– Айшаса? – переспросил Медренский.
– Именно, ваша милость.
– Айшаса… – задумчиво повторил ландграф. – Значит, вы хотите меня убедить, господин делла Тарн, что великому южному королевству есть дело до ма-а-аленького тельбийского графства и его ничтожного правителя?
– Не такое уж маленькое ваше графство. И не такой уж ничтожный правитель, если меня отрывают от выполнения важного задания и отдают приказ разыскать его во что бы то ни стало и…
– И сделать предложение, от которого невозможно отказаться? – прищурился Медренский.
– Именно.
– И в чем же суть его? Предложения этого?
– Айшаса предлагает вам помощь и поддержку. Золото и опытных помощников…
– В обмен на… Ну, смелее, господин делла Тарн!
– Да почему же обязательно в обмен на что-то? – Кир поднял глаза к грязному, закопченному, заросшему паутиной потолку. – Мы делаем одно дело. Ваша борьба с империей отвечает интересам Айшасы. А в подтверждение моих слов…
– Да? Будет даже подтверждение?
– Несомненно, господин граф, несомненно.
– В золоте или в серебре?
– В золоте! – Тьялец решил не мелочиться. Врать так врать. Когда-то в детстве он услышал и запомнил на всю жизнь слова, что самой отчаянной лжи проще всего поверить.
– И оно с вами? – подался вперед Вильяф.
– Нет, конечно. – Кир развел руками, изображая недоумение. – Времена нынче неспокойные, а у меня всего лишь два спутника и телохранителя. – Он кивнул на Кулака и Мудреца. – Но я охотно провожу вас, господин граф, туда, где нам никто не помешает.
– Вот как? Провожу? Надо ехать куда-то?
– Увы… Иногда приходится прикладывать усилия. Но вы можете взять с собой полдюжины верных людей. Надеюсь, этого достаточно, чтобы не опасаться подвоха?
– Полдюжины? Да? Конечно-конечно… Вильяф Медренский с полудюжиной людей выезжает из замка потому, что ему сделали предложение, от которого жадному и тупому ландграфу никак невозможно отказаться. А потом известный от Каматы до Гронда кондотьер получает свой честно заработанный мешочек со звонкими солидами…
– Что? – не понял Кир.
– Что слышал! – отрезал Медренский, хлопая в ладоши.
Кулак зашипел, хватаясь за меч. Мудрец поднял двуручник над головой, готовый в любое мгновение обрушить его на врага.
Занавеси сразу в трех углах упали, открывая прятавшихся до поры до времени арбалетчиков. Десяток на первый взгляд. Еще двое выглянули из камина. Вот и полная дюжина получается.
– Это недоразумение, господин граф! – воскликнул Кир.
– Заткнись, мальчишка! – сурово оборвал его хозяин замка. – Перехитрить меня вздумал? Точнее, не ты вздумал. Кулак, если не ошибаюсь? Кондотьер на службе Сасандры?
– Он расторг договор! – пытаясь спасти положение, быстро выкрикнул молодой человек.
– Как бы не так! – загремел голос из-за спины.
Кирсьен обернулся.
Засунув большие пальцы за широкий пояс, к ним приближался высокий, широкоплечий, догола выбритый мужчина. Вороненый хауберк плотно обтягивал мускулистый торс. Лицо его, золотисто-коричневое, как корочка на хорошо прожаренном цыпленке, перекосилось от смеси ненависти и торжества.
– Я довольно хорошо знаю «Уложение о кондотьерах Альберигго». И слишком хорошо этого однорукого мерзавца, – проговорил, скалясь, бритоголовый. – Он служит Сасандре в лице генерала дель Овилла. Не правда ли, мой юный дружок?
Черные глаза, не мигая, уставились на Кира.
– Ну, ты и козел душной… – клокочущим от сдерживаемой ярости голосом проговорил Кулак. – Эх, повстречаю я тебя еще, Джакомо, на узкой дорожке.
