В этой главе мы рассматривали самые темные способы насильственного разрушения будущего мира. Однако, увы, конфликты и войны уже стали частью истории и неотъемлемым элементом жизни общества. Поэтому возникает вопрос: как используют эти инструменты государства и политические движения для достижения своих целей? Попробуем найти ответ, представив, на что будут похожи конфликты, войны и интервенции в мире, где практически каждый имеет доступ в интернет.
Глава 6 Будущее конфликтов, войн и иностранного военного вмешательства
Прежде мы не знали о стольких конфликтах по всему миру. Благодаря обилию информации о жестокости, творящейся повсюду: рассказов, видеоматериалов, фотографий, твитов, – иногда кажется, что в наше время насилия особенно много. Просто, как говорят газетчики, «настоящие новости – плохие новости». Поэтому если что и изменилось в последнее время, так это информированность о конфликтах, а не их количество.
Вообще-то сейчас гораздо более мирное время, чем когда бы то ни было, а уровень насилия в обществе за последние несколько веков резко упал благодаря стабилизации власти государств (которые монополизировали право на насилие и установили верховенство закона), развитию торговли (выгоднее торговать, чем убивать) и расширению международных связей (непонятные и страшные «чужие» стали ближе). Психолог Стивен Пинкер в своем выдающемся масштабном исследовании «Лучшие стороны нашей натуры»[40] отмечает, что «проявление миролюбивых наклонностей», так же как эмпатия, способность отличать добро от зла, здравомыслие и самоконтроль, стимулирует некие внешние силы, которые «удерживают нас от насилия и заставляют сотрудничать с другими и проявлять альтруизм». Как только понимаешь эту взаимосвязь, замечает Пинкер, «мир начинает выглядеть иначе. Прошлое представляется менее безоблачным, а настоящее – менее мрачным».
Если бы это исследование было проведено на пятьдесят лет позже, то, конечно же, пункт «Доступ в сеть» попал бы в список Пинкера, поскольку во времена интернета преступникам скрыться намного труднее, а это ослабляет мотивы к совершению насилия и меняет баланс сил: желание совершать преступления уходит, препятствовать им – растет.
Тем не менее конфликты, войны, приграничные перестрелки и массовые убийства останутся неотъемлемой частью человеческой истории в течение жизни многих поколений, даже если их характер изменится в условиях технологической эпохи. В этой главе мы поговорим о появлении новых возможностей и угроз и о том, как изменятся в ближайшие годы различные типы конфликтов: дискриминация меньшинств, вооруженные конфликты и иностранное военное вмешательство.
Меньше геноцида, больше дискриминации
Причины насильственных конфликтов столь сложны, что выделить какую-то одну невозможно. Но есть один всем известный фактор (и он изменится в цифровую эпоху): это систематическая дискриминация и преследование меньшинств, когда их представители, став жертвами насилия, начинают мстить своим обидчикам. Мы считаем, что в будущем такие масштабные убийства, которые можно было бы признать геноцидом, совершать будет все труднее, а вот дискриминация, скорее всего, усилится и будет проявляться в самых разных формах. И официальные ведомства, и неформальные группировки, цель которых – дискриминация, с помощью интернета и мобильной связи найдут новые способы маргинализации меньшинств и других сообществ-изгоев, которые сами невольно облегчают задачу своим преследователям тем, что также используют современные технические устройства.
К существующим способам дискриминации виртуальный мир добавит множество новых, и те, кто сумеет синхронизировать свои действия в реальном и виртуальном мире, особенно преуспеет. Если у населения страны есть доступ в интернет, то у властей найдется масса способов оказать давление на одну из социальных групп. Самый простой – это удалить информацию о меньшинстве из национального интернета. Особенно легко это сделать в странах, где существует жесткая система фильтрации контента. Для этого достаточно потребовать от интернет-провайдеров блокировать все запросы, содержащие определенные ключевые слова, и отключать сайты с запретными материалами. Чтобы предотвратить расползание ссылок по сайтам вроде Facebook и YouTube, можно использовать активный подход к цензуре, аналогичный китайскому, когда цензоры автоматически отключают соединение, заметив запрещенное слово.
