобы купить бензину на неделю, а остальные деньги положим в первую же церковную кружку. Этот мираж, он как чистый, прозрачный родник, к которому припадают измученные жаждой. Умный человек зачерпнет стакан, освежится глотком и поедет дальше. А если мы останемся и примемся сооружать плотины, замыслим все присвоить…
Уильям, глядя вдаль сквозь шелестящие вихри пыли, попытался смириться, согласиться:
— Раз ты так говоришь…
— Не я. Весь здешний край говорит.
— А вот я скажу другое!
Они подскочили и обернулись.
На косогоре над дорогой стоял мотоцикл. В радужных пятнах бензина, в огромных очках, с коркой грязи на щетинистых щеках, верхом на мотоцикле сидел человек, источая столь знакомую заносчивость и высокомерие.
— Нед Хоппер!
Нед Хоппер улыбнулся своей самой ядовито-благожелательной улыбкой, отпустил тормоза и съехал вниз, к своим старым друзьям.
— Ты… — произнес Боб.
— Я! Я! Я! — громко смеялся, запрокинув голову, Нед Хоппер и трижды стукнул по кнопке сигнала. — Я!
— Тихо! — вскричал Боб. — Разобьешь, это же как зеркало.
— Что как зеркало?
Уильям, зараженный тревогой Боба, беспокойно посмотрел на горизонт над пустыней.
Мираж затрепетал, задрожал, затуманился — и снова гобеленом расстелился в воздухе.
— Ничего не вижу! Признавайтесь, что вы тут затеяли, ребята? — Нед уставился на испещренную следами землю. — Я двадцать миль отмахал, прежде чем смекнул, что вы где-то позади притаились. Э, говорю себе, разве так поступают старые добрые друзья, которые в сорок седьмом навели меня на золотую жилу, а в пятьдесят пятом подарили этот мотоцикл. Сколько лет пособляем друг другу, и вдруг какие-то секреты от старины Неда. И я повернул назад. Полдня вон с той горы за вами следил. — Нед приподнял бинокль, висевший на его запятнанной грязью куртке. — Я ведь умею читать по губам: вы не знали? Точно! Видел, как сюда заскакивали все эти машины, видел денежки. Да у вас тут настоящий театр!
— Убавь голос, — предостерег его Роберт. — До свидания.
Нед приторно улыбнулся.
— Как, вы уезжаете? Жалко. Хотя вообще-то я понимаю ваше желание покинуть мой участок.
— Твой! — закричали Боб и Уильям, спохватились и дрожащим шепотом повторили: — Твой?
Нед усмехнулся.
— Я как увидел ваши дела, махнул прямиком в Феникс. Видите этот документик, который торчит из моего заднего кармана?
В самом деле, аккуратно сложенная бумажка.
Уильям протянул руку.
— Не доставляй ему этого удовольствия, — сказал Роберт.
Уильям отдернул руку.
— Ты хочешь внушить нам, будто подал заявку на участок?
Нед заточил улыбку в своих глазах.
— Хочу не хочу. Допустим, я соврал — все равно я на своем мотоцикле доберусь до Феникса быстрее, чем вы на вашем драндулете.
Нед обозрел окрестности в свой бинокль.
— Так что лучше выкладывайте все денежки, какие получили с двух часов дня, когда я подал заявку, с того часа вы находитесь на чужой земле, моей земле.
Роберт швырнул монеты в пыль. Нед Хоппер бросил небрежный взгляд на блестящий сор.
— Монета правительства Соединенных Штатов! Лопни мои глаза, ведь ничегошеньки нет, а глупые кролики все равно денежки несут.
Роберт медленно повернулся лицом к пустыне.
— Ты ничего не видишь?
Нед фыркнул.
— Ничего, и ты это знаешь!
— А мы видим! — закричал Уильям. — Мы…
— Уилл, — сказал Боб.
— Но, Боб!.. Роберт!..
— Там нет ничего. Он прав. — Боб мигнул.
Под барабанную дробь моторов к ним приближались еще машины.
— Извините, джентльмены, мое место в кассе! — Нед метнулся к дороге, размахивая руками. — Извольте, сэр, мэм! Сюда! Сюда! Деньги вперед!
— Почему? — Уильям проводил взглядом горланящего Неда Хоппера. — Почему мы позволяем ему делать это?
— Погоди, — сказал Роберт кротко. — Ты увидишь.
Они отошли в сторону, пропуская чей-то «форд», чей-то «бьюик», чей-то престарелый «мун».
Сумерки. На горе, метрах в двухстах над «Кругозором Таинственного города Миража», Уильям Бентлин и Роберт Гринхилл поджарили и принялись ковырять вилками скудный ужин: свинины почитай что и нет, одни бобы. Время от времени Боб наводил видавший виды театральный бинокль на то, что происходит внизу.