– Ты? Меня? – показал длинные зубы Джакомо Череп. – Нет. Это вряд ли. Потому что из этого замка ты не выйдешь.
– Довольно болтовни! – решительно вмешался ландграф. – Оружие на пол!
Мудрец посмотрел на Кулака.
Кондотьер медлил. И Кир его понимал. Попадать в лапы Черепа не хотелось и ему. Наверняка он не простил им победу в поединке у переправы через Арамеллу. Да и Медренский не производит впечатление благородного человека. Можно броситься в последний, отчаянный бой, но это – верная смерть. С десятка шагов арбалетчики не промажут. Каждому по четыре болта. Более чем достаточно. А с другой стороны, если сдаться, можно ли рассчитывать на снисхождение? Вряд ли… Разве что на отсрочку приговора. А там и друзья, оставшиеся за пределами замка могут догадаться, прийти на выручку.
Фальчион Кулака звякнул о плотно утоптанный земляной пол.
Мудрец с долгим вздохом опустил двуручник, бережно уложил его у своих ног.
Следуя примеру старших товарищей, Кир расстегнул перевязь.
Джакомо Череп, запрокинув голову, довольно расхохотался. И его смех не сулил пленникам ничего хорошего.
Часть четвертая Гибель империи
Глава 9
Виржилио дель Ланца имени своего не любил. И скажите на милость: как можно любить подобное чудовище? Будто журавли клекочут, отправляясь на зимовку. А сколько пришлось натерпеться из-за него отпрыску обедневшего (да что там обедневшего? Обнищавшего, если говорить как есть) дворянского рода из окрестностей Виньолы? Да, кстати, если кто не слыхивал о таком каматийском городе, то не удивительно. Он одинаково далек и от мьельского тракта, и от браильского, а раскинулся на берегу узенькой извилистой речки почти на границе с Уннарой. Земля в окрестностях Виньолы каменистая, дожди идут редко, зато саранча, провались она в Ледяную Преисподнюю, давно стала привычным гостем. Потому и собранного урожая пшеницы едва хватало, чтобы прокормить местных жителей, виноград вызревал плохо и даже самая лучшая лоза, привозимая из Мьелы, мельчала и хирела, лук и маслины вырастали маленькими и горькими. Многие, очень многие юноши из бедных, но знатных родов уезжали в поисках счастья в столицу, блистательную Аксамалу. Не избежал этой участи и Виржилио.
Если славные предки рода дель Ланца и прославились некогда на военном поприще, то в нынешней сасандрийской армии об этом давно забыли. Горячие надежды вступить в гвардию, одеть алый с золотом плащ и через полгода безупречной службы украсить рукав серебряным бантом лейтенанта разлетелись в мелкие осколки, разбившись о длиннющую очередь у резиденции генерала Бригельма. Слишком велика Сасандра, и слишком мала гвардия. Ну, не может она всех желающих вместить, как ты ни старайся. Поэтому в ход шли рекомендации, связи, ордена прадедушки, мешочки с золотом. Последнее, впрочем, не приветствовалось. Его светлость Бригельм вышел из худородного провинциального дворянства, а потому нынешним жалованьем был более чем доволен, считал себя обеспеченным человеком и марать руки и совесть о взятки не хотел. Правда, всегда оставалась возможность сунуть «на лапу» адъютантам, чтобы протянули без очереди. Но у паренька из-под Виньолы не было ни денег, ни влиятельных родственников, ни предков, отмеченных орденами империи. Хотя воевали мужчины дома дель Ланца на всех произошедших в обозримом прошлом войнах, участвовали во всех известных битвах.
