Додумать он не успел.
Грохнуло так, что вездеход подбросило, уронило и опять подбросило. Дан оглох, он был уверен, что лопнули барабанные перепонки и из ушей льется кровь, — но нет, обошлось. Температура в салоне мгновенно повысилась до плюс шестидесяти, не меньше. Раскаленный воздух обжигал глаза, покрыл испариной лоб и лицо, хлынул вязким потоком в легкие. Мариша закашлялась. Ашот заверещал, обхватив руками голову, будто это могло защитить его от последствий применения ОМП.[28] Бахир все так же сидел, скрестив руки на груди. Склоны ущелья поверху превратились в дымящиеся обугленные камни, над которыми нависало небо, точнее — бушующий огненный ад. Кислорода в воздухе катастрофически не хватало, Данила и остальные часто-часто дышали, разевая рты, словно выброшенные на берег рыбы. Перед глазами все плыло, но доставщик крепко держал баранку. Больше не трясло, только вездеход все равно подбрасывало на кочках, на перегораживающих путь завалах. Рыча, он переползал через камни, его кренило и швыряло вниз с высоты в пару метров, он резко ускорялся на более-менее ровных участках.
Только одна мысль билась в голове Дана: «Подальше и побыстрей убраться от эпицентра. Подальше и побыстрей убраться!..» Он не видел гриба, не видел воронки на месте холма, где остался Гурбан, он не знал, что обратной дороги из ущелья нет, что все позади завалило горячей землей и оплавленными камнями, радиоактивным пеплом и костями сотен и даже тысяч зомбаков. «Тайгу» засыпало черным, падали обугленные тушки зомбоптиц, «дворники» с трудом сшибали то, что мешало обзору.
— На, попей… — Ашот протянул Дану открытую флягу.
— Марише дай.
— Уже, брат.
Вода приятно увлажнила пересохшую глотку.
— А теперь вот это запей. — Ашот сунул Дану пару таблеток.
— Что это?
— Йодид калия. От радиации типа. Я после Орла всегда с собой их таскаю.
— Боится карликом стать, — невесело пошутила Мариша.
— Ага. И боюсь, как бы вы не стали. И ваши детки тоже.
Дети… Данилу буквально затрясло. Внезапная догадка озарила его. Грудь сдавило так, что дыхание перехватило. Мариша что-то хотела сказать, что-то важное, что-то такое, что при всех нельзя… Неужели она беременна?.. И как теперь, ведь их чуть не накрыло ударной волной? И вряд ли удалось спастись от проникающей радиации…
— Спасибо. — Данила взял таблетки, запил их водой. Вот рту появился неприятный горький привкус.
Заметив, как скривился Дан, Ашот улыбнулся:
— Да уж, сахарком не подсластили. Я считаю, это по фигу, лишь бы помогли. У меня на Ксю большие планы. Заберу ее в Харьков, познакомлю с мамой…
Ашот еще что-то говорил, пытаясь отвлечь друзей от невеселых мыслей о гибели Гурбана, о дальнейших перспективах и вообще о жизни, которой, должно быть, осталось всего ничего. Не очень-то у толстяка получалось. Вскоре он и сам это понял.
— Гурбана больше нет. Но мы-то еще живы.
Это «еще» неприятно резануло слух. Ашотик, оптимист и весельчак, не верил в то, что они протянут до глубокой старости. Им осталось всего лишь «еще».
Сначала — легкая тошнота, головокружение и рвота, потом повышение температуры, нарывы на коже, интоксикация и диарея, отказ внутренних органов. Короче говоря, Даня, скоро ты станешь обезображенным обделанным трупом, которым побрезгует даже истощавший от голода зомбак…
Захотелось пустить слезу. Перед смертью, выплевывая легкие, мать продолжала курить свои чертовы самокрутки, и теперь Данила понял, почему она это делала — она больше не боялась опухоли в груди, она смирилась со смертью. И потому уже не тратила время на жалость к себе, а делала то, что считала нужным и важным для себя.
Ашот правильно сказал: «Каждый из нас — ничто, брат. Давно уже ничто. Мы в ответе за всех людей, понимаешь? Я — ничто. Ты — ничто».
— Мы — ничто, — твердо сказал Данила.
— Чего, брат? Я не расслышал.
— Вместо Гурбана теперь я. Меня будете слушать. Кто-то против, нет? Надо закончить начатое.