Китайские власти в качестве мишени могут выбрать уйгурское меньшинство, проживающее на западе страны. Представители этой этнической группы сконцентрированы в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, имеют тюркское происхождение, исповедуют ислам, и у них давние трения с китайцами хань, составляющими большинство жителей Китая. Сепаратистские движения уйгуров несколько раз пытались поднять восстание, но все эти попытки закончились неудачей. Уйгурское население при всей своей немногочисленности представляет собой постоянную головную боль для Пекина, и не нужно обладать слишком развитым воображением, чтобы представить, как власти страны переходят от цензуры информации (вроде запрета материалов о волнениях в Урумчи в 2009 году) к удалению из интернета любого контента, касающегося уйгуров.
Кто-то может посчитать, что такие действия вызваны политической необходимостью, что можно попытаться устранить внутренние угрозы стабильности, просто «стерев» их. И тогда информации об этих группах внутри страны не останется, хотя, конечно, за пределами национального интернета она сохранится. Удаляя информацию, власть унижает меньшинство, как бы игнорируя сам факт его существования, и сильнее изолирует его от остального населения, тем самым получая возможность безнаказанного преследования. Кроме того, если достаточно жесткая цензура продержится долгое время, вырастут следующие поколения титульной нации, которые практически ничего не будут знать об этом меньшинстве и о его проблемах. Трудно заметить удаление контента, оценить потери и поднять тревогу, поскольку в материальном плане эффект от него минимален, зато оно имеет огромное символическое и психологическое значение для представителей меньшинства, глубоко оскорбляя их. Если же кто-то уличит правительство в том, что оно сознательно блокирует информацию, касающуюся меньшинств, официальные лица могут оправдать свои действия соображениями безопасности или сослаться на компьютерный сбой или неполадки инфраструктуры.
Если же власти захотят не только контролировать всю информацию в рамках политики дискриминации, но и перейдут к полноценным виртуальным гонениям, то найдут способ полностью лишить представителей меньшинства доступа в интернет. Это может показаться несерьезным по сравнению с физическим притеснением, незаконными арестами, актами насилия и экономическим и политическим подавлением, с которыми сталкиваются сегодня во всем мире подвергающиеся гонениям сообщества. Но люди все больше привыкают к использованию сотовой связи и интернета. Мобильные устройства становятся жизненно важными для них, позволяя им раздвинуть свои рамки, получая информацию, работу, доступ к ресурсам и развлечениям, связываясь с другими людьми. Исключение представителей преследуемых меньшинств из виртуального пространства может ухудшить их положение, поскольку в определенном смысле их развитие затормозится и они упустят возможности для роста и процветания, которые, как мы видим, несут всему миру информационные технологии. Им будет сложнее воспользоваться своими деньгами, оплачивать покупки банковской картой и получить кредит.
В Румынии власти умышленно лишают примерно 2,2 млн этнических цыган тех возможностей, которые есть у остального населения страны. Эта политика проявляется в раздельном обучении и экономических притеснениях в виде дискриминации при приеме на работу и отсутствия равного доступа к медицинским услугам (не говоря уже о социальном клейме). Трудно сказать хоть что-то об уровне проникновения мобильной связи и интернета среди цыган: многие из них не указывают при опросах свою национальность из страха наказания. Однако когда они освоят виртуальное пространство, то найдут способы улучшить свое положение. Возможно, когда-нибудь в будущем цыгане даже задумают создать свое виртуальное государство.
Все эти потенциальные возможности будут блокированы, если румынское правительство решит распространить свою политику дискриминации цыган на интернет. Технологическое давление может принимать различные формы в зависимости от возможностей влияния государства и степени его желания причинять страдания свои жертвам. Если от всех граждан потребуют зарегистрировать свои устройства и IP-адреса (во многих странах уже регистрируют мобильные телефоны и компьютеры) или будут вести реестры «людей-невидимок», то с помощью этих данных румынское правительство легко сможет блокировать доступ цыган к новостям, информации из-за рубежа и платформам, важным с экономической или социальной точки зрения. У пользователей будет или пропадать доступ к их персональным страницам в социальных сетях или услугам онлайн-банкинга и появляться сообщение об ошибке, или практически до нуля падать скорость соединения. Власти могут воспользоваться своим контролем над телекоммуникационной инфраструктурой страны и начать разрывать разговоры по мобильному телефону, глушить телефонную связь в определенных районах или время от времени прерывать соединение пользователей-цыган с интернетом. Возможно, даже договорятся с розничными дистрибьюторами и, действуя через посредников, организуют продажи цыганам неисправных или напичканных ошибками и троянами ноутбуков и смартфонов, чтобы впоследствии установить на них вредоносные программы.