Отказавшись от попыток пробиться в гвардию, Виржилио думал попытать счастья в обычной пехоте или кавалерии, но понял, что сделал глупость, забравшись в столицу. Из Аксамалы в войска назначали лишь генералов и полковников, которые подбирали офицеров по своему усмотрению либо служили с теми, кто доставался по наследству от предыдущего начальника. Чтобы дослужиться хотя бы до лейтенанта, пришлось бы возвращаться в провинцию и начинать все сызнова – искать связи, предъявлять рекомендации, пытаться дать мзду.
На свое счастье, молодой каматиец познакомился с хозяином ночлежки – на приличную гостиницу денег у него все равно не хватало – у Южных ворот. Маленький сухопарый старичок служил некогда в почтовой службе. Да не на простой почте, какой пользуются скучающие матроны, отправляя несколько строк покинувшей город подруге, или задержавшиеся в столице дворяне передают распоряжения управителям поместий. Старый Реблан служил в государственной курьерской почтовой службе, находящейся под патронатом самого государя императора, да живет он вечно. Они мотались из конца в конец огромной страны, развозя секретные предписания командирам воинских частей, указы для губернаторов и вице-королей провинций, листы с подробнейшим описанием примет государственных преступников, срочные извещения о снятии либо назначении того или иного чиновника. Легкой и умиротворяющей эту работенку не назовешь. Случалось, и разбойники нападали, рассчитывая поживиться отличными конями, добротной одеждой и немалым запасом скудо, полагающимся каждому гонцу. Иногда чиновники нанимали убийц. Ведь если указ или приговор не дошел до адресата, значит, можно сказать, что и нет такого указа. А пока сподобятся новый подготовить, глядишь, и положение в государстве может измениться. Приходилось курьерам отбиваться и от шпионов, решивших во что бы то ни стало завладеть важными сведениями. Потому набирали на почтовую службу людей молодых, сносно владеющих оружием, умеющих скакать, как ветер, на любом коне, даже на самом злом и горячем. Вот и выходит, что лучше молодых дворян из провинции, домогающихся государственной службы в Аксамале, никого для курьерской службы Триединый не создал.
Виржилио, как выслушал историю хозяина ночлежки, со всех ног бросился на бывший Гончарный спуск, который нынче гордо именовался улицей Победы при Горроли. Что это за Горроли такое – город, село, река или, может быть, гора, – он не знал, да и знать не хотел. Зато всей душой желал успеть записаться на курьерскую службу раньше, чем об этом прознает несколько сотен молодых дворян, прибывших в столицу одновременно с ним.
Паренек успел. И даже понравился строгому лейтенанту. Сказалась еще детская любовь к лошадям. С ними Виржилио был, что называется, «на ты». Мальчишкой голоштанным из ночного не вылезал, а с отцовским конюхом мог болтать от рассвета до заката. Правда, лейтенант пристыдил его за «деревенскую посадку», за манеру хлестать поводьями по шее лошади, чтобы разогнать ее, за некрасивую привычку растопыривать локти и пообещал за полгода сделать из него настоящего наездника.
Лейтенант оказался из тех людей, что слов на ветер не бросают. В течение пяти месяцев Виржилио и еще сотня таких же, как он, новичков ездили в манеже, изучая упражнения благородной школы верховой езды – вольты и принимания, осаживание и смену ног на галопе.[32] Они учились вести коня сокращенным и прибавленным аллюром, осваивали вольтижировку.
Кроме того, с молодыми дворянами усиленно занимались фехтованием и стрельбой из арбалета – в обязательную экипировку курьера входил кавалерийский меч и одноручный арбалет, который можно взводить, не покидая седла.
Виржилио занимался с удовольствием. И вообще, в учебном лагере он чувствовал себя как дома. Так хорошо ему не было даже в разваливающемся на глазах, погрязшем в нищете имении отца. Здесь каждый имел равные возможности – наставники оценивали учеников не по знатности рода или банковскому счету, а по успехам и прилежанию. Здесь каматиец заработал кличку, заменившую – хотелось бы думать, что навсегда, – нелюбимое имя. Ну и подумаешь, что кому-то прозвище Головастик кажется обидным! Парень не обольщался своей внешностью. Невысокого роста – три с половиной локтя, тонкий в кости, но с круглым черепом и слегка выпученными глазами. Это еще хорошо, что Головастиком прозвали. Почти любя. Могли бы и Жабой.