Глава 11 ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ
Горючки еще было вдосталь, когда накрылся движок. Не выдержал такого глумления над собой — гнали ведь по максимуму, останавливаясь лишь для дозаправки. Даже нужду справляли на ходу — в каску Гурбана, которая так ему и не понадобилась… Мариша, самая стеснительная из них, ни разу даже не пискнула. Понимала: со временем наступит полный швах. Лучевая болезнь ждать не будет. Спасибо, конечно, Ашоту за таблетки его. Из аптечек АИ-4, взятых в сарае одноглазой, тоже выковыряли все, что можно, но… В общем, торопились, как могли, не халтурили. Кто ж знал, что «Тайга» подведет? Сюда бы Ксю, мастерицу на все руки, починила бы враз с помощью приклада «калаша», ягеля и двух-трех плевков, но она далеко…
Хорошо хоть зомбаков не наблюдалось поблизости. Такое впечатление, что все они по приказу главы Братства собрались у того злополучного холма, куда завлек их Гурбан…
Километров десять до Гремихи протопали пешком, захватив с собой максимум боеприпасов, пожертвовав ради лишних рожков пищей и водой. Живым мертвецам жратва ни к чему, верно? Так зачем животы набивать? Правда, у Ашота было иное мнение на этот счет… Больше всех нагрузился Бахир — сказал, что, если совсем тяжко будет, он лишнее сбросит по пути. Не сбросил.
Казалось, ветер тут дул везде и всегда. Воздух был мерзко влажный, наполненный мелкой водяной пылью.
Уже на подходе к поселку, возле ржавого гусеничного транспортера с нарисованными на борту андреевским флагом и белым медведем, вспугнули зайца, который, отбежав метров на сто, поднялся на задние лапы и уставился на «варягов» — мол, вы чего?
Ашот хотел завалить его из «винтореза» и зажарить — свежее мяско благодатно влияет на всякий организм, способствует выведению радионуклидов, — но его инициативу не поддержали, сказали, что хорошо и ладно, но ушастого пусть готовит в пути, ибо времени для привалов у них не запланировано.
От усталости едва не засыпали на ходу.
Или же это прогрессировала лучевая болезнь, одним из симптомов которой, как известно, является сонливость?..
Первое, что кинулось в глаза в Гремихе, — это трубы, протянутые тут и там по поселку и так, и эдак, и буквой «П»… Почти во всех домах — пятиэтажках и чуть ниже — окна были заложены кирпичом. И кому это только пришло в голову? А главное — зачем? Бахир выдал версию, что типа сделали это еще до Псидемии, в начале века, когда городок покинули военные и население сократилось чуть ли не в десять раз.
— Откуда знаешь? — Мариша с подозрением прищурилась.
Бахир пожал плечами:
— Не, ну реально кто-то рассказывал, вот я и запомнил. А что?
Деревьев не было, зато были камни, трава и столбы с оборванными электропроводами. И памятник — человеческая фигура по пояс, в ушанке с красной звездой. На постаменте табличка — «Военным строителям за доблестный труд». Еще один памятник запомнился Дану — белый олень на громадном валуне, задравший к небу морду. Дан еще удивился, он не знал, что копытные, подобно волкам, воют на спутник Земли; впрочем, это могло быть особым видением художника… По соседству с ракетной установкой, давно уже нефункциональной, поставленной для красоты, что ли, на стоянке ржавели остовы автомобилей — сплошь иномарки, среди которых Дан заметил только одну «девятку». Точнее, то немногое, что от нее осталось.
Поселок выглядел заброшенным, покинутым людьми. По крайней мере, пока что присутствия аборигенов или хотя бы признаков их недавней жизнедеятельности «варяги» не выявили.
— Нигде никого, тишина, запустение… — едва слышно пробормотал Ашот, разглядывая апокалиптический пейзаж в оптику «винтореза».
Не только его не впечатлила местность. Хотя…
— А ты чего, ожидал тут проспекты и авеню увидеть? И небоскребы? И девочек в мини? — Чтобы подколоть ближнего своего, у Мариши всегда найдутся силы, даже если она едва волочит ноги.
А вот толстяк совсем выдохся, раз в ответ не послал супругу Дана куда обычно посылают, но предложил зайти в какой-нибудь дом, да по фигу в какой, в любой вообще, и устроить привал, отогреться у костра, перекусить. Он все же прихватил пару банок тушенки, может поделиться со своими менее запасливыми товарищами.
И Данила даже склонен был с ним согласиться — ни к чему хорошему эта гонка не приведет, если они упадут от истощения у самой цели своего путешествия, но у судьбы, похоже, были иные планы насчет последних «варягов».
— Слышите? — Бахир застыл на месте.
— Что мы должны слышать? — Данила сначала спросил и только потом прислушался.
Слух его не подвел.
