Искатель. 1987. Выпуск №6 - Юрий Пахомов

ИСКАТЕЛЬ № 6 1987

В ВЫПУСКЕ:

Юрий ПАХОМОВ

3. ДЕРЕВО ДУХОВ. Повесть.

Святослав ЛОГИНОВ

40. МИКРОКОСМ. Фантастический рассказ.

Андрей СТОЛЯРОВ

49. ДВЕРЬ С ТОЙ СТОРОНЫ. Фантастический рассказ.

Андерс БОДЕЛЬСЕН

64. ЗАДУМАЙ ЧИСЛО. Роман.

Юрий ПАХОМОВ ДЕРЕВО ДУХОВ

— Что-нибудь опять пишут об этой ужасной болезни, сэр? — спросил бармен. Два передних зуба у него отсутствовали, и эта щербинка придавала его физиономии лукавый вид

Бармен принадлежал к народу луо. Луо своим юношам удаляют два зуба на нижней челюсти, считая, что так красивее. В конце концов это их дело.

Я сидел на табурете у стойки и перелистывал «Нью-Йорк таймс» Газетами я успел запастись во время пересадки в Каире. Мир, как обычно, трещал по швам: войны, перевороты, экологические катастрофы, извержения, наводнения. Но на этот раз основное внимание было уделено болезни СПИД. Крупным планом портрет доктора Монтанье, выделившего вирус, вызывающий болезнь. С Монтанье я знаком, не раз встречался в институте Пастера в Париже, на разных конгрессах и симпозиумах.

Сенсация — голливудские актеры отказываются сниматься в фильмах, где есть сцены с поцелуями, — вирус СПИД обнаружен в слюне. Священник из Филадельфии утверждает, что СПИД — кара господня, которую бог насылает на адамово племя за разврат. Названа точная дата конца света. Если предсказание сбудется, я не успею отгулять очередной отпуск.

— Я слышал, сэр, что СПИДом болеют только наркоманы и гомосексуалисты?

В баре столичного аэропорта я был единственным белым, и бармен, по-видимому, считал необходимым меня развлекать. На английском он говорил вполне сносно.

— Должен вас огорчить, болеют и женщины, и даже дети.

— О-о! — Бармен вытер лоб платком. — Еще джин?

— Благодарю, лучше кофе. Мне говорили, у вас превосходный кофе.

Никто мне не говорил Я знаю, кофе дрянной, но эту чепуху я повторяю в каждом баре во время своих поездок по Африке. Действует безотказно. Африканцы на редкость честолюбивы: если вождь, то великий или самый великий, бык — самый быстрый, танцор — лучший в мире.

И без того круглое лицо бармена еще больше расплывается от удовольствия.

— О да, сэр, кофе с плантаций Нгорогоро. Лучший в мире кофе.

В прошлом году я пересек на автомобиле кратер вулкана Нгорогоро. Кофе там, на вулканических почвах, действительно вырастает отличный. Арабика.

…Снимок вируса СПИД. Превосходная работа японских коллег. Черт его знает, что делает сенсация… СПИДом болеют уже десятки тысяч человек, а ежегодно от тропической малярии умирают сотни тысяч, от голода — еще больше. И ничего, обычное дело. Но СПИД — сенсация, человечество напугано неотвратимостью исхода

Провидение лишает человека естественной защиты. Конечно, тут не обходится без дьявола, утверждает священник из Филадельфии. Конец двадцатого века, человек на Луне, с помощью генной инженерии можно сделать черт знает что. Парадокс. Чем этот святоша дальше ушел от скотовода-масая из Кении, который верит в тотем и пьет молоко пополам со свежей коровьей кровью?

Я закурил, прислушиваясь к шелесту пальмовых листьев. Под крышей ворковала лесная горлинка. Затхлый запах, исходивший откуда-то из глубины, перешибал аромат кофе. Сезон дождей идет к концу, а сухой период в тех местах, куда я лечу, — гиблое время.

— Как кофе, сэр?

— Превосходен.

Бармен светится от удовольствия. Но в глазах его вспыхивают и гаснут искорки пристального интереса. Нередко такие типы сотрудничают с Интерполом или службами безопасности. Любопытно, что он обо мне думает? Важный международный чиновник… Что ж, на мне светлый костюм, сшитый в Лозанне, галстук как раз нужных тонов. Дорогой «атташе-кейс». На руке тяжелые часы солидной швейцарской фирмы. Принимает скорее всего за англичанина. Я белобрыс, довольно высок ростом — метр восемьдесят пять — и «ошеломляюще элегантен», как говорит моя жена Варвара. К тому же ношу пышные рыжие усы, Если бы меня сейчас увидел мой дед, охотник-промысловик Никифор Федорович Еремин, он бы с досады плюнул мне под ноги. Когда в шестьдесят третьем я на перекладных добрался до родной деревни Онорино, дед хмуро оглядел меня и спросил с издевкой: «Што, Степка, в исподниках-то сподручней ходить?» Я было пытался объяснить, что на мне не кальсоны, а джинсы, да к тому же фирменные, дед сердито кашлял и ворчал: «Однако верно, от долгов в таких штанах бегать сподручнее».

