Он перевел дух, испытующе поглядел на меня и почти возмутился:
— Слушай, если ты все это понимаешь, почему ты так спокоен? То есть нет, почему ты спокоен, мне как раз ясно. Орать ты сейчас не станешь и в драку не полезешь. Но откуда такая снисходительность? Мне она, насколько я знаю, не свойственна, а уж тебе и подавно.
— Это не снисходительность, — я пожал плечами. — Ни о какой снисходительности и речи быть не может… Ладно, если ты уже выговорился, будь добр, соберись с мыслями и сформулируй еще раз, в чем, по-твоему, состоит преступление? Только очень коротко. Одной фразой. Без этой вот моей обычной пафосной болтовни не по делу.
И, увидев, что он морщится, как от зубной боли, прибавил:
— Пожалуйста, сформулируй. Я не издеваюсь. Просто иначе будет трудно наглядно объяснить.
— Ладно, — вздохнул сэр Шурф. — Преступление состоит в том, что я хотел попробовать присвоить твою личность, рискуя при этом твоей жизнью.
— Вот. Хорошо. А теперь посиди и подумай: кто хотел? Чью личность? Чьей жизнью ты собирался рисковать?
Он собирался сразу что-то ответить, но я выразительно приложил палец к губам.
— Очень тебя прошу, помолчи и как следует обдумай мои вопросы. Если хочешь, могу дать тебе еще одну сигарету. Для меня это всегда был неплохой способ перетерпеть вынужденное молчание. И тебе сейчас поможет, не сомневайся.
Он кивнул, как мне показалось, почти обиженно. Однако пауза в разговоре вышла не тяжелая, как можно было бы ожидать, а, напротив, легкая и приятная. Настоящая передышка, возможная обычно только наедине с собой. Но, строго говоря, я и находился сейчас наедине с собой. И очень хотел, чтобы Шурф тоже это понял.
— Хочешь сказать, это было не мое желание — оставить себе полюбившуюся маску? — наконец спросил Лонли-Локли. — Ошибаешься, желание точно мое. И очень давнее, если начистоту. Я еще не знал, что такое возможно, а уже думал: приятно, наверное, быть сэром Максом. И очень хотел попробовать, как оно на самом деле.
— Желание, может, и твое. А бессмысленная авантюра, спешный побег в другой Мир, который, скорее всего, ничего не изменит, все же явно моя. И вот это нелепое сочетание совестливости с полной безответственностью — узнаю. Впрочем, все это не имеет решающего значения. Можно сидеть тут годами, разбирать каждый твой поступок, всякое душевное движение и спорить до хрипоты, чье оно — твое, мое? Важно не это, а то обстоятельство, что сейчас невозможно точно установить, где заканчивается один человек и начинается другой. Я только это и хотел сказать. Ты, конечно, здорово меня подставил, вернее, собирался. Чужого человека я бы за такое, пожалуй, возненавидел. Но себе-то я обычно прощаю абсолютно все — а как иначе? В самоубийцы я не гожусь, я из другого теста, сам теперь можешь оценить.
— Да уж, самоубийцей тебе не бывать. Все что угодно, только не это, — авторитетно подтвердил Лонли-Локли.
И снова умолк. Ему, как я понимаю, было о чем подумать.
— Какой ты, оказывается, мудрый, — наконец сказал он. — Вроде бы такие очевидные вещи, но пока ты не спросил: «Кто хотел?» — мне и в голову не приходило, что это была не моя идея.
— Совершенно верно. Только мудрый все-таки не я, а ты сам. Мне твоя мудрость досталась взаймы, вместе со всеми остальными сокровищами. Скоро уже верну… И не смотри на меня с такой скорбью. Я же сказал, носи мою шкуру сколько захочешь, пока не надоест на Сумеречный рынок за компонентами для зелья ездить. Мне сейчас все равно, кем и каким быть, и это, поверь, лучшее, что со мною когда-либо происходило. По крайней мере, самое необычное. А казалось бы, должно быть естественно, как дышать.
— Ну ты даешь, — он покачал головой. — Похоже, в твоих руках от сэра Лонли-Локли куда больше пользы.
— Только потому, что я пока не привык. Привычка — ржавчина, которая разъедает металл всякого драгоценного оружия. Самая опасная вещь во Вселенной, так мне сейчас кажется… Кстати, эту фразу следует записать. Прости. Впрочем, ты прекрасно понимаешь, что это мне по-настоящему необходимо.
— Где ты купил тетрадь? — изумленно спросил он, когда я достал из кармана свои письменные принадлежности.
— В книжной лавке напротив Мохнатого Дома. Впрочем, нет, там тетрадей не было, хозяйке пришлось отправиться к брату, который держит по соседству магазин антикварных редкостей. Она сказала, что тетрадь привезена двести лет назад из Таруна, и, представь себе, взяла с меня полдюжины корон. Ее счастье, что я не мог позволить себе торговаться.
