Двадцать второго августа рано утром, придя в штаб, я узнал, что перехвачен отрывок радиограммы, адресованной на остров Диксон:
«Напало неприятельское судно, обстреляло, горим, горим, много огня…»
Через несколько минут выяснилось, что враг проник в Карское море с севера. Болькен обогнул Новую Землю и вошел в проход между ее оконечностью, мысом Желания, и островом Уединения.
Пиратский набег свой он начал с того, что обстрелял радиостанцию на мысе Желания. Грамотно действовал, не скажешь ничего! Хотел, понимаете ли, отрезать в эфире зимовщиков от Диксона, не позволить им радировать о прорыве в Карское море, чтобы сохранить преимущество, которое давала внезапность нападения.
Но это не удалось, хотя на мысе сгорели жилой дом зимовщиков, метеостанция, склады, а также было повреждено здание радиостанции.
Через несколько часов — уже с моря — передано было на Диксон новое важное радиодонесение:
«Вижу крейсер неизвестной национальной принадлежности. Идет без флага. Старший лейтенант Качарава».
Накануне встречи с «Шеером» «Сибиряков» вышел из Диксона с новым персоналом и оборудованием для полярной станции на Северной Земле. Не успел он пройти и половины расстояния, как на встречном курсе возник в туманной дымке корабль. Болькен использовал в этом случае тривиальный прием. Заметив «Сибирякова», он развернул свой корабль носом, чтобы «Шеер» нельзя было узнать по силуэту.
Конечно, сам по себе «Сибиряков» не интересовал Болькена. Качарава сообщил по радио:
«Корабль запросил данные о ледовой обстановке в проливе Вилькнцкого. Не отвечаю!»
Стоит, пожалуй, пояснить, что командир «Шеера» Болькен, и это было нам известно, не имел до сих пор ни одного поражения. Прославленный военно-морской ас, один из самых прославленных! Достаточно сказать, что на счету у него числилось двадцать шесть потопленных транспортов! Однако он вместе с тем был и очень осторожен. Привык топить наверняка.
Поэтому так важна была для него ледовая обстановка в проливе Вилькицкого. Болькен не собирался рисковать своей репутацией аса, не хотел сломать винты во льдах или, того хуже, постыдно вмерзнуть в них.
Между тем Качарава старался выиграть время.
«Запрашиваю корабль, какой он национальной принадлежности», — радировал он. И вслед за тем: «На корабле поднят американский флаг!»
Нет, стоит вдуматься в это. Обладая гигантским, подавляющим военно-морским превосходством, гитлеровцы и тут не обошлись без вероломства! Вместо визитной карточки Болькен предъявил Качараве звездно-полосатый флаг, то есть отрекомендовался американским.
Но это был явный блеф!
Диксон немедленно сообщил Качараве:
«Никаких американских судов в данном районе нет и быть не может. Корабль считать вражеским. Действовать по инструкции!»
Инструкция! Но что мог предпринять Качарава, действуя по инструкции?
Качарава понимал, зачем нужна гитлеровцам ледовая обстановка в проливе Вилькицкого. Пират стремился туда, чтобы сорвать «двойной банк», разгромить оба наших каравана, двигающихся навстречу друг другу.
Что же делать? Оповестить Диксон о том, что враг прорвался в Центральную Арктику! И максимально затянуть время! Дать возможность нашим кораблям уйти к кромке льдов и укрыться там! А для этого пожертвовать собой! И Качарава принял бой с «Шеером» — неравный до такой степени, что подобных ему еще не знала военно-морская история.
Стволы зениток на «Сибирякове» опустились.
Командир «Шеера» очень гордился своей невозмутимостью. Думаю, однако, что даже этот надменный ас не смог скрыть удивления, когда ему доложили на командирский мостик: русские вопреки его приказанию не опускают флаг и не ложатся в дрейф.
Впрочем, Болькен удивился еще больше, увидев в бинокль далекий и невысокий фонтан воды. Русские открыли по «Шееру» огонь! Да что они там, белены объелись? Старая грузовая посудина с черепашьим ходом осмеливается обстреливать современный тяжелый военный корабль?
— Дать им! — наверное, сказал Болькен старшему судовому артиллеристу.
Но я уже говорил вам, что разум, здравый смысл по-разному проявляются на войне.
Три зенитных орудия против двадцати шести орудий, причем гораздо более крупного калибра! И все-таки Болькен, заметьте, не желал рисковать! Он открыл ответный огонь, держась на дистанции, которая исключала попадание снарядов «Сибирякова» в «Шеер»!
