— Что ты хочешь увидеть? — лениво поинтересовался Артем.
Ему было уже все равно. Что добром дело не кончится, он понял еще на допросе. Вот уже полдня он сидел в камере в какой-то прострации. Ему принесли дурно пахнущую баланду. Поначалу Артем не мог на нее даже смотреть. Но потом голод взял свое, и он чуть-чуть отхлебнул. Потом еще. В голове вяло крутились мысли — все больше безрадостные. Он осмотрел камеру. Явно рассчитана на нескольких арестантов — семь шагов в ширину, десять в длину. Просторно…
И тут этот визит.
Цильх молча отстегнул пояс, снял перевязь с мечом и сделал два шага вперед. Ополченцы вошли в камеру и прикрыли дверь.
— Будешь драться со мной, — спокойно произнес он.
Дело принимало интересный оборот. Артем неспешно встал.
— А если зашибу? — спокойно спросил он, разминая кисти. Спросил скорее из куража.
Цильх усмехнулся:
— Тогда тебя повесят.
Приятная перспектива. Ну что ж, выбора нет. Артем принял боевую стойку — как учили, как стоял на татами во время экзамена на пояс.
Цильх тоже принял боевую стойку. Она сразу выдала человека, намеревающегося применять технику бросков и захватов и даже не учитывающего вероятности ударов. Стоит фронтально, корпус наклонен вперед, руки разведены. Что ж, встретимся на дальней дистанции.
Цильх сделал шал вперед. Артем скользнул навстречу и провел связку — конечно, не в полную силу; еще точнее, сделал серию резких толчков. С правой руки — в челюсть, левой — в грудь, ногой — прямой в живот. Все удары достигли цели. Бей он в полную силу, и нокаут немцу был бы обеспечен. Но уж очень не хотелось быть повешенным или зарубленным этими бравыми ребятами у дверей. Но и этого хватило. Не успевший отреагировать Цильх отлетел к входной двери. Один из ополченцев, тот, что держал его меч и пояс, бросился к командиру. Второй обнажил меч.
— Хальт[5], — резкий окрик Цильха заставил всех замереть на месте.
Возникла пауза. Артем стоял посередине камеры, справа и чуть спереди от него стоял ополченец с обнаженным мечом. У дверей, согнувшись, Цильх восстанавливал дыхание. Его поддерживал ополченец, хотя помощь явно не особо требовалась. Через минуту Цильх выпрямился.
— Это было хорошо, — медленно произнес Цильх и протянул руку к ближайшему ополченцу.
Тот подал меч, и Цильх неспешно вытащил оружие из ножен. «Все, — пронеслось в голове у Артема, — конец».
— Дай ему меч, — коротко бросил Цильх по-немецки второму ополченцу.
Тот, постояв несколько секунд в нерешительности, подошел к Артему и осторожно протянул оружие рукоятью вперед. Когда Артем взял меч, ополченец немедленно, пятясь, отступил в глубь камеры.
— Теперь покажи, что ты можешь с оружием, — обратился Цильх к Артему уже по-русски. Ни мускул на лице, ни голос у него не дрогнули. Выдержка этого человека производила впечатление.
Они снова приняли стойки. Меч был тяжел, и Артем прикидывал, как использовать его наилучшим образом. Цильх атаковать не спешил — примеривался. Вдруг Артему показалось, что противник опасно открылся. Он рванулся вперед и рубанул мечом. Удар стали о сталь. Цильх легко парировал атаку и в тот же миг его меч оказался у горла русича. На лице у немца проявилась довольная улыбка.
— Попробуй еще, — спокойно произнес он и сделал шаг назад.
Артем тоже отступил. «В этот раз меня так не купишь», — подумал он. Обождав несколько секунд, он сделал ложный выпад. Немец мгновенно ушел с линии атаки и контратаковал. Этого Артем и ждал. Он парировал удар и контратаковал сам. Он уже начал осваиваться с этой тяжелой игрушкой, от которой сейчас зависела его жизнь. «Только бы дали освоиться до конца, голову не снесли, и тогда…» — думал он. Немец как бы соскользнул с направления его атаки, неожиданно оказался справа. Артем атаковал одновременно с противником, мечи скрестились и высекли искры. Еще удар, еще, еще… От звона стали заложило уши. Внезапно очередная атака Артема провалилась в пустоту. В тот же момент тяжелый удар обрушился на его клинок у основания, и меч вылетел из рук, а нога немца с силой толкнула Артема в живот. Он отлетел на кучу соломы, служившую постелью. «Ты еще и брыкаться умеешь, колбасник», — пронеслось в голове.
Артем лежал на соломе. Он был побит. Ополченец быстро подобрал меч и спрятал его в ножны. Цильх подошел и встал над Артемом. Меч он вложил в ножны.