— Всего полдюжины? — изумился Шурф. — Да ну, брось, отличная цена! Судя по всему, твоя хваленая удача осталась при тебе. Мой поставщик меньше чем за восемь корон с хорошей, целой тетрадью не расстанется. Надо будет зайти в эту книжную лавку.
— Тем более хозяйка тебе понравится, — флегматично заметил я, открывая тетрадь.
Лонли-Локли, кажется, почти возмутился, но в последний момент передумал и смущенно ухмыльнулся до ушей, как старый добрый я — ну просто загляденье.
— Это ты еще не разобрался, — объяснил он. — Я почти на всех людей так реагирую, можно сказать по старой привычке. Собственно, не я, а Безумный Рыбник.
— Ну да, — согласился я. — Какая разница кто? Важно, что он не имеет права голоса. Кстати, мне было очень интересно смотреть на людей с этой точки зрения. Впрочем, неуловимого Магистра Хаббу Хэна я так и не возжелал. Даже съесть его не захотелось, что, строго говоря, странно.
— Не странно. Разумеется, когда происходит что-то по-настоящему важное, глупости Безумного Рыбника исчезают даже с дальних окраин моего сознания, — охотно объяснил Шурф.
— Тетрадь — это тоже было по-настоящему важно. Тем не менее…
Я умолк и принялся записывать фразу про привычки и ржавчину. Лонли-Локли, хвала Магистрам, замолчал и дал мне спокойно завершить работу.
— Что ж, — сказал я, спрятав тетрадь на место. — Теперь, пожалуй, я могу оставить тебя в покое. Утонуть ты, насколько я помню, физически не способен,[25] а иных неприятностей здесь не допросишься, такое уж место. Прости, что нарушил твое уединение, но у меня, сам понимаешь, не было другого выхода. Рад, что тревога оказалась ложной.
Он опешил.
— Ты что, собираешься уйти?
— Ну да. Не сторожить же тебя, в самом деле. Возвращаться, не возвращаться — сам решай. В любом случае это будет наше общее решение. И общий риск.
— Слушай, если у тебя дела, ты, конечно, иди, — сказал сэр Шурф. — Но если ты просто не хочешь мне мешать, имей в виду, ты не мешаешь. Наоборот. Более чем наоборот.
— Строго говоря, у меня только одно важное дело, — признался я. — Когда сэр Джуффин прислал мне зов, я как раз принял ванну и собирался лечь спать. С другой стороны, поспать я могу и здесь. Собственно, это чрезвычайно интересный эксперимент — уснуть в Мире, который родился из твоего собственного сна. Никогда прежде не пробовал. Думаю, в своем обычном состоянии я бы попросту испугался, хотя сейчас мне трудно понять, чего именно следует бояться. Поэтому я с удовольствием останусь. Если ты действительно не против.
— Как я могу быть против? В кои-то веки мне выпала возможность побыть наедине с собой, — усмехнулся он. — Но ты спи, конечно, если устал. Я прослежу, чтобы ты не превратился ненароком в клочок морской пены.
С ума сойти, какой я все-таки романтичный молодой человек. И фантазия у меня — о-го-го! Пока со стороны не увидишь, не оценишь масштабы бедствия.
Тем не менее ничего из ряда вон выходящего со мной не случилось, разве что выспался подозрительно быстро, трех часов хватило.
Что касается моего намерения узнать, каково это — быть Шурфом Лонли-Локли во сне, эксперимент с треском провалился. Сумбурная чепуха, которая мне снилась, вряд ли имела хоть какое-то отношение к секретам и сокровищам моего друга. Мог бы и раньше сообразить, сновидения принадлежат вовсе не той части человеческого существа, которую можно сменить, как надоевший костюм, прочитав соответствующее заклинание.
Мы вместе вернулись Ехо, когда в мире пустынных пляжей царила глубокая ночь, зато в столице Соединенного Королевства солнце только-только покинуло зенит.
От моего великодушного согласия на опасный эксперимент сэр Шурф отмахнулся, как от назойливой мухи, — ровно столько раз, сколько я попросил его еще раз все обдумать. От полноты чувств он дополнительно осчастливил меня длинной путаной лекцией о малоизученной древней магии и недопустимом риске. Как будто это и правда была не его, а моя собственная дурацкая затея — сбежать в другой Мир и посмотреть, что из этого выйдет. Впрочем, я сам подал ему идею рассматривать произошедшее именно с этой точки зрения и приложил немало усилий, чтобы мой непутевый друг ее принял, а значит, и жаловаться не на что.