«Ну, началась канонада!» Видно, это неуставное выражение невзначай вырвалось у сибиряковского радиста. Редкий случай проявления чувства в радиодонесении!
Потом — через длительный промежуток времени: «Продолжаем бой, судно горит…»
Снаряды «Шеера» последовательно вывели из строя кормовое орудие, потом два носовых. Убиты были многие члены экипажа и пассажиры-полярники, в том числе и женщины. Взорвались бочки с бензином. Но «старая грузовая посудина с черепашьим ходом», как пренебрежительно отозвался о «Сибирякове» Болькен, еще держалась на плаву, упрямо продолжая приковывать к себе внимание гитлеровцев.
Тем временем радист на Диксоне беспрерывно бросал в эфир оповещение:
«Всем, всем, всем! В Карское море проник вражеский рейдер! На таких-то координатах ледокольный пароход «Сибиряков» ведет с ним бой. Всем постам, полярным станциям, советским кораблям, находящимся в плавании! Слушайте наше оповещение! В Карское море проник враг!»
Вот ради чего погибал «Сибиряков» — ради того, чтобы предупреждение о фашистском рейдере было вовремя принято нашими людьми в Центральной Арктике!
«Продолжаю бой, судно горит» — таково было последнее донесение с «Сибирякова». Всего четыре отрывистых слова, вырвавшихся будто в агонии!
И связь прервалась… Опять и опять нажимали радисты Диксона на телеграфный ключ, вызывая «Сибирякова» в эфир. Молчание гробовое…
Впоследствии стало известно, что на «Сибирякове» погибло сто четыре человека, двенадцать были подобраны гитлеровцами и до конца войны томились в фашистских концлагерях. Лишь одному кочегару, забыл фамилию, а звали его, если не ошибаюсь, Павел, удалось доплыть на шлюпке до маленького необитаемого острова. Там он пробыл в полном одиночестве более месяца, питаясь отрубями — успел вытащить из шлюпки мешок с ними, после чего шлюпку волной унесло в море. Наконец спустя тридцать шесть дней кочегара вывезли с острова на самолете.
Ныне, как вы знаете, наши корабли, проходя то место, где «Сибиряков» лег на дно, неизменно приспускают флаги и дают протяжные траурные гудки. О! Кто хоть раз присутствовал при этом рвущем за душу морском ритуале, тот никогда не забудет его!..
Что еще сказать вам о «Сибирякове»? Он выполнил свою задачу: караваны наших судов, оповещенные Диксоном, успели уйти на север и укрылись там в тяжелых паковых льдах.
«Адмирал Шеер» не рискнул последовать за ними. Сами понимаете, это же был не ледокол, а рейдер, не предназначенный для плавания во льдах.
Переговоры Качаравы с Болькеном, а затем бой между ними заняли всего час с небольшим. Вот вам! Такова иной раз цена часа на войне!
3Можете не сомневаться в том, что, упустив советские караваны в проливе Вилькицкого, Болькен был вне себя. И он решил сорвать зло на Диксоне. До смерти, вероятно, не хотелось ему возвращаться на базу с пустыми руками. Психологически понятно. Асу, как всегда, требовалась победная реляция для начальства!
Диксон, впрочем, был тоже лакомый кусочек, если хотите, даже кусище. Порт на острове, один из важнейших перевалочных пунктов Северного морского пути. Центр управления всеми перевозками в западном секторе Советской Арктики. На берегу радиостанция. Сами понимаете, уничтожение одной этой станции нанесло бы нам громаднейший урон. Залпами своими «Шеер» парализовал бы нашу связь, а стало быть, и управление операциями на этом участке северного военно-морского театра.
Предполагался также десант на Диксон. По свидетельству подводника-мемуариста, отряд был уже сформирован в составе ста восьмидесяти человек.
Видимость в тот день была не из лучших. Первым заметил рейдер и донес о нем наблюдатель поста, расположенного на северо-западной оконечности острова. В порту объявили боевую тревогу. Но разглядеть «Шеер» удалось только через двадцать пять минут, когда он приблизился на тридцать кабельтовых. Еще через семь минут немцы открыли по Диксону ураганный огонь.
Порт заслонил собой «Дежнев», в прошлом ледокольный пароход, ныне превращенный в сторожевой корабль. На нем, если память меня не подводит, было четыре семидесятишестимиллиметровых орудия. Давид и Голиаф, не правда ли?
Но «Дежнев» шел навстречу опасности полным ходом, волоча за собой дымовую завесу и закрывая ею порт и стоящие у причала суда. Одновременно он вел огонь по «Шееру».