— Ты впервые держал оружие, — спокойно произнес он. На его лице играла улыбка. Однако это не была улыбка наслаждающегося унижением другого. В ней читалась гордость человека, выполнившего сложную работу успешно и получившего от этого удовольствие. — Но ты быстро учишься, и из тебя может получиться хороший боец, — неспешно продолжал он. — Ты можешь выйти из этой камеры сейчас, со мной. Тогда ты станешь ополченцем. Ты можешь остаться здесь. Тогда за тобой придут утром и отведут на каторжные работы. А если переживешь эту зиму, весной тебя прикуют к веслу галеры, у которого ты сдохнешь. Что ты выбираешь?
— Иду с тобой, — произнес Артем. Другого выхода, похоже, и не было.
Глава 10 Ополченец
Когда они пришли на ополченческий двор, располагавшийся у северной стены города, Цильх отдал подчиненным какие-то распоряжения и с одним из своих людей пошел в сторону отдельно стоящего домика. Второй знаками приказал Артему следовать за ним. Они вошли в большой барак, где было несколько деревянных настилов. На одном из них сидело человек десять ополченцев, говоривших между собой по-немецки, но сразу умолкнувших, как только ополченец с Артемом приблизились к ним. При них не было мечей, но на поясе у каждого был длинный нож. Сопровождавший Артема ополченец произнес длинную фразу по-немецки, в которой Артем разобрал только свое имя. Ополченцы недовольно загудели и заговорили друг с другом и с Артемовым сопровождающим. Тот бросил рубящую фразу, повернулся и вышел.
Немцы что-то погундели. Наконец один из них встал, вразвалку подошел к Артему и произнес фразу, в которой прозвучали слова «кляйне»[6] и «русише швайн»[7]. Ополченец ухватил его за край тулупа, который Артему вернули на складах ратуши вместе с остальной одеждой, и потянул на себя. Артем ожидал этого и быстро шагнул вперед, мгновенным движение приставив основание ладони к подбородку ополченца и пальцами надавив на его глаза. С диким криком ополченец упал на спину. Артем обошел его и принял защитную стойку, готовясь обороняться от начавших окружать его ополченцев. «Как вы мне все надоели», — пронеслась мысль.
Естественно, первым в атаку бросился тот, что стоял за его спиной. Шакалы они и есть шакалы. К этому Артем был готов. Короткий удар ноги назад — пяткой в пах; ополченец согнулся и упал. Тут же атака спереди. Шагнув вперед, Артем ударил противника в челюсть — уже хорошо, не как Цильха. Потом, повинуясь мгновенному импульсу, сместился вправо и, не глядя, «по ощущению» нанес удар локтем, попав во что-то твердо — может, в лоб или висок. Кто-то захватил его сзади за шею. Используя захват противника как опору, Артем оттолкнулся ногами и с силой толкнул обеими ногами в грудь возникшего перед ним ополченца. Опускаясь, он с силой ударил каблуком в ногу захватившего его сзади ополченца. Захват ослаб. И тут сильный удар в печень согнул Артема пополам. Кто-то толкнул его, и он упал. Тут же его начали избивать ногами. «Теперь прикончат», — пронеслось в голове.
Резкий окрик будто отбросил ополченцев в стороны. Метрах в трех от дерущихся стоял Цильх. На лице его снова играла довольная улыбка. Он отдал несколько резких, каркающих распоряжений. Выслушав их, большинство ополченцев поклонились и вышли. Следом за ними, не проронив более ни слова, вышел и Цильх. С Артемом остался один ополченец — помог перебраться с пола на дощатый помост и, ломая русские слова, выговорил:
— Я есть Герберт. Командир приказал. Я есть буду помогать тебе стать ополченец. Ты слушать меня. Я учить тебя. Никто больше не бить тебя. Ты никого ополченец больше не драться. Понимай?
— Да, — произнес Артем.
Со следующего дня началась служба Артема в ополчении. Зачислили его, как ни странно, в десятку, в которой были одни немцы. Чего-то Цильх хотел этим добиться. Ополченцы делились на тех, кто находился на казарменном положении, и тех, кто являлся на службу из своих дворов. Последними Цильх мало интересовался. Двор, выставивший одного-двух ополченцев (в зависимости от числа живущих в нем), получал определенное послабление в налогах. Эти ополченцы патрулировали улицы, были предельно ненадежны и более всего склонны к воровству. С такими-то и встретился Артем в тот злополучный вечер.