— Тридцать клиентов с тех пор, как мы уехали, — сказал он. — Ничего, скоро придется закрывать. Десять минут, и солнце совсем уйдет.
Уильям смотрел на одинокий боб, пронзенный его вилкой.
— Нет, ты мне скажи: почему? Почему всякий раз, как нам повезет, Нед Хоппер тут как тут?
Боб дыхнул на стекла бинокля и протер их рукавом.
— Потому, дружище Уилл, что мы с тобой чистые души. Вокруг нас сияние. И злодеи мира сего, как завидят его, радуются: «Эге, не иначе там ходят этакие милые, простодушные сосунки». И спешат во всю прыть к нам, погреть руки. Как тут быть?.. Не знаю. Разве что погасить сияние.
— Да ведь не хочется, — задумчиво произнес Уильям, держа ладони над костром. — Просто я надеялся, что, наконец, настала наша пора. Такой тип, этот Нед Хоппер, только брюхом живет, и когда его гром разразит?
— Когда? — Боб ввинтил линзы бинокля себе в глаза. — Уже, уже разразил! Позор маловерам!
Уильям вскочил на ноги рядом с ним. Они поделили бинокль, каждому по окуляру.
— Гляди!
И Уильям, приставив глаз к биноклю, крикнул:
— Семь верст до небес!
— И все лесом!
Еще бы, такое зрелище! Нед Хоппер переминался с ноги на ногу возле автомашины. Сидящие в ней люди энергично жестикулировали. Он вручил им деньги. Машина ушла. И к ним на гору донеслись приглушенные расстоянием горестные стенания Неда.
Уильям ахнул.
— Он возвращает деньги! Гляди, едва не ударил вон того… А тот грозит ему кулаком! Нед ему тоже возвращает деньги! Гляди, еще нежное расставание… Еще!
— Так его! — ликовал Боб, прильнув к своей половине бинокля.
И вот уже все машины катят прочь в облаке пыли. Старина Нед исполнил какую-то яростную чечетку, швырнул оземь свои очки, сорвал плакат, изрыгнул ужасающую брань.
— Вот дает! — задумчиво сказал Роберт. — Не хотел бы я услышать такие слова. Пошли, Уилли!
Не дожидаясь, когда Уильям Бентлин и Роберт Гринхилл спустятся на своей машине к повороту на Таинственный город, разъяренный Нед Хоппер пулей вылетел с мыса. Злобные крики, рев мотоцикла, раскрашенный картон бумерангом взлетел в воздух и со свистом пронесся у самого уха Боба. Нед уже скрылся в облаке дробного грохота, когда плакат плавно лег на землю. Уильям поднял его и обтер.
Сумерки сгустились, солнце прощалось с далекими вершинами, край притих и примолк. Нед Хоппер исчез, и двое остались одни на опустевшем мысу, среди исчертивших пыль колесных следов, глядя на пески и загадочный воздух.
— Нет, нет!.. — произнес Уильям.
— Боюсь, что да, — отозвался Боб.
Чуть тронутая розовым золотом заходящего солнца пустыня была пуста. Мираж пропал. Два-три пылевых вихря кружили, рассыпаясь у горизонта, и только.
Уильям все свое разочарование вложил в глубокий стон.
— Это он сделал! Нед! Нед Хоппер, возвращайся, ты!.. Все испортил, окаянный! Чтоб тебе света не видать! — Он осекся. — Боб, как ты можешь?.. Стоит, хоть бы ему что!
Роберт грустно улыбнулся.
— А мне его жаль, жаль Неда Хоппера.
— Жаль?!
— Он так и не увидел того, что видели мы: Не увидел того, что видел любой. Даже на миг не поверил. А ведь неверие заразительно. Оно и к другим пристает.
Уильям внимательно оглядел безлюдный край.
— По-твоему, в этом все дело?
— Кто его знает. — Роберт покачал головой. — Одно несомненно; когда люди сворачивали сюда, они видели город, города, мираж, назови как хочешь. Но поди разгляди что-то, когда тебе все заслоняют. Неду Хопперу не надо было даже руки поднимать, чтобы закрыть своей лапищей солнце. В ту же минуту театр — двери на замок.
— А нельзя… — Уильям помялся, — нельзя нам снова открыть его? Что? Что надо сделать, чтобы оживить такую штуковину?
Они окинули взглядом пески, горы, редкие одинокие облачка, притихшее, бездыханное небо.
— Если глядеть уголком глаза, не прямо, а как бы невзначай, ненароком…
И они стали смотреть на ботинки, на руки, на камни в пыли у своих ног. Наконец Уильям буркнул:
— А точно ли это? Что мы чистые души?
Роберт усмехнулся.