То, что я стал врачом, дед еще пережил. Доктор — дело хорошее. Но он никак не мог взять в толк, почему я не лечу людей, а шастаю по тайге, ловлю полевых мышей и собираю с них клещей и всякую нечисть. Когда я поступил в аспирантуру, он окончательно махнул на меня рукой, полагая, что род Ереминых — охотников и звероловов — кончился, коли единственный внук, последнее семя, уехал в Москву, поменяв мужскую работу на баловство. Дед Никифор почему-то считал, что я буду ходить по квартирам и травить мышей.

— Мистер Эрмин, самолет будет готов через двадцать минут. — Чиновник аэропорта был сама предупредительность

— Благодарю вас, позаботьтесь о моих чемоданах, а главное — о контейнере с медикаментами.

На этого парня, видимо, произвел впечатление мой голубенький ооновский паспорт.[1] «Доктор Стефан Эрмин, эксперт ВОЗ[2]». Звучит солидно. Паспорт ООН — серьезная рекомендация.

Несколько дней назад я еще не предполагал, что мне придется лететь в Центральную Африку. Варя была уже в Москве, а я должен был отправиться в отпуск в ближайшую субботу.

Когда Зазвонил телефон, я сидел в своем кабинете и пытался вникнуть в сухой текст отчета, присланного из Танзании. Слева на столе лежал билет на самолет до Москвы, и это мешало мне сосредоточиться.

— Месье Эрмин?

Голос секретарши патрона невозможно спутать: низкий, с хрипотцой, наполненный теплотой.

— Да, это я, Люси.

— Вы не могли бы в шестнадцать быть у патрона?

— Разумеется, Люси. Что-нибудь стряслось?

— Приходите пораньше, Стефан, поболтаем. — Секретарша засмеялась и положила трубку.

У нас с Люси давно сложились приятельские отношения, но в офисе все были убеждены, что мы любовники. И я, и Люси при случае подыгрывали друг другу. Особенно, если в приемной кто-нибудь находился.

Ровно в шестнадцать я сидел напротив профессора Чарльза Соумса и читал телеграмму, стараясь сохранить на лице невозмутимое выражение. Я даже улыбнулся, вспомнив, какая физиономия была у дамы из какою-то миссионерского общества, когда Люси сказал мне: «Ах, Стефан, я — дерево, которое уже не нужно трясти. Яблоко упало, его нужно только поднять. Теперь я понимаю, почему у вас, у русских, любимый герой — Иван-дурак»

Соумс — худой, с желтым лицом, на котором самым примечательным были рыжие брови, каждая величиной с щетку для мытья рук, посмотрел на меня поверх очков и, пошевелив бровями, сердито сказал:

— Вы делаете не ту карьеру, Стефан Театр потерял талантливого актера. Какого черта вы ломаете комедию и делаете вид, что телеграмма вам очень нравится?

— Моя работа, Чарльз. Вы знаете, я веду программу с самого начала. — Наедине мы называли друг друга по именам. У нас были для этого некоторые основания: пять лет назад, в Заире, Соумс ухитрился подхватить лихорадку, которую вирусологи потом так и не смогли расшифровать Мы остались с ним в палатке, а «лендровер» с экспертами укатил дальше.

Двое суток я отхаживал Соумса, который в бреду так ругался, что переставали скулить гиены, а где-то совсем рядом укоризненно вздыхал слон. Похоже, послушать профессора собрались все обитатели буша.[3] За нами прислали вертолет, но Соумс впал в буйство, и его пришлось связать.

— Ваша работа… — Соумс почесал карандашом кончик носа. — Значит, вы все-таки летите? Имейте в виду, я не дам вам помощников. Какой сумасшедший согласится лететь в это адово место, да еще накануне сухого сезона? Придется рассчитывать на местные силы. Кстати, национальным институтом Пастера в Омо руководит доктор Джозеф Торото, и дело у него поставлено неплохо.

— Видите, как все просто.

Соумс неопределенно хмыкнул.

— Так что, Стефан?

— Лечу.

Соумс нажал на кнопку селектора.