Ополченцы, жившие на казарменном положении, были более дисциплинированы. В их ряды и попал Артем. Он быстро обнаружил, что во всех подразделениях — десятках — преобладали немцы, хотя в каждом наравне с немцами служили также двое-трое русских. От них не требовали сменить веру, хотя командовали десятками только католики. Язык здесь был принят немецкий. Эти отряды патрулировали старый город, несли охрану ратуши, немецкой купеческой гильдии и других важных объектов.
Ополченцы, жившие на казарменном положении, были более дисциплинированы. В их ряды и попал Артем. Он быстро обнаружил, что во всех подразделениях — десятках — преобладали немцы, хотя в каждом наравне с немцами служили также двое-трое русских. От них не требовали сменить веру, хотя командовали десятками только католики. Язык здесь был принят немецкий. Эти отряды патрулировали старый город, несли охрану ратуши, немецкой купеческой гильдии и других важных объектов.
Этим Цильх уделял несколько больше внимания: каждое утро проводились тренировки, впрочем, не слишком напряженные. Вышли, помахали мечами, отработали развертывание и свертывание в строю, короткие спарринги на деревянных мечах и с палками вместо алебард. Раз в месяц — стрельба из лука. Все. После пошли пиво пить. Навык, какой-никакой, есть. Верилось, что, пройдя по улице, эти ребята утихомирят лавочников. Но вот в полезность этого соединения в битве с профессиональными воинами Артем верил слабо.
Была, наконец, отдельная сотня, тренируемая Цильхом лично. В нее-то и был зачислен Артем. Здесь уже тренировки были посерьезнее. Цильх сам занимался фехтованием с этими ополченцами. Любимым его развлечением было выйти с мечом против целого десятка. Фехтовали боевым оружием, в доспехах. Цильх приказывал атаковать его реально. Сам он наносил ответные удары мечом плашмя. Впрочем, достаточно ощутимо, даже через доспехи. На памяти Артема ни одному ополченцу не удалось даже задеть мечом проклятого немца.
Амуницию Артему выдали на складе. Куртка из свиной кожи в качестве доспеха и шапка из того же материала, подбитая мехом, в качестве шлема. Получил он меч и нож, с лезвием сантиметров тридцать. Его одежда осталась при нем. Так же были снаряжены и остальные ополченцы. Алебарды выдавали при несении караульной службы.
Объяснял все детали службы и давал пояснения Герберт. Он же представил Артема остальным ополченцам. Больше к Артему не приставали. Во всех смыслах этого слова. Артем быстро обнаружил, что вокруг него образовался некий вакуум, и общаться он мог только с Гербертом. Герберт был местным карьеристом. Из кожи вон лез, стараясь услужить начальнику. Был он помощником десятника, но этот самый десятник, пожалуй, боялся своего помощника даже больше, чем сотника, и ненавидел его лютой ненавистью. Артем несколько раз видел, как перед построением Герберт подходит к Цильху и о чем-то говорит, подобострастно заглядывая в глаза боссу. Вечерами Герберт часто ходил в дом Цильха и пропадал там по часу. Очевидно, это был штатный цильховский стукач. Глазки у Герберта постоянно бегали, и Артему все время хотелось помыть руки после его рукопожатия. Однако именно Герберт давал Артему все необходимые знания по службе, стоял с ним в караулах и помогал в освоении разговорного немецкого языка.
Цильх часто обучал фехтованию новичка лично. Это были первые и весьма полезные уроки по владению местным оружием для Артема. Он быстро знакомился с тактикой боя, осваивал, как рубить доспех, металлический, кожаный, как резать мясо противника, рубить кости. Для подготовки своей «гвардии» Цильх не только не жалел отдавать на тренировки старые доспехи и поношенные куртки ополченцев, но и велел рубить мечами свиные туши, закупленные для ополченческой трапезной.
Рукопашным боем с Артемом он больше не занимался. Хотя несколько раз во время тренировок приказывал ему схватиться с кем-то из ополченцев, выбирая ему самых сильных и опасных противников. Иногда выставлял против Артема двоих или троих. Хотя это и стоило Артему пары приличных синяков, победа каждый раз оставалась за ним. Цильх внимательно наблюдал за поединками.
От Герберта Артем узнал, что Цильх был действительно родом из семьи колбасника из Ганновера. В ранней молодости он подался в ландскнехты и, прослужив лет двадцать и отличившись в какой-то битве, был назначен главой ополчения Петербурга. Сейчас Цильху было уже под пятьдесят, но его выносливости, ловкости и искусству владения мечом можно было только позавидовать.
В «гвардейской» сотне, кроме Артема, было только трое русских. Двое уже перешли в католичество, один еще нет. Но, впервые увидев их, Артем сразу понял, что эти люди относятся к категории тех, к кому поворачиваться спиной нельзя никогда. Друзей у него так и не появилось. С сослуживцами он держался ровно, но сближаться с этой публикой, способной говорить только о шлюхах и пиве, желания у него не было.