Но «Дежнев» шел навстречу опасности полным ходом, волоча за собой дымовую завесу и закрывая ею порт и стоящие у причала суда. Одновременно он вел огонь по «Шееру».
Вслед за «Дежневым», желая оказать ему помощь, если таковая понадобится, спешил и пароход «Революционер», имевший на борту несколько легких пушек.
Весь свой массированный огонь артиллеристы «Шеера» сосредоточили на маленьком, бестрепетно идущем наперерез им «Дежневе». За десять минут — вот вам еще цена минут в бою! — он получил четыре прямых попадания снарядами среднего калибра и много мелких попаданий. Корпус был разворочен ниже ватерлинии двумя пробоинами полуметровой ширины. Повреждены были две пушки и пулемет, убиты шесть человек и ранен двадцать один.
Командир «Дежнева» Гидулянов в это время был на берегу, выполняя поручение командования. Обязанности его принял на себя старший помощник Кротов. Он был ранен, но, не желая снижать боевой дух своих подчиненных, пересиливал себя и продолжал командовать боем стоя. Его поддерживали под руки два матроса.
«Дежнев» выполнил свой долг, поставив дымовую завесу, загородившую со стороны моря порт и поселок. Он отошел, наконец, к берегу на мелководье. И вовремя! Из-за пробоин крен угрожающе увеличился. Прибывший на корабль командир его Гидулянов поспешил посадить «Дежнева» на грунт — во избежание катастрофы из-за потери остойчивости.
Между тем не «Революционере» бушевал пожар. Он был вызван попаданием вражеского снаряда в каюту командира. Но артиллеристы «Революционера» не прекращали отстреливаться. Только после того как появилась возможность укрыться за дымовой завесой, поставленной «Дежневым», командир приказал им оставить орудия и помочь матросам тушить пожар.
Перед самым нападением «Шеера» у внешней стенки причала на Диксон грузили на баржу стопятидесятидвухмиллиметровые орудия. С появлением «Шеера» погрузка была, понятно, сразу же прекращена. Батарея заняла позицию — совершенно неподготовленную, на открытом для вражеского обстрела причале — и немедленно открыла по врагу огонь. Он был очень точным, этот огонь. Командиру батареи Корнякову удалось поразить «Шеер» двумя снарядами.
Получив подряд два прямых попадания, «Шеер» закрылся дымовой завесой и ушел в море.
Но это была лишь первая его атака. Она длилась двадцать три минуты. Через полтора часа Болькен возобновил обстрел Диксона, подойдя к нему с другого направления. Снова встретил его плотный огонь батареи Корнякова, а также сторожевого корабля «Дежнев», который, стоя на грунте, представлял собой неподвижную мишень для обстрела.
Через несколько минут «Шеер» получил третье прямое попадание стопятидесятидвухмиллиметровым снарядом в корму. Возник пожар на борту. Теперь уже, наверное, радист «Шеера», нервничая, передавал на немецкую военно-морскую базу: «Горим, горим…»
По Диксону в течение двух часов выпущено было всего до ста снарядов крупного двухсотвосьмидесятимиллиметрового калибра и до трехсот снарядов других, меньших, калибров. И под этой огненной лавиной Диксон выстоял!
На исходе второго часа Болькену изменила его хваленая выдержка. Быть может, он сломал свой «донхилл», ударив им о нактоуз[18] быть может, выругался или как-то иначе выразил свое раздражение — этого мы с вами не узнаем. О таких вещах не принято писать в мемуарах. Реакцию на поражение доселе непобедимого аса будущий командир корабельного десанта обходит деликатным молчанием, тем более что сам он в это время находился на не «Шеере», а на подводной лодке.
Во всяком случае, после третьего прямого попадания снаряда в «Шеер» Болькен приказал поставить дымовую завесу и, закутавшись в нее, как в темный плащ, покинул Карское море, оказавшееся для него негостеприимным…
Я рассказал вам столь подробно о «Сибирякове», «Дежневе», «Революционере» и береговой батарее Корнякова потому, что подвиг их, по моему разумению, непосредственно повлиял на поведение связистов Потаенной во время десанта, последовавшего за нападением «Шеера» на Диксон.
Такова на войне наглядная сила примера!..
Но мы в Архангельске, понятно, не знали о том, что под водой за «Шеером» тянется хвост, и на обратном пути хвост этот зацепит Потаенную. Имею в виду, как вы понимаете, подлодку с будущим мемуаристом, при коем, надо полагать, находился небезызвестный вам Атька, «слуга всех господ».