Вместо того чтобы систематически прерывать доступ в интернет (такая тактика может привлечь нежелательное внимание), румынскому правительству было бы достаточно делать это эпизодически: настолько часто для того, чтобы это раздражало целевую группу, но с такими перерывами, чтобы отрицать наличие злого умысла. Конечно, цыгане смогут найти техническую возможность получить хотя бы базовый доступ к сети, но все же блокада окажется вполне действенной и нанесет им серьезный ущерб, ведь эпизодически доступный интернет – не то же самое, что полноценно работающий. Если такие действия будут практиковаться на протяжении достаточно долгого времени, они могут превратиться в политику виртуального апартеида, когда для различных групп в обществе будут установлены разные ограничения на использование мобильной связи и интернета.
Меньшинств, находящихся в «электронной» изоляции, будет становиться все больше, поскольку власти, с одной стороны, в этом заинтересованы, а с другой – у них есть для создания такой изоляции вся необходимая информация. Инициативы такого рода изначально могут быть реализованы в очень мягкой форме и даже пользоваться поддержкой в обществе, но со временем, после смены власти, способны ужесточаться и приобретать репрессивный характер. Представьте, что ультраортодоксальные религиозные деятели Израиля лоббируют формирование рекомендательного списка проверенных сайтов, своего рода «кошерного интернета», и их просьба удовлетворяется: создание такого отдельного сегмента сети ничем не отличается от списка «безопасных» сайтов для детей[41]. Если после этого ультраортодоксы выиграют выборы и получат контроль над правительством, их первым решением может стать превращение всего израильского интернета в «кошерный». И тогда у них появится возможность еще больше ограничить доступ к сети всем меньшинствам страны.
Такая запретительная политика чревата тем, что ставит представителей меньшинств в положение крайней уязвимости, иногда буквально сокращая их жизнь. Ограниченный доступ к мобильной связи и интернету может быть предвестником физического преследования или силовых акций со стороны государства, а кроме того, лишает его жертв возможности сообщить об опасности и зафиксировать факты причинения вреда. Скоро будет считаться, что если что-то произошло вне медийного пространства, то этого как бы и не было вовсе.
В странах, где меньшинства ущемляются в правах, могут возникнуть явные или негласные договоренности, в рамках которых государство обеспечивает качественной связью только в обмен на согласие предоставлять требуемую информацию и подчиняться правилам. Тем, кто сотрудничает с властями, будут предоставлены более совершенные устройства, более быстрое соединение, шире выбор доступных сайтов и лучшая защита от виртуального преследования. Какой-нибудь житель Саудовской Аравии, представитель шиитского меньшинства, художник и отец шестерых детей, не имеющий никакого желания становиться информатором спецслужб или подписывать обязательство не участвовать в политических движениях, в конечном счете может все же решить, что сотрудничество с властями имеет смысл: это означает более надежный доход для него или возможности дать более качественное образование его детям. Вообще стратегия привлечения на свою сторону представителей непокорных меньшинств возникла одновременно с самим понятием государства в его нынешнем виде, но для нашей цифровой эпохи характерна именно такая ее реинкарнация.
Ни один из этих механизмов – удаление контента и ограничение доступа – не будет прерогативой государства. Техническая возможность организовать виртуальную дискриминацию независимо от правительства есть у различных заинтересованных в этом группировок и даже отдельных индивидуумов. И первый в мире виртуальный геноцид может быть проведен не властями, а бандой фанатиков. Мы уже говорили о том, что экстремистские организации по мере приобретения нужных технических навыков будут все активнее переходить к деструктивной онлайн-деятельности, и часто это станет аналогом преследования жертв в реальном мире. То же касается и фанатиков-одиночек. Легко представить себе, как ненавидящий мусульман активист, хорошо разбирающийся в информационных технологиях, устраивает «охоту» на сайты, онлайн-платформы и электронные СМИ местной мусульманской общины, причиняя им серьезный ущерб. Это не что иное, как виртуальный аналог травли в реальном мире, когда у жертв отнимают дома, громят лавки, стреляют из-за угла. А если преступник обладает исключительно высокой квалификацией, он сможет ограничить доступ мусульман в интернет, дистанционно отключая определенные маршрутизаторы, глуша сигналы сотовой связи в мусульманских районах или создавая компьютерные вирусы, способные отрезать их от сети.