«Идеологической работой» среди ополченцев Занимался отец Паоло. Итальянец, правая рука Великого Инквизитора, бывшего, по слухам, серым кардиналом при Гроссмейстере. Для католиков служились мессы, а с православными ополченцами отец Паоло проводил собеседования. Артем быстро оценил мастерство священника. Тот не критиковал православие. Никогда. Ничего не требовал от иноверцев. Он просто проводил этакие «политинформации», из которых следовало, что христианский (то есть католический) мир расширяется и побеждает везде и скоро охватит всю землю. Ополченцам мягко намекалось, что скоро не католикам в этом мире будет некуда податься. А вот сменив веру, они могут присоединиться к хозяевам жизни. Пропаганда брала свое, и каждый месяц кто-то из православных переходил в католичество.
Уже получив первую увольнительную, Артем отправился к отцу Александру и рассказал свою историю. Священник выслушал его молча, глядя куда-то сквозь стену, и наконец промолвил:
— Ступай, человече, Бог тебе судья.
— Отец Александр, — произнес Артем, — я не предам вас.
— Главное не предай себя, — ответил священник. — Ты сильный и умный человек. Ты не останешься в серых лошадках. Ты либо взлетишь высоко, либо падешь низко. Выбор будет за тобой. Падать легче, чем подниматься. Может быть, даже, падая, ты обретешь богатство и власть, но не это главное в жизни. Господь наш сказал: «Не ищите богатств в этом мире», потому что нажитое богатство и власть могут быть потеряны тобой в мгновение ока, и не стоит это многих лет твоей жизни и тех злодейств, которые потребуются, чтобы обрести их. Каждый ответит перед Богом за свои деяния. Но и не это главное. Ты многое можешь понять в этом мире. У тебя большая душа. Но если пойдешь иным путем, потратишь свою жизнь на тщетное, предашь себя. Ты еще не нашел своего пути, но скоро должен будешь выбирать. Постарайся запомнить мои слова. Я верю в тебя, но твое будущее в твоих руках. Ступай. И, поднявшись, священник благословил Артема. Аудиенция была окончена, но после нее у Артема на душе остался тяжелый камень.
Глава 11 Служба
Так потекла служба. Примерно через два месяца Артему пришлось впервые применить боевые навыки. В январе, после объявления о повышении сбора за торговлю на ратушной площади, приезжие торговцы собрали нечто вроде стихийного митинга. Магистрат вызвал ополченцев, и три десятки из цилъховской гвардии очистили ратушную площадь за полчаса. Артем участвовал в разгоне и был удивлен, насколько вяло сопротивлялись торговцы. Впрочем, даже тех, кто полез в драку, ополченцы быстро скрутили. Артему удалось захватить какого-то рослого купчину, который взгромоздился на свои сани и, размахивая оглоблей, отгонял подступивших ополченцев. Увидев это, Артем вложил в ножны меч, которым он орудовал как дубинкой, нанося удары плашмя, шагнув вперед, принял удар оглобли на щит и, мгновенно рванув вперед, ударом того же щита сбил купчину с ног. Прыгнув на противника сверху, он завел руку купца на болевой, а подоспевший Герберт помог связать пленника веревкой.
Вскоре после этого Артема пригласил на «индивидуальное собеседование» отец Паоло. На улице стояли крещенские морозы, и, войдя со двора, Артем даже вздрогнул от резкого перепада температур. Комната была жарко натоплена, а в камине ярким пламенем горела большая охапка поленьев. Похоже, итальянец так и не привык к северному климату. Священник сидел за столом, покрытом красной скатертью. Перед столом стоял стул с высокой спинкой, на который Паоло пригласил Артема сесть. Русским священник владел достаточно хорошо. Хотя к этому моменту Артем уже достаточно успешно объяснялся с сослуживцами по-немецки, падре настоял, чтобы беседа велась по-русски. Проговорив несколько дежурных фраз о верности долгу ополченцев и необходимости добросовестно нести службу, отец Паоло обратился к Артему:
— Скажи мне, Артем, я обещаю, что любой твой ответ никак не повредит твоей службе. Я просто хочу понять тебя. Я знаю, что в ополчение ты попал не по своей воле. Если бы ты мог уйти со службы, ты бы оставил ее?
«Провокация, и не очень искусная», — подумал Артем.
— Нет, — ответил он. — Я думаю, что остался бы на службе.
— А что тебя держит? — с мягкой, вкрадчивой улыбкой спросил священник. — Разве тебе, человеку умному, грамотному, место среди тупого отребья?
«Вот это поворот, — подумал Артем, — похоже, игра посложнее. Ну что же, побеседуем».