Мы вместе вернулись Ехо, когда в мире пустынных пляжей царила глубокая ночь, зато в столице Соединенного Королевства солнце только-только покинуло зенит.
От моего великодушного согласия на опасный эксперимент сэр Шурф отмахнулся, как от назойливой мухи, — ровно столько раз, сколько я попросил его еще раз все обдумать. От полноты чувств он дополнительно осчастливил меня длинной путаной лекцией о малоизученной древней магии и недопустимом риске. Как будто это и правда была не его, а моя собственная дурацкая затея — сбежать в другой Мир и посмотреть, что из этого выйдет. Впрочем, я сам подал ему идею рассматривать произошедшее именно с этой точки зрения и приложил немало усилий, чтобы мой непутевый друг ее принял, а значит, и жаловаться не на что.
Первым делом я послал зов Джуффину, сообщил, что все в порядке, разыскивать нас на дальних окраинах обитаемой Вселенной ему на сей раз не придется, и объявил о намерении ни в коем случае не появляться в Доме у Моста, пока мы оба не придем в нормальное состояние. Потому что объяснять про Обмен Ульвиара опытному и ко всему привычному шефу — еще куда ни шло. А нервы остальных наших коллег следовало пощадить, сейчас мне это было совершенно очевидно.
К счастью, Джуффин со мной сразу согласился, даже не стал делать вид, будто недоволен. Понимал, что мне сейчас в кои-то веки не до шуток.
Предоставленные самим себе, мы с Шурфом засели в моей бывшей квартире на улице Старых Монеток. Пили камру и играли в нарды, которые я по такому случаю извлек из Щели между Мирами. Когда играешь сам с собой, нет ничего лучше, чем кидать кости. Хоть какое-то подобие азарта.
Окончательно смирившись с необходимостью снова носить осточертевшую маску, сэр Шурф имел вид мученика и героя. Впрочем, он заранее предвкушал грядущую возможность повторить удовольствие при первом же удобном случае; эта перспектива переполняла его свойственным мне легкомысленным оптимизмом. А я ждал финала нашего эксперимента, сгорая от сугубо научного любопытства: как это будет происходить? Что я почувствую? Что останется от меня нынешнего, а что бесследно уйдет? Смогу ли я сразу воспользоваться полученным опытом и обуздать себя? В моем интересе не было, можно сказать, ничего личного, собственная участь не слишком меня беспокоила, вернее, вовсе не беспокоила, хотя я понимаю, что это признание звучит не очень правдоподобно. Тем не менее тогда было именно так.
Волна перемен накрыла меня в тот момент, когда я поднялся с ковра, на котором мы устроились. Собирался снять с жаровни кувшин с камрой — хорошо, что не успел, потому что мне вряд ли удалось бы удержать его в руках. Сильное головокружение заставило меня вернуться на исходную позицию. Я даже не сел, а рухнул на пол, тяжело, как мешок с песком. Окружающий мир неуловимо изменился, цвета стали темнее, а предметы — прозрачнее. Словно бы реальность была тонкой цветной пленкой, из-под которой просвечивает какая-то иная, невнятная, но бурная чужая жизнь. Воздух вдруг стал непригодным для дыхания, я разевал рот, как вытащенная из воды рыба, до предела заполнил легкие, а толку-то, все равно задыхался и никак не мог изменить это прискорбное обстоятельство.
К счастью, все это продолжалось очень недолго. Несколько секунд спустя тело мое пришло в норму, зато от самообладания не осталось и следа, а разум истерически завизжал, требуя выпустить его из заточения, дескать — все, дальше справляйся без меня, как хочешь, а я с тобой ни дня не останусь! Можно подумать, больно он тут нужен, паникер…
От печального выбора между глубоким обмороком и продолжительной истерикой меня спас спокойный голос Лонли-Локли, который раздумчиво произнес у меня над ухом:
— Ага, вот оно что. Завершение этого колдовства проходит вовсе не так легко и приятно, как начало. Любопытно почему? Что скажешь?
— Ты меня, что ли, спрашиваешь? — взвыл я. — После всего! Нашел специалиста! Можно подумать, это я из древних книжек сомнительные рецепты выписывал!
— Какая разница кто? — флегматично спросил сэр Шурф. — Лично мне по-прежнему непонятно, где заканчивается один человек и начинается другой.
Я невольно улыбнулся, потом посмотрел ему в глаза и рассмеялся от облегчения. Все снова было на месте — то есть я сам был на месте! — и в то же время ничего не изменилось. По большому счету, конечно. Но кто сказал, будто меня должен интересовать какой-то там дурацкий малый счет?
— Послушай, — мягко сказал мой друг. — Я, конечно, понимаю, что совет успокоиться и взять себя в руки из моих уст сейчас недорого стоит…
Я заржал еще громче, поскольку был абсолютно с ним согласен.