Где-то недалеко, пробиваясь иногда сквозь завывания ветра, заунывно дребезжал аккордеон, нестройные голоса пели:
Дану почему-то казалось, что эту песню нужно выводить задорней, с улыбкой и гордостью, но ничего этого не осталось у исполнителей, цепляющихся за жизнь на краю земли. С оружием на изготовку «варяги» двинули на звук. Осторожность не помешает. Лучше сначала выстрелить, а потом извиниться, чем сначала попасть в плен, а потом умереть.
Слух его не подвел.
Где-то недалеко, пробиваясь иногда сквозь завывания ветра, заунывно дребезжал аккордеон, нестройные голоса пели:
Дану почему-то казалось, что эту песню нужно выводить задорней, с улыбкой и гордостью, но ничего этого не осталось у исполнителей, цепляющихся за жизнь на краю земли. С оружием на изготовку «варяги» двинули на звук. Осторожность не помешает. Лучше сначала выстрелить, а потом извиниться, чем сначала попасть в плен, а потом умереть.
Местный вокально-инструментальный ансамбль выступал в трехэтажном здании, к которому «варяги» незаметно, как им казалось, подкрались.
Казалось — потом что сзади надрывно закашлялись и прохрипели:
— Добро пожаловать в Страну летающих собак.[30]
Приглашение прозвучало не очень-то приветливо — учитывая, что произнес его вооруженный двустволкой старикан, один из двух десятков таких же, как он, оборванцев в возрасте, что взяли гостей с большой земли в полукольцо, прижав к стене дома.
Медленно обернувшись, чтобы не спровоцировать неприятности раньше времени, Данила посмотрел на местных жителей. Мода крайнего севера здесь проявилась во всей своей неприглядной красе. Одевались аборигены в жалкие остатки морской формы — в черные шинели подводников, грязные, изорванные, сплошь в латках. Головы аборигенам согревали шапки-ушанки. Лишь у того старикана, что стоял ближе всех к «варягам», фуражка с кокардой прикрывала седой пушок на черепе, пестром от пигментных пятен. Он тут, похоже, самый бесстрашный, дедуля этот.
Ашоту тоже надоело изображать статую. С поднятыми над головой руками он, как подобает настоящему доставщику, встретил опасность — аборигенов предмогильного возраста — лицом к лицу:
— Чего говорите? Летающие собаки — это юмор местный, да? Я правильно понял?
Ему не ответили, зато на морщинистых лицах стариков проступила решимость завалить чужаков без суда и следствия. За что? А за наглость вот этого носатого мальчишки.
Прекрасной физической формой гремихинцы похвастаться не могли, но огнестрельное оружие добавляло им шансов в случае боевого столкновения с молодежью. И даже более того — давало существенное преимущество, ибо стариков, а соответственно и стволов, было значительно больше. Только «варяги» трепыхнутся, их вмиг подавят огневой мощью. Под словом «подавят» следует понимать «расстреляют на фиг, имен не спросив».
Ситуация все меньше и меньше нравилась Даниле. Обидно добраться до края земли, потеряв по пути стольких товарищей, едва не подорваться на ядерном фугасе — и угодить в скрюченные подагрой лапы стариков, помнящих еще динозавров и образование планеты из звездной пыли и космических газов.
— Руки за голову! Оружие на землю! — истерично взвизгнул дед в фуражке.
А ведь он ничуть не бравый, понял Дан, и боится так, что поджилки трясутся и голос дрожит. Тем хуже для «варягов». Нервничая, старик может пальнуть. Не со зла, случайно. А схлопотать заряд дроби в живот Дану не улыбалось ни при каком раскладе. Оно, конечно, на нем броник, и велика вероятность, что все обойдется синяками. А если дед бахнет дуплетом? И не в живот или грудь, а, скажем, в лицо? Сковыривать свои брови, нос и мозги с затылочной костью со стены дома страсть как не хочется…
За стеной, кстати, продолжали тянуть хором:
Пришлось-таки уважить заполярников, аккуратно опустив на траву оружие — мол, мы пришли с миром, насилие — не наш метод.
Стволы быстро убрали.
Но этого местным показалось недостаточно для установки дипломатических отношений.
— Всё с себя снимайте! Всё! — Дед выкрикнул это с таким чувством, что Дану стало страшно за него. В столь преклонном возрасте подобные волнения частенько становятся причиной инфаркта.
Бахир замешкался, но, получив прикладом по почкам, чуть ли не первым стянул с себя подсумки и ранец. Потом и Дан с Ашотом подоспели. Причем толстяка двинули в живот беспричинно, для профилактики, а Даниле разбили губу, надо понимать, в воспитательных целях. Он было рыпнулся дать сдачи, но старички проявили себя вполне умелыми рукопашниками, да и доставщика измотали события последних дней — его демарш завершился падением на колени, звоном в черепе и знатной шишкой на затылке.