Глава одиннадцатая. «ТЕБЕ ТУДА НИКОГДА НЕ ДОЙТИ»
1Впоследствии, беседуя со мной, Гальченко не раз вспоминал о том, что лето тысяча девятьсот сорок второго года — до высадки гитлеровского десанта — было, пожалуй, самым счастливым летом в его жизни.
Правда, лето это было очень коротким. Гальченко был переполнен ощущением счастья, чувством этим он дорожил еще и потому, что боялся потерять его. И постоянное ощущение опасности, которая внезапно, в любой момент может разрушить его, обостряло это чувство.
В ямальской тундре — день, в ямальской тундре — светло, и это уже была радость! Весной и летом сорок второго года Гальченко просто упивался ею!
Словно бы добрые хирурги вернули ему зрение, но не сразу, а постепенно. На востоке над тундрой бесшумно отодвинулась или чуточку приподнялась заслонка, за нею блеснула узкая белая полоска, потом купол звездного неба начал сползать к западу, а белая полоса расширялась и расширялась. Все, что здесь происходило прошлой осенью, повторялось, только в обратном порядке: сумерки в середине дня делались все длиннее, светлее. И наконец люди увидели солнце, без которого маялись столько времени.
А потом они услышали щебет птиц. И одновременно ощутили пьянящий весенний запах талой воды. А еще через несколько дней увидели в тундре чудо-цветы.
И с тем пришел июль. И август уже подходил к концу. Со дня на день в Потаенной поджидали прихода посыльного судна, быть может, того же «Сибирякова» — с патронами, продовольствием, запчастями, горючим, а главное — с дефицитным ламповым стеклом.
Все чаще в разговоре стали повторять: «Будущей зимой». «Ненцам будущей зимой парочку «летучих мышей» подарим — из тех, что привезут из Архангельска…», «Баньку будущей зимой реконструируем, парильню пристроим…»
2Сведения о набеге «Шеера» и полученном им отпоре были вначале разрозненными. Потом политотдел Беломорской военной флотилии передал по нашей системе связи информацию, очень экономную, но исчерпывающую и, надо сказать, впечатляющую.
Информация о «Сибирякове», который заслонил собой два наших арктических каравана, и о «Дежневе», «Революционере» и береговой батарее Корнякова, которые огнем своим прикрыли Диксон, получена была и в Потаенной. Слушали, стараясь не проронить ни слова.
Хотя «Шеер» как будто не собирался возвращаться в Карское море, наблюдение на всех постах было усилено.
На море было пустынно. Лишь чайки косо взмывали и падали перед окулярами бинокля или стереотрубы да иногда взблескивала льдина вдали.
Опасность, однако, могла мгновенно появиться в поле зрения. Вывернуться со все нарастающим гулом из-за горизонта, сверкнув на солнце металлом! Или высунуть из-за буруна одноглазую голову на узкой длинной шее, как у морской змеи!
Вахту нес Калиновский.
Задребезжал телефон на столе мичмана Конопицина. И он услышал взволнованный голос вахтенного, такой громкий, что Гальченко с Тюриным, сидя в кубрике, слышали через перегородку все от слова до слова.
— Что ты увидел, повтори! Весло? Так! Еще что! Обломок шлюпки? Сейчас иду!
Через несколько минут, спустившись с отлогого берега, население Потаенной, за исключением несших вахту Калиновского и Тимохина, уже стояло у самого уровня воды.
Волна, будто забавляясь, то подносила к берегу, то оттаскивала обратно в море весло и кусок бортовой шлюпочной обшивки с полустершимися буквами. Еще один всплеск, и оба предмета лежали на мокром песке почти у ног связистов.
Где-то в Карском море затонуло судно. Название его на обшивке шлюпки, к сожалению, не сохранилось. Но Гальченко почему-то сразу же уверился в том, что эти весло и кусок бортовой обшивки — последняя весточка с «Сибирякова».
От волнения его начало трясти. Мысленно он увидел добрые и мужественные лица своих друзей на «Сибирякове», услышал зычные их, веселые, полнокровные голоса. Его тесно обступили матросы, а кочегар Павел торжественно, как хлеб-соль, подносил на вытянутых руках подарок — патефон и пластинку. «Вспоминай нас, сынок, — говорил он, улыбаясь. — Тебе в твоей Уединенной или Позабытой патефон нужнее, чем нам…»
Вооружившись баграми, Тюрин и Галушка тянулись к веслу и обломку шлюпки, стараясь подтащить их поближе. Но Гальченко против обыкновения не стал помогать товарищам. Повернулся и почти бегом стал подниматься к дому.