— Конечно, не такие чистые, как дети, которые побывали здесь сегодня и видели все, что им желалось, и не как те взрослые простые люди, которые родились среди золотистых полей и милостью божьей странствуют по свету, оставаясь детьми в душе. Нет, Уилли, мы с тобой ни те, ни другие, ни малые, ни взрослые дети. Но и у нас есть достоинство: мы радуемся жизни. Знаем, что такое прозрачное утро на пустынной дороге, знаем, как рождаются и гаснут звезды в небесах. А старина Нед, он давным-давно разучился радоваться. Как не пожалеть, когда представишь его сейчас: мчится на своем мотоцикле, и так всю ночь, весь год…
Кончив говорить, Роберт обнаружил, что Уильям исподволь ведет глазами в сторону пустыни. И он тихонько прошептал:
— Видишь что-нибудь?..
Уильям вздохнул.
— Нет. Может быть… завтра…
На шоссе показалась одинокая машина.
Они переглянулись. Глаза их вспыхнули исступленной надеждой. Но руки не поднимались и рот не открывался, чтобы крикнуть. Они стояли молча, держа перед собой разрисованный плакат.
Машина пронеслась мимо.
Они проводили ее молящими глазами.
Машина затормозила. Дала задний ход. В ней сидели мужчина, женщина, мальчик и девочка. Мужчина крикнул:
— Уже закрыли на ночь?
— Ни к чему… — заговорил Уильям.
— Он хочет сказать: деньги нам ни к чему! — перебил его Роберт. — Последние клиенты сегодня, к тому же целая семья. Бесплатно! За счет фирмы!
— Спасибо, приятель, спасибо!
Машина, рявкнув, въехала на площадку кругозора.
Уильям стиснул локоть Роберта.
— Боб, какая муха тебя укусила? Огорчить детишек, такую славную семью!
— Помалкивай, — ласково сказал Роберт. — Пошли.
Дети выскочили из машины. Мужчина и его жена выбрались на волю и остановились, освещенные вечерней зарей. Небо было сплошь золотое с голубым отливом. Где-то в песчаной дали пела птица.
— Смотри, — сказал Роберт.
И они подошли к семье, которая стала в ряд, глядя на пустыню.
Уильям затаил дыхание.
Мужчина и его жена неловко прищурились, всматриваясь в сумрак.
Дети ничего не говорили. Их выпуклые глаза впитали в себя чистый отсвет заката.
Уильям прокашлялся.
— Уже поздно. Кхм… Плохо видно…
Мужчина хотел ответить, но его опередил мальчик:
— А мы видим… здорово!
— Да… Да! — подхватила девочка, показывая рукой. — Вон там!
Мать и отец проследили взглядом за ее рукой, точно это могло помочь, и…
— Боже, — воскликнула женщина, — на миг мне почудилось… но теперь… хотя… Ну да, вот оно!
Мужчина впился глазами в лицо женщины, что-то прочел на нем, сделал мысленный оттиск и наложил его на пустыню и воздух над пустыней.
— Да, — молвил он наконец, — конечно же.
Уильям посмотрел на них, на пустыню, потом на Роберта; тот улыбнулся и кивнул.
Лица отца, матери, дочери, сына светились.
— О, — прошептала дочь, — и неужели это правда?
Отец кивнул, осененный видением, которое было на грани зримого и за гранью постижимого. И он сказал так, словно стоял один в огромном заповедном храме:
— Да. И клянусь… это прекрасно.
Уильям уже начал поднимать голову, но Роберт шепнул:
— Не спеши. Сейчас появится. Потерпи немного, не спеши, Уилл.
И тут Уильям сообразил, что надо сделать.
— Я… я стану вместе с детьми, — сказал он.
И он медленно прошел вперед и остановился за спиной мальчика и девочки. Так он долго стоял, точно между двумя жаркими кострами в холодный вечер, и они согрели его, и он старался не дышать и, наконец, исподволь поднял глаза, осторожно направляя взгляд на вечернюю пустыню и воображаемый сумеречный город.
И в легком облаке летучей пыли, из которой ветер лепил смутные башни, шпили, минареты, увидел мираж.
Он ощутил на шее, совсем близко, дыхание Роберта, который шептал, словно разговаривая сам с собой:
И город явился.
Перевод с английского Л. ЖДАНОВАВПЕРЕДИ ОТКРЫТИЯ[1] Александр КИТАЙГОРОДСКИЙ, профессор, доктор физико-математических наук
Обсуждая способности некоего Иванова к научной работе, кто-нибудь скажет с одобрением: «Настоящий ученый, ясное физическое мышление», или с порицанием: «Да, он толковый, но не способен физически мыслить».
Отсутствие физического мышления рассматривается как дефект, когда речь идет о естествоиспытателе. В других же случаях отсутствие физического мышления сыграло бы не большую роль, чем отсутствие музыкального слуха в спортивных успехах Валерия Брумеля или Лидии Скобликовой. Поэтому можно услышать и такие характеристики: «Да какой же он физик, он математик чистой воды. Работы его как брюссельское кружево — бездна тонкости и изящества. Но физическое мышление ему чуждо».