Последней от груза избавилась Мариша. Ее, слава богу, не били.
— Здравствуйте! Мы к вам из Москвы. То есть мы сначала в Питере были, а потом в Архангельске, а потом сюда вот… Но сами мы харьковские! — Она попыталась наладить диалог, окончательно внеся смятение в уничтоженные маразмом мозги.
Встав с колен, Дан огляделся, жалея, что двустволкой арсенал местных не ограничивается. Кое-кто лапками в варежках держал ПМ, но «калаши» все равно преобладали. А от них бронежилет не спасет.
— Мы из Москвы, — повторила Мариша и замолчала.
Лучше бы она вообще не открывала рот. Последняя ее реплика просочилась-таки в старческие подкорки, неимоверно их возбудив. Бойцы предмогильного фронта пришли в движение, дружно — одновременно! — выкрикивая всякое, одно другого концептуальней.
— Чего тут шастают? Кто они такие? — надрывалась бабулька, кутавшаяся в кое-как сшитые меж собой шкурки росомахи.
— Они пришли, чтобы украсть нашу еду и выгнать нас из дома! — прошамкал беззубый дед, под распахнутой тужуркой которого виднелась тельняшка не столько полосатая, сколько дырявая и грязная. Спутанную бороду деда безжалостно трепал ветер.
— Кто они такие? — Бабулька-«росомаха» тряхнула сжатыми кулаками над своей непокрытой головой. — Давайте их убьем!
Ее предложение пришлось по нраву, сборище старпёров одобрительно загудело.
Лишь деда с двустволкой одолевали смутные сомнения:
— Зачем?
— Они пришли украсть нашу еду! — аргументировал задумку «росомахи» беззубый. — Не отдавайте им нашу еду! Я хочу есть! Дайте мне поесть!
— Хм… — задумался дед с двустволкой. — Хм…
А пока он размышлял над исконным вопросом «Быть или не быть?», приобретшим новое значение «Убить или не убить?», у Дана появилась поклонница среди местных.
— Ты похож на моего первого мужа… — Старая карга, лет, наверное, пятисот, приблизилась к доставщику, подняла трясущуюся руку и провела ладонью по его лицу. — Я очень любила первого мужа, он был такой затейник. — Карга — худая, почти лысая — зашлась в визгливом смехе, от которого Данилу передернуло.
Зато Ашот вовсю забавлялся:
— Придется тебе, братишка, исполнить супружеский долг. Ну ты и ловелас! Завидую!
— Заткнись, а? — приструнил его Бахир.
У стариков, конечно, маразм, они шамкают полнейшую чушь и сами не ведают, что творят. Но тем отчаяннее положение пленников — пользуясь логикой, убедить здесь кого-либо в своих добрых намерениях вряд ли получится.
Но Дан все же попытался:
— Мы у вас надолго не задержимся. Нам бы на платформу…
Его перебили:
— Слышите, они тут ненадолго! Украдут нашу еду, выгонят нас из нашего дома — и ходу отсюда, ходу! Гастролеры!
— Чего они тут шастают? Зачем им на платформу? Давайте их… — «Росомаха» неожиданно замолчала.
Вперед выступил довольно крепкий старичок, небольшого роста, но широкий в плечах, на которых ладно сидела потертая кожанка, да и волевое лицо старичка не оскорбляли признаки деградации — впрочем, это ничуть не помешало ему сказать следующее:
— Что это у нас тут за партсобрание? У нас что тут, демократия намечается? Может, еще проголосуем? Тайно? А бюллетени заполнять будем кровью трудового народа, да?!
Старичьё притихло. Бахир скривился — подобных речей он небось наслушался от и до в Ленинградской коммуне.
Меж тем бодрый товарищ в кожанке — судя по повадкам, бывший гэбэшник, особист — продолжал исторгать из себя надрывные речи:
— И вообще, мы — база подводных лодок или детский сад?! Мы — секретный объект, сюда нельзя кому ни попадя! Империалисты не дремлют! Везде шпионы!..
Его бред бесцеремонно прервал беззубый:
— Они пришли украсть нашу еду! Не отдавайте им нашу еду! Я хочу есть! Дайте мне поесть!
Вот тут-то бесстрашный дед с двустволкой наконец принял решение:
— В дом их. Там нужнее будут.
* * *В доме — общаге с длинным коридором на первом этаже — было не то чтобы уютнее, чем снаружи, а все же ветер не беспокоил, не выдувал последнее тепло из-под насквозь промокших от мороси курток. Дану могло бы здесь даже понравиться, если б не устойчивый смрад немытых годами тел, недержания и прокисшей похлебки.