— Люси, я знаю ваше отношение к месье Эрмину…

Послышался загадочный шорох, потом томный вздох: «О шеф, вы жестокий человек…»

— Так вот, закажите ему билет на Ампалу… Гм-м. На субботу. Он как раз в субботу собирался улететь в Москву в отпуск, так зачем его лишать хотя бы иллюзии?

Соумс отключил селектор, выпрямился в кресле и улыбнулся,

— Ну, теперь я отомщен. Впредь будете знать, как разговаривать с патроном. Так-то. Да, Стефан, известно вам, кто в Омо работает региональным экспертом? Программа шистосомоза?[4]

— Понятия не имею.

— Барри Дэвис.

— Старина Дэвис?

— Именно. Там вам не будет скучно.

Мир тесен. Я познакомился с Барри в Гвинее. Потом были Конго, Кения… Сколько же я его не видел?

Соумс встал и протянул руку.

— Ну, счастливо, Стефан. Только будьте осторожны. Обстановка в районе Омо сложная, среди племен гачига волнения, Если верить газетам, были случаи нападения на туристов.

— Пожелайте мне ни пуха ни пера.

Соумс пожелал. На английском эта поговорка звучала довольно забавно.

— Идите к черту!

— Что? — Соумс от неожиданности выронил карандаш.

— Так у нас, у русских, принято отвечать. Иначе не будет успеха в деле.

В приемной я поцеловал Люси руку.

— Храни вас бог, Стефан.

— С богом у меня долгосрочный контракт. Плюс страховка. А это вам.

И я положил перед Люси миниатюрную матрешку, в которой чудом помещались еще две поменьше.

— Благодарю, очень мило. Когда будет готов паспорт, билеты и сопроводительные письма — я позвоню. Хотя мне очень не хочется, чтобы вы уезжали.

Коридор был наполнен серебристым светом. Я подошел к окну: внизу влажно блестели крыши, капли дождя прочерчивали оконное стекло.

Телеграмма, подписанная министром национального здравоохранения республики, составлена квалифицированно. Правда, несколько категорично. Суть: в шестидесяти милях от города Омо, в резервации племени гачига, возникла эпидемия геморрагической лихорадки. Заболеванию людей предшествовала эпизоотия среди скота. По клинике — типичная лихорадка Рифт Валли. Типичная… Нужны серьезные основания, чтобы утверждать это. Сейчас с лихорадками сам черт ногу сломит. Геморрагические лихорадки — моя область, я занимаюсь ими без малого четверть века, еще с Сибири, и потому привык к сдержанным оценкам.

Мы связаны с республикой Ампала проектом борьбы с лихорадками. Работы ведутся несколько лет. К тому же момент удачный — наконец удалось получить вакцину. Испытания ее на волонтерах в клинике дали обнадеживающие результаты. Какой уж тут, к черту, отпуск?

Ситуация между тем в племени гачига складывается довольно острая. По предварительным данным, восемьдесят человек погибли, причем в основном дети. Не исключается угроза распространения эпидемии на соседние районы…

Нужно собрать о гачига хотя бы элементарную информацию: нравы, быт, социальная организация. Эпидемиолог не может не интересоваться этнографией. Без знания жизни народа, обычаев, верований невозможно изучить механизм передачи инфекции.

Если бы известный американский исследователь Карлтон Гайдушек не обратил внимания на бамбуковые палочки, которыми фори — аборигены Новой Гвинеи — лакомились после похорон родственников, тайна болезни «куру» так и осталась бы нераскрытой.

Оказывается, в бамбуковых палочках запекался мозг умершего, зараженный вирусом «куру», или, как еще называют, «смеющейся болезни». Больной, что называется, с хохотом отходил на тот свет.

Палочки с мозгом фори кушали не из-за гастрономической извращенности — таким способом они собирались сохранить информацию, накопленную умершим соплеменником за свою жизнь. Интересно, нет ли таких «милых» обычаев у гачига?

О Центральной и Восточной Африке я перечитал груду книг, были среди них и солидные исследования, и даже романы о кровожадных кочевниках масаях. Но я никогда не слышал о народе гачига, населяющем глухой район на северо-западе от Великих озер.

В столицу республики Ампала я прилетел поздно вечером, переночевал в комфортабельной гостинице. И сейчас, после чашки кофе, испытывал чувство, которое с известными натяжками можно было назвать приливом энергии.

Теперь общительному бармену непременно хотелось узнать, что сделать, чтобы ему не заразиться СПИДом. Посоветуй я ему перейти в мусульманство, он бы, наверное, серьезно задумался. Паника — страшная штука

До города Омо можно добраться на автомобиле. Но после ливней дороги в буше размыло, и президент выделил в мое распоряжение самолет.