По окончании учебы молодым курьерам навесили нашивки сержантов, и начались суровые будни. В любое время дня или ночи в казарму мог заявиться лейтенант, ткнуть пальцем в того из гонцов, которого считал достойным предстоящего поручения. В редких случаях отправляли двоих или троих. Тогда все знали – ценность пакета с документами такова, что в случае потери проще самому ремень через ветку ближайшей осины перекинуть. А если найдутся охотники отобрать письмо, сражаться надо до последнего, не щадя ни себя, ни врагов.
Иногда приходилось по-настоящему тяжело. Шутка ли сказать – трое, четверо суток в седле, сменяя коней на почтовых станциях. Синяки на заднице, колени горят, натертые о седло, спина дрожит, а в глаза словно песка насыпали. Ведь курьерскую почту государственной важности помечали тремя крестами.[33]
Зато за неполных полтора года службы Головастик увидел почти всю империю. Побывал в Браиле и в Мьеле. Пересек всю Аруну, добираясь до пограничного форта у подножия гор Тумана. Проехал по краю долины альвов, доставляя письмо на Окраину. Хоть и не довелось увидеть остроухих, а все-таки будет чем похвастаться в старости, сидя у камина. Зато кентавров видел едва ли не вплотную. Вручал пакет их вождю. Правда, окраинцы потом говорили, что это не настоящие кентавры, а «замирившиеся», признавшие власть людей над степным привольем. Настоящие, «дикие», не подпустили бы имперца к себе ближе чем на выстрел из лука.
И вот теперь курьер Головастик получил задание доставить пакет в Северную Тельбию, его превосходительству генералу армии Риттельну дель Овиллу в собственные руки. Как обычно, три креста. Как обычно, подняли ни свет ни заря – несмотря на беспокойную кочевую жизнь, он любил утром поспать подольше. Да еще первый конь попался с норовом. Все время взбрыкивал, шарахался от вспархивающих с обочины дороги воробьев. Пришлось даже несколько раз вытянуть каракового красавца вдоль ребер плеткой, чего каматиец делать не любил.
Зато скакал жеребец быстро – меньше чем за сутки они достигли Вельзы. Здесь Головастик сменил каракового на светло-серого, гривастого с длинной холкой и скошенным крупом. Этот конь казался неутомимым – еще сутки, и в лицо курьеру потянуло свежестью с Арамеллы.
К несчастью, серый начал припадать на левую переднюю. Виржилио винил только себя. За несколько миль до Мирандолы – крохотного городка с всего-навсего одним храмом – он попал под дождь, земля на обочине раскисала на глазах, и, чтобы не терять скорости, гонец решил выбраться на мощеный камнем тракт. Конечно же, идти галопом по камням не следовало. Как результат, бабка коня опухла и стала горячей на ощупь. Скорее всего, началось воспаление копыта.
Народная мудрость гласит: «Без копыта нет коня». А любой служащий курьерской почты добавит от себя: «Без коня нет курьера».
Чтобы не остаться пешим посреди тракта, Головастик повел серого рысью и через десяток миль понял, что не успевает к почтовой станции до сумерек.
Как плохо! За это командование по головке не погладит. А с другой стороны, после двух суток гонки ему полагалась одна ночь полноценного отдыха. И какая разница, где он ее проведет – на жесткой кушетке под старческое ворчание станционного смотрителя или под кустом у костерка? А утром, не мешкая, сменит коня и, чуть-чуть постаравшись, наверстает упущенное.