Что же это за строи мыслей хорошего естествоиспытателя, который называют физическим мышлением? Мы будем говорить о нашем современнике.
«Типичный физик» — так я назову фигуру, олицетворяющую для меня каноны физического мышления, — начинает свою деятельность с внимательного анализа фактов. Прежде всего он ставит перед собой вопрос: можно ли наблюдать явление повторно, можно ли его воспроизводить. Это необходимое условие, чтобы к де-\у отнестись серьезно.
Единичный факт может быть предметом светской болтовни, но не отправной позицией для научного исследования. Характерен в этом смысле пример телепатии, к которой в последнее время оживился интерес. Занятно, что людям, далеким от науки, очень хочется поверить в возможность передачи мыслей на расстоянии. Сколько темпераментных «доказательств» приходится физикам слышать от своих знакомых, в особенности от женщин. «Она увидела сон, что сыну плохо. Проснулась и посмотрела на часы. А через неделю получила письмо: в этот день и час у сына был сердечный припадок. Ну как же после этого не верить в передачу мыслей». Ученый-«сухарь» слушает милую даму, вежливо улыбаясь, мало скрывая, что интерес его вызван собеседницей, а не предметом разговора. Дама восклицает в конце концов в сердцах:
— Невыносимый вы человек, почему вы не интересуетесь такими вещами? Значит, наука бессильна объяснить эти чудеса?
Физик переводит разговор на другие темы: даме было бы скучно слушать его ответ.
Вопрос о передаче мыслей на расстоянии не является предметом науки и не интересует серьезного исследователя по той причине, что никому еще, насколько мне известно, не удавалось воспроизводить в определенных условиях одно и то же явление.
Когда мне рассказывают про всякие чудеса этого рода, я отвечаю примерно так:
— Если вы хотите, чтобы естествоиспытатель серьезно занялся такой проблемой, то вы прежде всего должны показать ему возможность повторения простого опыта. Ну, например, пусть сто человек по очереди предстанут перед пронзительными очами угадывателя мыслей и будут мысленно твердить свое имя, отчество и фамилию. Если отгадчик не ошибется хоть раз и у меня будет уверенность, что спектакль не был подстроен, я немедленно организую еще сто экспериментов такого же типа. Если только будет доказано, что систематически хоть в одном случае из ста удается отгадать чужие мысли, тогда этой проблемой займется естествознание.
Итак, для включения в ход физического мышления требуется повторяющееся или воспроизводимое явление. Наблюдение показывает, что при таких-то условиях обязательно совершается то-то и то-то. Впрочем, не обязательно чтобы обязательно. Наблюдение может показать, что явление осуществляется в данных условиях с определенной вероятностью. Этого тоже достаточно, чтобы быть уверенным в необходимости научного подхода. Кстати, нелишне сказать, что значит с «определенной вероятностью».
Чтобы вынести суждение о том, что явление происходит с «определенной вероятностью», и чтобы найти ее, вычислить, чему она равна, надо очень много раз повторять опыт. Положим, вы проделали опыт 10 раз и в 3 случаях из 10 обнаружили характерное явление. Не торопитесь утверждать, что вероятность события 3/10. Продолжайте измерения. Вполне возможно, что в следующих 10 опытах явление будет обнаружено 2 раза, еще в следующих 5 раз. Будут и такие десятки опытов, в которых явление возникает с определенной вероятностью, надо подсчитать, сколько раз оно появляется в 100 опытах, в 1000 опытов, в 10 000 опытов. Если ясно, что по мере увеличения числа экспериментов доля удачных стремится к пределу, то тогда действительно есть уверенность, что событие имеет определенную вероятность появления, как раз равную этому пределу.
Как видите, не так просто судить о вероятности, и «типичный физик» никогда не позволит себе делать заключения о вероятности события на основе единичных наблюдений, остерегаясь попасть впросак.
Выгляните из окна и посмотрите, кто первый пройдет под вашим окном — мужчина или женщина? Чему равна вероятность того, что это будет мужчина? Скорее всего около 1/2. А как проверить? Очевидно, надо подсчитать, сколько будет мужчин среди, ну, скажем, первых двадцати прохожих (казалось бы, вполне достаточно). Выглядываем из окна и отсчитываем девятнадцать спортсменок, бодро шагающих на тренировку под командованием единственного мужчины тренера. Вот и вычислили вероятность.
Временные посторонние помехи могут исказить заключения о явлении. Об этом помнит «типичный физик» и не торопится выносить заключение о вероятности явления. Забвение этого правила не раз приводило к грустным последствиям — ложным «открытиям», которые публиковались в печати, нередко были высоко оценены, а затем…