— Хелло, мистер Эрмин?!

— Да, это я.

Ко мне подошел светловолосый улыбающийся толстяк в голубом комбинезоне — вылитый Гаргантюа с иллюстраций Доре! Толстяк протянул руку.

— Майкл Грим, сэр. Пилот. Имею приказ доставить вас в Омо.

— Отлично!

— Груз есть, сэр?

— Термоконтейнер с медикаментами, чемодан, пара коробок. Вон они, справа от стойки. Много?

— Чепуха. Эй вы! — крикнул пилот двум боям, стоявшим у дверей. — Волоките чемоданы к самолету. Да осторожнее, в том контейнере атомная бомба. — Грим захохотал и удалился, хлопая себя по брюху.

Я ожидал увидеть крошечный моноплан, который обсаживает богатых туристов в национальных парках. Канадский «турбо-траш» выглядел вполне внушительно.

Майкл Грим молчал ровно столько, сколько понадобилось времени, чтобы поднять самолет в воздух. Когда мы взлетели, его язык заработал вовсю. Первым делом Майкл сообщил, что женат, имеет двух детей, семья, естественно, в Канаде. А что им делать в этом проклятом месте? Сам он в Африке третий год, сначала был частным пилотом у одного миллионера-португальца, катал его черных девок. Отличная была работенка. Но потом миллионеру дали под зад, и ему, Гриму, приходится теперь травить мошек и опылять плантации.

Скосив на меня глаза-пуговицы, он вдруг добродушно поинтересовался, не еврей ли я.

— Нет.

— Поляк?

— Русский.

— Самый настоящий?

— А какие еще бывают?

— Со мной по соседству живут русские. Они никогда не были в России. А вы, сэр?

— Я из Сибири.

— О-о! — Он уставился на меня с таким изумлением, словно я у него на глазах оброс медвежьей шерстью. — На кой черт вам понадобилось лететь в Омо? В этой дыре малярия, комары и скука.

— Среди местных племен эпидемия лихорадки.

— Вы собираетесь лечить туземцев?

Я кивнул.

Майкл Грим презрительно выпятил нижнюю губу. Человек родом из Сибири, который лечит туземцев, недостоин внимания, даже если за ним сам президент присылает самолет. Хорошо, что я не сказал ему, что я эпидемиолог.

Порой мне кажется, что моя профессия куда более понятна воину из народности карамоджо, чем такому вот относительно цивилизованному человеку. Для карамоджо я — человек, изгоняющий злых духов. Это метафора, но смысл довольно точный. Спросите Майкла Грима, что такое вирус, и он начнет мямлить несусветную чушь.

Обычно, когда я называю свою профессию, собеседник поглядывает на меня с подозрением — не разыгрываю ли я его? От слова «эпидемиолог» веет минувшими столетиями и дымом костров, на которых сжигали трупы погибших от чумы. А что я делаю в наше благополучное время? И несколько успокаивается, когда я говорю, что работаю в Африке.

Пишут об эпидемиологах редко.

В газетах дают интервью кто угодно: футболисты, доярки, ортопеды, хореографы, сыщики, эстрадные дивы, звезды цирка — несть числа. Но эпидемиологов среди них нет. По-видимому, редакторы считают, что публиковать материалы о моих коллегах столь же неэтично, как и рассказы из жизни директоров кладбищ.

А жаль. Наивный технократ, воспитанный на чтении научной фантастики, полагает, что сенсации возможны лишь в ядерной физике, кибернетике, на худой конец в органической химии. И ему невдомек, что открытия в биологии — те, что уже сделаны, но особенно те, на пороге которых мы стоим, — явления почти иррационального порядка, от которых скорее отдает чертовщиной.

Многие ли, например, знают об ариновирусах, открытых в конце шестидесятых годов? О лихорадке эбола, смертность от которой превышает семьдесят процентов? В Судане, в одном из госпиталей из семидесяти шести врачей, сестер и санитаров, заразившихся от больных, от этой лихорадки погибло сорок человек. И это не середина прошлого столетия, а семидесятые годы нынешнего!

Ну а что происходит в современной иммунологии или генной инженерии? Помню, как лет двадцать назад меня потрясло зрелище: микроб, разрезанный, как колбаса. А сейчас святая святых — гены режут на кубики, переставляют их, как заблагорассудится, не зная точно, что может получиться из этого и не родится ли таким способом вирус, который уничтожит все живое?

Ржавый буш парил. Вспугнутые гулом мотора, нелепыми скачками удирали жирафы. Какой-то полоумный буйвол погнался за тенью самолета. У тускло блеснувшего озерца замерло стадо слонов.