Курьер уже начал выглядывать подходящее место для ночевки, как вдруг заметил съехавшую с тракта повозку. Очевидно, путешественники, в отличие от него, никуда не спешили и начали обустраивать лагерь задолго до наступления темноты.
Обычно Головастик, будучи на службе, сторонился компаний. Да и устав курьерской службы не одобрял общение с посторонними людьми. Мало ли кем они могут оказаться? Вдруг шпионы из Айшасы? Но тут случай особый. Вряд ли охотники за имперской почтой, если таковые найдутся, знали о хромоте его коня. Да и перекусить не помешает. Каматиец ясно слышал, как начинает бурлить в животе. Угостят – хорошо. Нет – он и оплатить ужин может. С чем, с чем, а с серебром для гонцов империя не скупилась никогда.
И все же об осторожности Головастик не забывал. Подъезжал к незнакомым людям шагом, внимательно приглядываясь. Руки в любое мгновение были готовы подобрать повод, а ноги – дать шпоры серому. Даром что хромой, а на коротком рывке от кого хочешь оторвется. Даже подхватить арбалет не успеют.
Прежде всего он отметил пасущихся на лужайке стреноженных мулов. Очень хорошо, преследовать будет не на чем.
Второе – сама повозка. Не каррука. Более длинная, с дополнительной парой колес посредине. Очень похожа на передвижной домик: двускатная крыша, окошки, задернутые вышитыми занавесочками, сбоку торчит жестяная труба – можно готовить пищу и на ходу. Кроме всего прочего, фургон вызывающе размалеван. Стены, крыша, ставни, даже колеса. И цвета-то такие яркие, плохо сочетающиеся друг с другом. Ярко-зеленый и кроваво-красный. Лиловый и желтый, словно листва берез осенью. Как панталоны у фалессианцев: одна штанина васильковая, а другая – вишневая. Вызывающая безвкусица.
Кто может путешествовать в такой раскрашенной, аж глазам больно, шкатулке?
Ответ пришел, когда Головастик обогнул фургон и увидел вначале сохнущие на веревке нижние юбки и кружевные рубашечки, а после и надпись на стенке повозки – «Запретные сладости».
Все понятно.
Передвижной бордель.
Сейчас их много развелось. И все норовят переправиться через Арамеллу и пристать к какому-нибудь из полков победоносной армии Сасандры. Вернее, освободительной… Вернее, выполняющей дружественную миссию, помогающей народу Тельбии обрести счастье в братской семье народов… Ну, и так далее и тому подобное… Как учат нас жрецы Триединого, и в особенности Верховный Совет. Конечно, никто из жителей империи не воспринимал всерьез слова жречества и чиновников. Верхушка страны меньше всего думала о народе Тельбии и его счастье. Но и их понять можно. Отчего бы не присоединить плодородный край, сразу обезопасив южную границу Гобланы, да еще и выдвинуться на запад, подрезая Дорландию с юга и выйдя вплотную к богатой Фалессе? А идеи? Идеи должны быть благородными, иначе они никакие не идеи, иначе их очень трудно оправдать перед западными королевствами и Айшасой, торговля с которой все еще нужна, в какой бы раздрызг ни пришли политические отношения. Вот и приходится империи юлить, прятать за красивым фасадом давно требующее ремонта здание. Подобным образом поступает и старая шлюха, покрывая лицо слоем пудры и румян в палец толщиной…
Да, кстати, о шлюхах! Если цены в «Запретных сладостях» не выше обычных, то почему бы и не доставить себе небольшое удовольствие? С женщинами у Головастика как-то не заладилось. В смысле с непродажными, любовь которых все равно нужно покупать подарками, высоким положением в обществе, холеной красотой, наконец. Своей внешностью курьер не был доволен – маленький, кривоногий, горбоносый, с большой головой. До высокого положения сержанту тоже еще расти и расти. Был бы хоть лейтенантский бант… А так? Вот деньжонки завелись в последний год, но служба отбирала все свободное время.