— Тем не менее я обязан напомнить, что если ты дашь волю эмоциям, то растеряешь многие из приобретений, которые, не сомневаюсь, хотел бы сохранить, — невозмутимо завершил он.
И был, черт побери, совершенно прав. Я и сам это прекрасно понимал, а потому постарался взять себя в руки. Прекратил смеяться, поднялся-таки с ковра и снял с жаровни кувшин с камрой, как и собирался с самого начала.
— Спасибо, — сказал я. — Мне сейчас тоже кажется, что, в сущности, ничего не изменилось. По крайней мере, я, наверное, смогу вести себя, как ты, — если очень постараюсь. Но если не держать себя в руках, можно потерять ориентиры, утратить представление о том, в какую сторону следует стараться, и…
— Все так, — кивнул Шурф. Помолчал и, вдруг неожиданно подмигнув мне, добавил: — Все-таки ты слишком много и быстро говоришь. Неужели уже забыл, какой это кошмар для твоего собеседника?
— Если бы я забыл, я бы сейчас говорил в три раза больше. И быстрее, разумеется. Еще и руками размахивал бы, неужели не понятно?
— Ты ими, между прочим, и так размахиваешь, — вздохнул мой друг. — Впрочем, я все еще помню, что это действительно очень приятно.
— А я помню, что это дурацкое мельтешение чертовски действует на нервы, которых у тебя, согласно распространенному мифу, вроде бы и нет вовсе, — ухмыльнулся я. — Да, удивительно все-таки, как ты меня до сих пор не убил? И всех остальных людей заодно.
— В свое время, как тебе известно, я немало сделал в этом направлении, — заметил Шурф. — Но неразумно всю жизнь заниматься одним и тем же.
Я был сражен наповал. А пока приходил в себя, Лонли-Локли допил камру, аккуратно собрал нарды в коробку и поднялся.
— С твоего позволения, я откланяюсь. Мне нужно зайти домой, да и других дел немало. Но если тебе понадобится помощь или просто захочешь побеседовать, присылай мне зов в любое время. Даже ночью.
— Ты тоже, — сказал я. — В любое время. Даже утром.
— Договорились, — серьезно согласился он. — Спасибо.
— И вот еще что… — начал я. И запнулся, не зная, как уместить в одну фразу все, что я собирался сказать ему на прощанье.
Шурф остановился, оглянулся, вопросительно приподнял бровь. Дескать, что там еще у тебя?
— Короче, — решился я. — Если тебе действительно хочется выпить моей крови, имей в виду, много не дам! Но стакан — пожалуй. Такую потерю я переживу.
— Спасибо, Макс, — вежливо сказал он. — Это очень великодушное предложение. Но ты имей в виду, все не так страшно, как тебе с непривычки показалось.
— А я и не думаю, что страшно. Просто ну я же не знаю, а вдруг это действительно очень полезно — пить кровь могущественного колдуна? Тебе, как я теперь понимаю, нужны витамины, а я у нас вполне себе могущественный, если верить авторитетным экспертам вроде Джуффина.
— В рамках некоторых известных мне магических традиций считается, что это очень полезно, — подтвердил Шурф. — В любом случае я рад, что у меня есть твое согласие. Никогда заранее не знаешь, как сложится жизнь.
На этой оптимистической ноте мы и расстались. А четверть часа спустя я шел в направлении улицы Медных Горшков. Честно говоря, меня здорово подмывало закатить сэру Джуффину Халли настоящий итальянский скандал, с воплями, слезами и желательно пощечинами — а что, знай наших! Но по здравому размышлению я решил для начала просто заглянуть в его бесстыжие кеттарийские глаза и спокойно, с достоинством спросить: «Ну и какого черта?!» Мне вдруг стало ясно, что от беседы, начавшейся таким образом, я получу куда больше удовольствия. И полезной информации заодно.
— Ну и какого черта?! — спокойно, с достоинством спросил я, закрыв за собой дверь кабинета шефа.
— В смысле? — невозмутимо переспросил Джуффин. — Что именно ты имеешь в виду?
За все годы нашего знакомства я еще никогда не был так близок к желанию кинуться на шефа с кулаками. Но в то же время за все годы знакомства с собой, любимым, я еще никогда не был столь равнодушен к собственным страстным желаниям. Почти сутки, проведенные в шкуре Шурфа, оказались хорошей школой. Я даже не ожидал.
Поэтому я просто сел напротив Джуффина и объяснил:
— Ну как же. Ваш приятель, Магистр Хабба Хэн. Никакой он не знахарь, было бы из-за чего жопу рвать. Ну, нашел я его, принес вам эти загадочные зернышки, все танцуют. И что теперь? Паковать вещички?