Более того, для некоторых экстремистов виртуальная дискриминация даже предпочтительнее нынешней тактики. Об этом нам рассказывал бывший лидер неонацистов, а теперь активист движения против пропаганды ненависти Кристиан Пиччолини. «Экстремистским группам и фанатикам-одиночкам запугивать своих жертв через интернет гораздо проще, поскольку он обеспечивает анонимность, устраняет человеческий аспект их взаимодействия и обеспечивает некоторую отстраненность, – объясняет он. – Наличие интернета в качестве буфера позволяет экстремисту оскорблять жертвы, не боясь наказания и осуждения со стороны знакомых. В обществе расистская риторика справедливо несет на себе некоторое социальное табу, но в виртуальном мире можно высказаться, не раскрывая связи между словами и тем, кто их произносит». Пиччолини считает, что в ближайшие годы число случаев виртуальной агрессии со стороны экстремистов значительно вырастет, поскольку «в случае онлайн-запугивания агрессор меньше боится последствий, а это значит, что такие случаи будут происходить все чаще и становиться все серьезнее».
В обществах, где есть почва для конфликта между различными его группами, традиционно используется практика ограничения одной из них в физических или юридических правах. Мы убеждены, что виртуальные ограничения станут еще одним ее элементом (причем без ущерба для первых двух). Однако из истории мы знаем, что, когда условия для кого-то становятся невыносимыми, вспыхивает открытый конфликт.
Конфликт с участием нескольких сторон
Конфликты в обществе всегда сопровождаются дезинформацией и пропагандой. Свой знаменитый отчет о Галльской войне (58–50 гг. до н. э.) Юлий Цезарь щедро снабдил яркими описаниями порочных варварских племен, с которыми ему пришлось сражаться. Решить, кто «хороший», а кто «плохой», очень важно и очень трудно, учитывая противоположные версии событий. В новую цифровую эпоху эта задача еще более усложнится. Отношение к конфликту будет определяться исходом информационных войн между противоборствующими сторонами: у них есть доступ к электронным платформам, инструментам и устройствам, которые позволяют им убедительно изложить свой вариант истории и донести его до местной и международной аудитории.
Это можно было наблюдать в ходе конфликта между Израилем и группировкой «Хамас», начавшегося в ноябре 2012 года, когда террористическая организация развязала информационную войну, наводнив виртуальный мир шокирующими фотографиями убитых женщин и детей. «Хамас», опору которого составляют униженные и деморализованные люди, смогла использовать в своих интересах многочисленные случаи гибели мирных жителей в секторе Газа. А Израиль сосредоточился на поддержании морального духа нации и устранении двусмысленности вокруг своих действий, используя для этого Twitter-аккаунт @IDFSpokesperson с такими твитами: «Видео: израильский пилот ждет, чтобы район покинули мирные жители, прежде чем нанести удар по цели youtube.com/watch?v=G6a112wRmBs… #Gaza». Однако реальность информационных войн такова, что симпатии широкой аудитории, особенно плохо осведомленной ее части, привлекает та сторона, которой удается ярко освещать смерть и использовать это в пропагандистских целях. Тактика «Хамас» не нова, но растущая популярность таких платформ, как YouTube, Facebook и Twitter, позволяет организации охватить все более широкую западную аудиторию, которая каждым своим ретвитом, «лайком» и «плюс-один» повышает ее шансы в этой информационной войне.
Участники конфликта постараются парализовать виртуальные пропагандистские возможности противника в самом начале противостояния. Даже после его окончания не всегда понятно, где «черное», а где «белое», что уж говорить о начале! Вот почему равенство пропагандистских возможностей будет сильно влиять на отношение к конфликту мирного гражданского населения, руководителей стран, военных и СМИ. Более того, сама возможность кому угодно создать свою версию событий и поделиться ею с миром способна девальвировать любые утверждения, ведь такое количество противоречащих друг другу сообщений просто невозможно проверить. Во время войны следующим по важности и сложности фактором после доступа к технологиям становится управление данными (сбор, индексация, ранжирование и проверка информации, поступающей из зоны конфликта).